— Погоди, ты не видел еще Западной авеню.
Когда они приехали в участок, Кильвинский кивнул в сторону грузовика синего цвета с белой надписью на боку: «Управление полиции Лос-Анджелеса».
На задней стенке грузовика окон не было, к двум боковым прикреплены скамейки. Салон для пассажиров был отделен от кабины тяжелым стальным щитом.
— Пойдем предупредим босса, — сказал Кильвинский. Еще через пятнадцать минут, в течение которых он перешучивался у конторки с полицейским женского пола по кличке Кэнди, они наконец уселись в фургон, и тот, словно синий носорог, загромыхал по Джефферсонскому бульвару. Гус подумал, что ни за что не согласился бы по своей воле сидеть там, сзади, на деревянной скамейке, в этом жестком трясущемся фургоне.
Кильвинский свернул на север к Западной авеню. Не успели они проехать по ней и двух кварталов, как Гус вдруг понял, что потерял счет фланирующему, вертлявому, кричаще разодетому бабью, которое прогуливалось по тротуарам большей частью по ходу движения так, чтобы машинам было удобнее парковаться у тротуара. Бары и рестораны на Западной авеню и в ее окрестностях были набиты до отказа, а на стоянке перед заведением с замысловатым названием «Блу Дот Макейфиз Казбах» расположился внушительный бастион из «кадиллаков» с откидными верхами.
— Сводник — выгодная профессия, — сказал Кильвинский, ткнув пальцем в один такой «кадиллак». — А кошечки — ну просто живые и бездонные копилки.
Потому-то, я подозреваю, проституция и запрещена во многих странах.
Слишком высокая прибыль и никаких накладных расходов. Сводникам бы ничего не стоило мгновенно завладеть всеми рычагами экономики.
— Господи, но здесь все выглядит так, будто она уже узаконена! — сказал Гус, оглядывая пестрые фигурки по обеим сторонам Западной авеню, склонившиеся к окошкам припаркованных автомобилей, стоявшие группками или сидевшие на невысоких парапетах у своих жилищ. Гус обратил внимание, что на синий фургон, прогрохотавший мимо них на север к бульвару Адаме, проститутки смотрели с искренним беспокойством.
— Для начала полезно прошвырнуться по всей Западной и показать им, что фургончик выполз на промысел. Ну а если они не уберутся с улицы, мы их подберем. Небось под париками у них деньжата вместо вшей, а, как думаешь?
— Святая правда, — ответил Гус, не сводя глаз с проститутки с невероятно пышной грудью, в одиночестве стоявшей на углу Двадцать седьмой улицы. Он был поражен тем, насколько привлекательные особи встречаются среди них. Он заметил, что ни одна из девиц не расстается со своей сумочкой.
— Каждая при сумочке, — сказал Гус вслух.
— А как же, — улыбнулся Кильвинский. — Для отвода глаз. Туфельки на шпильках и сумочки, короткие юбчонки или брюки в обтяжку. Мода-униформа.
Но можешь не беспокоиться, в сумках у них не хлебные буханки. А деньги все бабы в этих краях носят в лифчиках.
На Вашингтонском бульваре Кильвинский развернулся.
— На проспекте их было двадцать восемь, — сказал Гус. — Но я не уверен, что кого-то не пропустил в самом начале!
— Местные жители должны покончить с этим, — сказал Кильвинский, закуривая сигарету и вставляя ее в пластмассовый мундштук. — Стоит им заныть погромче, и судьи даруют девочкам чуток времени на то, чтобы снова уйти в подполье. Я знаю одну шлюху, которую задерживали уже семьдесят три раза. Самое большее, что удавалось сделать, — это посадить ее на шесть месяцев по двум различным статьям. Между прочим, этот шлюхин вагончик — штука совершенно противозаконная.
— То-то я удивлялся: что нам с ними делать? Куда мы их повезем?
— На прогулку, только и всего. Обычно мы подбираем их и катаем какой-нибудь часок, потом отвозим в участок и проверяем, не числится ли за ними какого-либо нарушения уличного порядка, и позволяем им преспокойненько уйти. Но все это так же противозаконно, как, к примеру, содержать притон. Очень скоро нам перекроют кислород и запретят так поступать, но сейчас это срабатывает. Девочки страшно не любят, когда их запихивают в фургон. Просто временная мера. Давай-ка возьмем вон тех двух.
Поначалу Гус никого не увидел, но затем у телефонной будки на углу Двадцать первой задвигались тени, он заметил, как пара девиц в голубых платьях зашагала по улице к западу. Приветствие Кильвинского — «Добрый вам вечерок, дамочки!» — они проигнорировали, тогда оба полицейских вышли из кабины, и Кильвинский, приглашая, распахнул заднюю дверцу фургона.
— Дерьмо ты, Кильвинский, чтоб тебя… Вечно до меня докапываешься, — сказала та, что помоложе, азиатка в темно-рыжем парике. Лет ей поменьше моего, решил Гус.
— Что это за бэбик? — спросила другая, ткнув в него пальцем и выказав покорное смирение и готовность взобраться на высокую подножку. Для этого платье, облегавшее тело плотно, словно трико, ей пришлось задрать к самым бедрам.
— Ну-ка, бэбик, подсади, — обратилась она к Гусу, однако руки ему не подала. — Возьмись-ка пятерней покрепче за мой роскошный зад да толкай.
Кильвинский пожевывал мундштук и от души забавлялся, наблюдая за тем, как его напарник уставился на совершенно голые крепкие ягодицы — эту темную гладкую дыню с отломленным черенком. Гус обхватил ее за талию и помог подняться, она истерически захохотала, а Кильвинский лишь мягко усмехнулся, запирая двойные двери, потом они оба вернулись в кабину.
Следующую подобрали на Адаме, но теперь, когда фургон выехал на охоту, это тут же усекли: девиц значительно поубавилось. Тем не менее на Двадцать седьмой они подобрали еще трех. Одна из них в бешенстве насылала проклятья на голову Кильвинского за то, что он обслужил ее вне очереди: она каталась в этом вагончике только вчера, правда с другим «легашом».
Очутившись в фургоне, проститутки тут же принялись тараторить и смеяться. По их щебетанию нельзя было сказать, что они очень уж расстроены. Гусу показалось, что кое-кто из пассажирок, похоже, наслаждается этой короткой передышкой во время уличной работы. Он поделился своими соображениями с Кильвинским, который сказал, что в этом есть доля истины: работа у них поопаснее многих, да и сил отнимает достаточно, вспомнить хотя бы тех грабителей и садистов, что видят в них свою добычу. От каких-то бед их ограждают сутенеры, но оградить от других сводников, непрерывно только тем и занятых, как бы увеличить количество стойл в своих конюшнях, они не в состоянии.
На Двадцать восьмой улице перед открытой дверцей дежурной машины стоял тот самый длинный полицейский, что разговаривал с Лафиттом в раздевалке.
Теперь он болтал вместе с напарником с двумя проститутками. Длинный жестом пригласил Кильвинского свернуть к обочине.
— Вот парочка для тебя, Энди, — сказал он.
— Ну-ну, везучий черт, за это тебя следовало бы определить в сержанты, — сказала шоколадного цвета девица с нечесаными волосами и в строгом коротком черном платье.
— Ты ей не нравишься, Бетел, — сказал Кильвинский Длинному.
— Он и знать не знает, как ублажить женщину, — сказала девица. — Его все терпеть не могут, трусливого черта.
— Что-то я не вижу здесь женщин, — сказал Бетел, — только две шлюхи какие-то.
— Жена твоя шлюха, ублюдок ты этакий, — прошипела та, всем телом подавшись вперед. — И трахается за гроши. А я за это дело имею что ни день по двести долларов, слышите, вы, жалкие злобные онанисты! Так что настоящая шлюха — твоя женушка.
— Ну-ка, полезай в вагон, сука, — сказал Бетел и спихнул девицу с тротуара. Гусу пришлось поддержать ее, чтобы она не упала.
— В один расчудесный день мы еще разделаемся с вами, меловые хари, — всхлипнула девица. — Ты, дьявол! Не забоюсь я таких чертей, как ты, слышишь? Ничего не забоюсь! Какого хрена мне бояться злобных онанистов да ваших вонючих спиц!! Пихаесся? Пихайся-пихайся, тебе все одно не уйти от расплаты, слыхал?
— О'кей, Элис, будет тебе, запрыгивай, сделай одолжение, — сказал Кильвинский и поддержал ее, пока она, сдавшись, влезала в фургон.
— Ну хоть разок бы этот сосунок словами говорил, а не блевался, — раздался голос из черноты «вагона». — Думает, люди что твои шавки или того хуже. Мы, матьтвоядавалка, все ж женщины.
— С тобой покамест не знакомился, — сказал Бетел, протягивая Гусу руку, тот пожал ее, вглядевшись в большие карие глаза.
— Вот, набираюсь опыта, — ответил Гус, запинаясь.
— В этом мусорнике с требухой, — уточнил Бетел. — Что ж, тоже дело.
Тебе следовало работать в Ньютонском округе…
— Бетел, нам пора двигаться, — сказал Кильвинский.
— Только два слова, Плибсли, — сказал Бетел. — По крайней мере, работая здесь, ты никогда не столкнешься нос к носу с тем, кто смышленей тебя.
— Мне тоже полезать в фургон? — спросила вторая девица, и Гус впервые за весь вечер увидел тут белую. Пышный черный парик и темные глаза.