– Вы с ума сошли?! Хотите, чтобы у вас здесь все разнесли?! – кипятился толстый Бориска, объясняясь с местной администрацией.
Но ничего страшного не произошло.
Перед артистами извинились, публике вернули деньги.
– Что теперь, вешаться, что ли? – рассуждали музыканты в ресторане, в аэропорту. – Надо думать, менять репертуар, искать что-то новое. Мы уже третий год работаем на одном приеме, крутим десяток песен. Да, это классные песни, это шлягеры, но все приедается, а конкуренция дикая.
– Пора мочить конкурентов, – мрачно произнес Вазелин.
Никто его не услышал, кроме Наташи. Она улыбнулась, как всегда улыбалась в ответ на его шутки, даже самые грубые и несмешные.
Перед выходом на сцену Вазелин выпил рюмку хорошего коньяку в полном одиночестве, закурил сигару. Ему нравилось курить перед зеркалом и смотреть, как проступает сквозь медленные слои дыма его красивое породистое лицо. Кто-то из журналистов однажды удачно заметил, что с возрастом он все больше становится похож на Шаляпина. Долгожданный и, вероятно, последний гений русского вокала. Голос, лицо и барственная осанка, как у Шаляпина. Но этого мало. Великий певец был всего лишь исполнителем. Вазелин сам сочинял музыку и стихи, и некоторые называли его сегодняшним Вертинским. Диапазон его голоса позволял плавно подниматься от шаляпинского баса к тенору Вертинского и съезжать обратно в пространстве одной песни.
Нашлась фанатка, которая создала в Интернете красивый коллаж, посвященный Вазелину, состоящий из фотографий Шаляпина и Вертинского, но вместо их лиц везде было аккуратно вмонтировано лицо Вазелина. Нашлась еще фанатка, совладелица сети модных магазинов мужской одежды, которая специально для него сшила шубу, похожую на знаменитую шаляпинскую, и меховую шапку старинного фасона. Ему все это очень шло. Глянцевый журнал для мужчин, дорогой, толстый и чрезвычайно популярный, тут же напечатал фотографию Вазелина в этой роскоши на своей обложке. Примерно месяц номер красовался на полках супермаркетов, в газетных ларьках, на развалах в метро и в подземных переходах. Чуть позже вышел очередной альбом, состоящий из двух компактов. Для оформления использовали тот же снимок, только общий план. На фоне заснеженных деревьев шикарный задумчивый Вазелин в распахнутых барских мехах.
Небольшое, но преуспевающее издательство готовило сборник текстов его песен. На гримерном столике перед ним лежала пластиковая папка. В ней было предисловие, написанное маститым литературным критиком, а также несколько восторженных отзывов, подготовленных заранее к выходу книги. Основной пафос сводился к тому, что представленные в книге тексты сами по себе, без музыки, без волшебного голоса автора, являются образцами высокого искусства. «Это настоящая поэзия, по которой так изголодался русский читатель. Тот факт, что Вазелин представляет собой грандиозное явление в нашей культуре и, безусловно, останется в истории, неоспорим уже для всех, включая оголтелых гонителей его самобытного творчества. Мы знаем и любим его как певца, музыканта. Теперь у нас есть счастливая возможность познакомиться с Вазелином поэтом».
В гримерную бесшумно вошла Наташа. Вот уже второй год эта крепенькая, как молодая картофелина, деловитая и спокойная девушка моталась с ним по гастролям, вытаскивала из депрессий, кормила кашами и фруктовым пюре, добавляя к каждой ложке порцию искреннего восхищения, массировала, гримировала, утешала. Жаль, что скоро придется с ней расстаться.
Наташа взяла щетку и принялась расчесывать ему волосы.
– Опять лезут, надо немного подстричься, – произнесла она шепотом и тут же поцеловала его в шею, – тебе пора на сцену. Все готово.
– Что там, в зале? – спросил он и раскрошил сигару в пепельнице.
– Ну как тебе сказать? В принципе народ есть.
– В принципе… ладно, пошли. Говоришь, волосы лезут? А на хрена ты это мне говоришь? Намекаешь, что я старею? – Он тихо рассмеялся и легонько хлопнул ее по спине.
Наташа в ответ даже не вздохнула. Она шла перед ним по узкому коридору и чувствовала затылком его злой холодный взгляд.
Зал был освещен. Пустые места зияли, как выбитые зубы. С каждым концертом пустых мест становилось все больше.
Вазелин запел без предисловий, задушевно и серьезно, обращаясь к пожилой паре в пятом ряду, справа. Люди старше сорока редко забредали на его концерты. Он начал с одного из самых скандальных своих хитов. Песня имитировала стиль бардов шестидесятых, имитировала грамотно и тонко. Тайга, суровые романтические геологи, изба с русской печкой. В третьем куплете лирический герой хватал топор, но вместо того, чтобы нарубить дров для печки, смачно трескал по головам своих задремавших товарищей. Мозги, кровь, осколки костей. Все, как обычно, как в каждом его сочинении.
Пожилая пара в пятом ряду удивленно застыла. Вазелин отчетливо видел их лица. Еще не закончив песню, он загадал: если они просто молча встанут и выйдут из зала, этот концерт можно считать провалом. Если начнут вопить и возмущаться, значит, все нормально.
Он зажмурился на последнем, протяжном аккорде, а когда открыл глаза, пожилой пары уже не было. Он успел заметить, как они тихо прошмыгнули в черную дыру, над которой светились электрические буквы «ВЫХОД».
Дальше он запел уже без всякой надежды, исполнил несколько старых шлягеров, бросил в полупустой зал пару бессмысленных реплик. Аплодисменты были вялыми.
– Ненавижу, – бормотал он, трясясь в автобусе на обратном пути.
Все дремали, кроме него и водителя. Водитель слушал Высоцкого и тихо подпевал.
«Вот до кого я еще не добрался», – уныло заметил про себя Вазелин.
Ночью после провального концерта в Лапине он опять не мог уснуть.
– Что ты ворочаешься? – уютно ворчала Наташа. – Спи, не переживай. Все нормально.
Да, наверное, она права. Все нормально. Все по-прежнему. На каждом шагу попадаются афиши и плакаты с его физиономией. Песни Вазелина звучат по радио, его приглашают на самые популярные ток-шоу и на самые престижные тусовки. Сайт в Интернете пестрит восторгами и проклятиями.
– Все нормально, – шептал он, ворочаясь на скомканной простыне и в десятый раз прокручивая в голове проклятый концерт.
Ему было жаль, что он не съязвил вслед удалившейся пожилой паре. Возможно, если бы он задержал их под электрической табличкой «ВЫХОД», выкрикнул со сцены нечто обидное, они бы вернулись, чтобы ответить. И мог бы завариться скандал. Скандал – это альфа и омега любого коммерческого проекта. Разумеется, нужен скандал, чтобы подогреть остывающий интерес публики.
«Заняться политикой? Скучно. Нет вакансий. Чтобы добиться в этом настоящего успеха, надо в тюрьме посидеть, а неохота. Да хрен с ней, с политикой. Нужен скандал. Крутой, прикольный, гламурный, сексуальный. Сочный, долгоиграющий».
За окном светало. Он сел на кровати. Наташа тихо посапывала во сне. Одеяло сбилось. Он провел пальцем вдоль ее крепкого ровного позвоночника и прошептал:
– Я буду немного скучать по тебе, киска.
Тонкий пушок на ее коже встал дыбом от его прикосновения. В последнем сочинении Вазелина герой орудовал электрическим ножом для разделки мяса. Он перепиливал хребет своей подруги, как раз в этом месте, между позвонками. Белые простыни быстро пропитывались пенистой густой кровью. Подруга не успевала крикнуть, она только хрипела.
Перед гастролями по волжским городам, прослушав готовую песню, Наташа потихоньку выкинула электрический нож, который валялся в кухонном шкафу. Вазелин пока не знал этого.
Глава семнадцатая
Соловьев подвез Майю. Она не хотела его отпускать, попросила подняться в квартиру. Ей вдруг пришло в голову, что Нина могла проснуться и что-то с собой сделать. Но нет, она спала. Майя пощупала ей пульс, поправила сбившееся одеяло. Нина горько всхлипнула во сне и отвернулась. На полу Соловьев заметил забитую окурками пепельницу, пустую коньячную бутылку.
