Мне остался чуток до пенсии, так что время для меня — вещь серьезная.
— Я не жалею, что попал сюда, — сказал Гус.
— Всякое, напарник, тут случается. Не одни только мелочи да пустяки.
Вся эта история с гражданскими правами, «черные мусульмане» и так далее — это лишь начало. Власти теряют свое влияние, негры ведут себя как на фронте, но и они — всего лишь крохотный отряд на передовой. В ближайшие пять лет тебя ждет адская работенка, парень, — или я ничего в своем деле не смыслю.
Едва объехав валявшееся в центре улицы автомобильное колесо, Кильвинский тут же наскочил на лежавшее сбоку другое, замеченное только тогда, когда они на нем застряли. Синий фургончик вел изнуряющую страдальческую борьбу, а мощный хор смеха прервался потоком брани.
— Ни хрена себе! Полегче, Кильвинский! Не какой-то там вшивый скот везешь, — крикнула Элис.
— Это великий миф, — сказал Кильвинский Гусу, не обращая внимания на голоса за спиной, — миф о том, что, чего бы там в будущем ни произошло, гражданская власть не будет подорвана. Интересно, могла бы парочка центурионов посиживать, как мы с тобой, сухим и жарким вечерком, болтая о христианском мифе, который грозил их одолеть. Держу пари, они были бы напуганы, но в новом мифе хватало своих запретов, он был напичкан ими, так что одну власть попросту сменила другая. До сей поры цивилизация не подвергалась реальной опасности. Но сегодня запреты отмирают, или же их убивают — во имя Свободы, и мы, полицейские, не в силах их спасти. Стоит только однажды людям, глядя на смерть одного из запретов, зевнуть со скуки, как остальные запреты начнут отмирать, словно от эпидемии. Первыми умирают обычно те из них, что борются с пороком, ведь так или иначе в целом люди все ему подвержены. Затем, пока торжествует Свобода, мелкие заурядные преступления и уголовщина выходят из-под контроля. Ну а еще чуть позже освобожденный народ вынужден наводить порядок и создавать собственную армию: ему уже не нужно объяснять, что свобода ужасна и отвратительна и что выдержать ее возможно лишь в малых дозах.
Кильвинский застенчиво засмеялся, потом сунул в рот мундштук с измятой сигаретой. Несколько секунд он жевал его в полной тишине.
— Я ведь предупреждал тебя, что мы, старые хранители порядка, страшные болтуны, ты не забыл об этом, Гус?
— Подбрось-ка меня к телефону, к такому, чтоб не был глух и нем. Нужно кое-что сообщить в участок, — сказал Уайти Дункан.
Рой вздохнул и, подъехав к Адаме, свернул направо, в сторону Хупер, где надеялся найти служебный телефон.
— Поезжай на угол Хупер и Двадцать третьей, — сказал Дункан. — Тамошняя будка — одна из немногих, что еще не сломаны в этом вшивом районе. Ничего здесь не работает. Люди не работают, телефоны не работают, ничего не работает.
Кое-кто из полицейских тоже не работает, подумал Рой и подивился тому, как начальству удалось определить его в пару с Дунканом на пять ночей подряд. Допустим, в августе из-за отпусков не хватает машин, только это слабое оправдание, думал Рой, и одаривать новобранца таким вот напарником — никудышная затея. После второго дежурства с Уайти он даже вкрадчиво намекнул сержанту Коффину, что предпочел бы поработать с кем-нибудь более энергичным и молодым, однако Коффин резко его оборвал, будто бы новичок не имеет и права просить о машине или напарнике. То, что ему навязали Дункана на целых пять дней, Рой воспринял как наказание за нежелание вовремя прикусить язык.
— Я скоро вернусь, мальчуган, — сказал Уайти, оставляя фуражку в дежурной машине, и побрел к телефонной будке, отстегнул кольцо с ключами на поясе и открыл ее. Будка находилась за телефонным столбом и в поле зрения Роя не попадала. Он видел лишь прядь седых волос, круглое синее брюшко и сверкающий черный башмак — вот и все, что торчало из-за вертикали столба.
Рою рассказывали, что почти двадцать лет Уайти был обычным полисменом и расхаживал на своих двоих по Центральному району. Он так и не смог свыкнуться с работой на патрульной машине и, вероятно, поэтому всякий вечер не меньше полудюжины раз названивал своему приятелю Сэму Такеру, сидевшему в участке на телефоне.
Спустя несколько минут Уайти с важным видом двинулся обратно к машине.
Усевшись, прикурил уже третью за вечер сигарету.
— Больно тебе нравится звонить из этой будки, — сказал Рой с деланной улыбкой, пытаясь скрыть раздражение, навеянное скукотищей от работы с таким бесполезным партнером, как Уайти, — и это в то самое время, когда он не желает попусту изнашивать свой новенький мундир, а жаждет выучиться.
— Нужно было звякнуть. Пусть в участке знают, где мы находимся.
— Уайти, они знают об этом по твоему радио. В наши дни у полицейских есть радио в машине.
— Не привык я к нему, — сказал Уайти. — Лучше звякнуть из телефонной будки. К тому же я люблю поболтать со своим старым дружком Сэмом Такером.
Хороший он человек, старина Сэмми.
— А с чего это ты звонишь всегда из одной будки?
— Привычка, паренек. Когда постареешь, как Уайти, тоже начнешь так поступать.
Это уж точно, подумал Рой. Если только им не помешает какой-нибудь срочный вызов, всякий вечер ровно в десять, пока он сам не состарится, они все так же будут ужинать в одном из трех ресторанчиков, где Уайти к бесплатной закуске подают сальные грязные ложки. Потом — пятнадцать минут в участке, которые уйдут на то, чтобы Уайти благополучно испражнился.
Потом — обратно, мотаться по улицам до самого конца дежурства. Два-три раза оно прервется остановками у винных магазинов, тех, что обеспечивают Уайти бесплатным куревом, ну и, само собой, периодическими донесениями Сэму Такеру из телефона на углу Двадцать третьей и Хупер.
— Как ты насчет того, чтобы проскочить мимо рынка? — спросил Уайти. — Туда я тебя еще с собой не прихватывал, верно?
— Как скажешь, — вздохнул Рой.
Уайти указал Рою на узенькие шумные улочки, запруженные грузовиками и народом.
— Вон там, — сказал Уайти. — Где хозяйничает старый Фу Фу. Лучше его бананов не сыскать на всем базаре. Там и притормози, мальчуган. А после раздобудем немного авокадо. Они идут нынче штука за четверть доллара.
Любишь авокадо? Может, и персики перепадут. Я знаю одного на той стороне рынка, у него тут самые вкусные персики. Без всяких синячков и вмятин.
Уайти выбрался из машины и небрежно, на разбитной полицейский манер, нацепил на голову фуражку, захватил с собой — вероятно, по привычке — дубинку и, лихо вертя ее левой рукой, подошел к сухопарому китайцу в майке и шортах цвета хаки, который, обливаясь потом, швырял увесистые связки бананов в продуктовую тележку. Когда Уайта приблизился, китаец чуть сдвинулся вбок, давая тому возможность встать под золотисто-серебряный мост из густого потока летящих плодов. Рой прикурил сигарету и с отвращением наблюдал за тем, как Уайти цепляет дубинку к кольцу на ремне и принимается помогать Фу Фу метать бананы в тележку.
Вот он, профессиональный полицейский, зло подумал Рой, и вспомнил обходительного седовласого капитана, читавшего им в академии лекции о «новом профессионализме». Нет, старик фараон, ворующий яблоки, оказался чрезвычайно живуч. Только взгляните на этого старого мерзавца, при полной униформе швыряющего бананы на глазах у покатывающихся со смеху работяг! Ну чего он не уволится из полиции? Мог бы тогда хоть день напролет сыпать бананами, язви тебя тарантул в жирный зад, подумал Рой.
И как их только угораздило послать меня в этот участок на Ньютон-стрит!
Не понимаю. Что за польза была выбирать из трех дивизионов, если на этот выбор потом наплевали и умудрились заслать его по чьему-то капризу в участок в двадцати милях от дома. Жил он почти в самой долине. Могли послать его в один из местных округов, или в Хайлэнд-парк, или хотя бы в Центральный дивизион, он, кстати, и называл его в анкете, но уж на Ньютон-стрит он даже не рассчитывал. Беднейший из негритянских районов, чья нищета попросту удручает. Лос-анджелесский «Ист-Сайд», из которого, как Рой успел выяснить, негры-новоселы стремятся поскорее перебраться в здешний «Вест-Сайд», куда-нибудь к западу от Фигуэроа-стрит. Однако то обстоятельство, что большинство местных жителей — негры, как раз привлекало Роя. Если он когда-нибудь и покинет полицию для того, чтобы стать криминологом, хорошо бы на этот случай получить исчерпывающее представление о гетто. А через год-другой, научившись всему необходимому, можно перевестись на север, возможно в Ван-Найс или Северный Голливуд.
Когда они наконец выехали с территории рынка, заднее сиденье дежурной машины было завалено бананами, авокадо и персиками, а сетка на нем до отказа набита помидорами, которыми Уайти разжился в самый последний момент.
— Ты знаешь, что имеешь полное право на половину всего, что здесь есть, — сказал Уайти, когда они, стоя на участковой автостоянке, перегружали продукты в его собственную машину.
