Он всегда остро чувствовал опасность и никогда этим чувством не пренебрегал. Но сейчас, щурясь на огни пригородов Риги, ощутил нечто такое, чего в себе никогда не знал. Страх — вот что это было такое, и Марат прекрасно отдавал себе в этом отчет. И боялся он не аль-Аббаса, не его головорезов-боевиков. Он боялся встать на пути государства как такового — не нашего, полусгнившего, а такого, как Ливия, Пакистан или Иран, — беззаконного, чуждого всему, чем жил Марат, безжалостного, как палач.
Мелькнула подленькая мысль: а не пойти ли по третьему варианту? Организовать дополнительную поставку лития, наладить новые контакты с Аббасом и спокойно стричь бабки. А Вадима придется просто убрать. Если Аббас получит груз, хоть и с задержкой, он вряд ли станет настаивать на первоначальном плане показательного уничтожения Вадима.
Вот, кстати, откуда этот план-то, сообразил вдруг Марат. Вот она — эта жуть, бессмысленная исламская жестокость, жестокость не человека, но государства.
Его размышления прервал голос Вадима.
— Извините, Марат, что вторгаюсь в ход ваших мыслей. Но как честный человек считаю долгом сообщить вам одну деталь. Как я понял, ни вы, ни ваши ребята в компьютерах почти ничего не понимаете. Ну, есть у вас, конечно, классные специалисты, но я о другом. Вот вы забыли сейчас вынуть дискетку из компьютера Гунара. И если бы Николай своим героическим броском не обесточил сеть, информация на дискетке сохранилась бы. А ведь был недавно подобный случай, я чисто случайно его вспомнил. Когда Алик и Сергуня убивали профессора Осмоловского, они ведь тоже дискетку не вынули. Уничтожили распечатку и ушли…
— Что ты несешь? — грубо вмешался Николай. — С чего ты взял, что Осмоловского замочили Алик с Сергуней?
— А я был там, своими глазами видел, — беспечно, как о пустяке, отозвался Вадим. — Так вот, на дискетке — весь анализ Осмоловского. Литий, высшей марки. Его делают у нас только на одном заводе. В Иркутске. Как вы думаете, если дискетка попадет к ментам, смогут они проследить путь груза от Сибири до Ливии?
— Николай, — попросил Марат. — Пристрели этого гаденыша. Прямо сейчас.
— С удовольствием, — засмеялся Николай и сунул руку под мышку.
— Ладно, я пошутил. Дальше давай, — отменил свой приказ Марат. — Продолжай, я слушаю.
— Я думаю, смогут. Потрясут на заводе, выйдут на бортмеханика, тот сдаст Сергуню или кого там вы еще, кроме меня, нанимали…
— Но дискетки-то нет.
— Ее в компьютере нет. Я ее достал. И она — в тех самых документах, о которых мы уже толковали. И есть еще одна пикантная деталь. Визитную карточку, ну — будто он из таможни — Алик забрать забыл.
— Карточка-то липовая.
— А зато какая глянцевая! И пальчики на ней — без лупы видны. И она тоже там, в этих самых документах. — Вадим помолчал и меланхолически закончил: — Я понимаю, что несколько нарушил ваши планы относительно моего будущего. Но не сделать этого не мог. Меня бы просто замучила совесть.
— Вот сволочь! — выругался Марат. — Сволочь ты, Вадим, вот что я тебе скажу, слышал?
— В ваших устах это звучит как комплимент.
— Заткнись! Еще пикнешь — в самом деле прикончу!
— Молчу…
«Вот сволочь! — повторил про себя Марат. — Но интуиция — дай Боже!..»
Нужно было менять план. И третий вариант не проходил. Можно было, конечно, все сделать, как Марат и предположил, заключить сделку с Аббасом, наладить новую систему связи, а Вадима взять под колпак и ждать, когда он проколется. Пренебречь документами было нельзя. Даже если Вадим слегка и блефовал (как он мог присутствовать при убийстве Осмоловского?), все равно его документы несли нешуточную угрозу для него, для Марата. Конечно, и Сергуня, и Алик без колебаний сдадут Марата. А поскольку дело такое: Ливия, бомба, стратегическое сырье, — и свои в верхах не прикроют. Ни за какие деньги. Задницы свои поберегут. Но сколько можно держать Вадима под колпаком? Месяц? Полгода? Год? Малый он ох какой осторожный. И знает, чем может грозить любая оплошка. А если с ним что-нибудь случится само по себе? Под «МАЗ» какой-нибудь на своем «запоре» влезет. Или еще что?
Зависимость от судьбы Вадима — вот что не нравилось Марату в этом варианте. Он вообще привык диктовать, а не подчиняться. А зависимость в такой вот, явственно унизительной, основанной на страхе за свою судьбу форме — нет, это было не для него. Не для него это было. И точка.
В размышлениях Марата была и еще одна тема. Не тема даже, а так — отголоски, запах. Как ни странно, но слова Вадима, разрушившие построения Марата, не настолько уж выбили его из колеи, как он себя накручивал в своем раздражении. Еще до этого в глубине души его словно бы шевелился какой-то маленький зловредный гаденыш. Мерзкая субстанция, Марат хорошо это знал. Он объявлял о себе в минуты сомнений, и решения, которые Марат под воздействием этого гаденыша принимал, сначала пугали его самого, потом ввергали в шок партнеров, но в конечном итоге оказывались самыми удачными предприятиями Марата. Вот и теперь он словно подзуживал: «Ну что, обосрался? Наложил в штаны? Трясти торговлю и мочить банкиров — куда как просто. А тут — в кусты? Государство, видишь ли! Ислам!..»
Зудело. И зуд этот становился все отчетливее. Марат даже заворочался в кресле.
Николай вопросительно взглянул на него.
— Все в порядке, рули, — успокоил его Марат.
Но не все было в порядке. Верней даже, ничего в порядке не было. Впервые в жизни он ехал на деловое свидание такой важности и не имел в голове точного плана действий. Вообще никакого плана. «Все, — сказал себе Марат. — Хватит сушить мозги». Что есть, то есть. А что будет — там видно будет. По опыту он знал, что главное сейчас — расслабиться и о делах не думать. Бесполезно, нет новой информации.
И он еще глубже умял свое тело в кресло и даже слегка вздремнул, пока машина петляла по узким улочкам Старой Риги.
Николай остановил машину на влажной брусчатке у главного притвора Домского собора, уходящего в серое небо своим недостижимым шпилем. Почти тотчас позади мелькнули огни, и на тормозах мягко осел черный представительский «мерседес» с посольским флажком Туниса на боковом флагштоке.
— Прямо будто сам посол! — заметил Марат, выходя из машины. — Пошли, — кивнул он Вадиму. — А ты, Николай, сиди.
Навстречу Марату и Вадиму из посольского «мерседеса» вышел водитель и человек, сидевший с ним рядом. Оба были арабами.
— Извините, — сказал один из них и ловко обыскал Марата и Вадима. — Извините, — повторил он и открыл перед ними заднюю дверь автомобиля.
Пока дверь была открыта, в салоне горела неяркая лампа потолочного плафона. В ее свете Вадим разглядел в глубине лимузина плотного смуглого человека с пышными черными усами, в костюме с галстуком и белым цветком в петлице. На лице у него были темные очки, во рту торчала потухшая сигара, пальцы рук блестели от перстней.
Откуда-то сборку появился другой господин, верткий, с холеными руками и в светлых очках в золотой оправе.
— Илья Кириллов, — представился он Вадиму и Марату. — Разрешите познакомить вас с господином Саидом аль-Аббасом. Господин Марат — господин Аббас. — Рукопожатие. — Господин Аббас — господин… — Взглянув на Вадима, он замешкался.
— Просто Вадим, — сказал Вадим.
— …Господин просто Вадим, — нашелся Кириллов.
Аль-Аббас удостоил рукопожатия и Вадима. Рука у него была холодная, но почему-то потная.
Кириллов пристроился на боковом сиденье и захлопнул за собой дверь. Одновременно он нажал кнопку — полезло вверх звуконепроницаемое стекло, отделявшее пассажирский салон от водителя. Еще кнопка — из переднего сиденья выплыл слегка подсвеченный бар с основательным набором бутылок. Не спрашивая, Кириллов налил Аббасу виски со льдом. Взглядом спросил Марата и Вадима: «Вам?»
— То же самое, — кивнул Марат.
— И мне, — повторил Вадим.
Аббас приподнял хрустальный тяжелый стакан:
— Чюз!.. А теперь — цум верк.
— К делу, — перевел Кириллов.
— Уважаемый господин аль-Аббас, я хочу познакомить вас с нашим новым сотрудником и партнером. Зовите его просто Вадим.
Кирилов перевел.
— Очень приятно, господин Вадим, — Аббас изобразил на лице улыбку, но глаза его, освобожденные от очков, оставались холодными. Словно бы насмотревшись на Вадима и запомнив его, он вновь надел темные очки. Скорее всего, решил Вадим, это были хамелеоны: он всех видел, а его глаза не видел никто. В Палестине такие очки в ходу.
— На этом протокольную часть можно считать законченной, — предложил Марат. — Если у господина аль-Аббаса нет к господину Вадиму дополнительных вопросов.
Вопросов не было.
— Господин Вадим давно мечтал побродить по вашим прелестным улочкам, — продолжал Марат, внутренне усмехаясь над своей велеречивостью, но в то же время отдавая себе отчет в том, что дипломатические переговоры — в них что-то есть. Как бы поднимающее себя в своих же глазах. — Господин аль-Аббас не возражает, если мы предоставим ему такую возможность? Минут на сорок.
