Отвлечься от негативных мыслей не удавалось. Как назло, никто из гостей не буянил, не обсуждал вслух по мобильнику прозу Джеймса Джойса и не приставал к Жанне. Словно сговорились или догадывались по моему блаженному лицу, что мне надо срочно выплеснуть энергию на окружающих, дай только повод.
Домой я вернулся около полуночи. Мать еще не спала, валяла пельмени. С того дня, как я работаю у Керима, она не пилит меня по-крупному, а если и пилит, то по всякой бытовой ерунде, вроде брошенных носков или отсутствию у нее внуков.
— Слышал, ворюгу кто-то поймал, который катушки снимал.
— Какие катушки?
— В лифтах. Привязали к столбу и табличку написали — я ворую катушки… И правильно сделали. От милиции толку никакого. Каково пенсионерам на десятый этаж пешком подниматься? Теперь другим неповадно будет.
Спасибо, мама, что поддержала. А то я все мучаюсь, не напрасно ли? Интересно, на сколько эпизодов его Булгаков расколол? Поднимет теперь свою раскрываемость. И шефа ихнего не скинут. Как, однако, все связано в этом непростом мире. Жаль, что осознание данного факта не прибавляет наличности в бумажнике.
— Ма… Мне деньги нужны. Долг вернуть. У тебя ничего нет на черный день?
— Сколько?
В очередной раз за сегодняшний день вынужден назвать ненавистную мне сумму.
— Ты с ума сошел! Зачем ты столько занимал? И на что потратил?
— На монпансье с барбарисками. Какая разница, главное — потратил. И если не верну… Возможно все.
Мать вытерла вспотевший лоб, оставив на нем мучной след.
— Паша, у меня нет таких денег. Даже половины…
— Жаль… Ладно, не заморачивайся. Сам разберусь.
Я ушел в свою комнату. Спать не хотелось. Но спать надо, мозг должен отдыхать. Где там снотворное? Вот оно — Тао Юань-мин. Сделано в Китае, высший сорт. Пейзажная лирика.
Правду в сердце взращу
Под соломенной кры…
Хр-р-р…
* * *
Утром Керим встретил меня на пороге заведения, прямо под рекламой «Самого лучшего охранного предприятия». Был он неподдельно встревожен и зол одновременно.
— Здравствуй, Паша. Беда пришла в наш трактир!
«Злой дракон перекрыл арык с пивом, и нет в ауле храбреца, который бы с ним справился!»
— Что такое?! Война с Канадой?
— Хуже! Телевизор вчера смотрел?
— Кулинарный поединок?
— Новости! Президент выступал!
У Керима тоже паранойя. Лично президент АОЗТ «Россия» вспомнил про его кафе, обитое финским оргалитом.
— И что? Шаверму не любит?
— Он сказал… — азербайджанец промокнул салфеткой вспотевший лоб, — он сказал, что надо дать по рукам чиновникам, обирающим мелкий и средний бизнес. Это беда, Паша! Большая беда!
— Не въехал. Какая беда? Они же действительно задолбали.
Лицо работодателя отобразило страдания всего человечества со времени его появления.
— Он для красного словца ляпнул, а нам отдуваться! Они же сегодня всем гуртом прибегут! Не отобьемся.
Я так и не понял, кто и зачем должен прибежать к Кериму, но уточнять не стал, боясь выглядеть человеком, не разбирающимся во внутренней политике родного государства.
— У тебя трудовая есть? — спросил азербайджанец, хотя наверняка знал ответ.
— Да на кой она мне?
— Плохо. Пойдем, договор хотя бы составим.
Он энцефалитным клещом вцепился в мою руку и потащил в подсобку. Видно, и правда угроза была смертельной.
— Запомни: ты у нас третий день, — инструктировал Керим на ходу, — никаких денег еще не получал. Работаешь по договору, без трудовой. Сейчас на испытательном сроке. Гражданство у тебя какое?
— Канада, блин! Заброшен в Россию на разведку.
— Паша, мне не до смеха!..
— Да наше гражданство, наше. Местные мы.
— Ай, молодца!
В подсобке он положил передо мной лист оберточной бумаги и предложил написать заявление о приеме на работу.
Мне тут же вспомнился вчерашний разговор с Тихоней.
Выходит, вместо того, чтобы свалить, я, наоборот, — пишу заявление о приеме. Да еще с испытательным сроком.
Двойной косяк.
— Это обязательно, Керим?
— Иначе тебе придется уйти.
Уходить не хотелось. Опять болтаться в поисках приключений и заработка?
Ладно, косяком больше, косяком меньше.
Напишем, чернил не жалко.
Керим свернул заявление, сунул в мужскую сумку «Prada» и велел мне идти в залу.
Зал сверкал рекламной чистотой. В углу валялись изможденные мистер Мускул, мистер Проппер и крошка Sorty. Уставший Domestos добивал последних микробов наповал. Тяжелая, видно, выдалась ночка.
Жанна в белоснежном фартуке («Лоск»!), также рекламно улыбаясь, занимала исходную позицию за прилавком. Обычно из нее улыбку клещами тащить надо, а тут сама…
Растянутый вдоль зала алый кумач со словами «МИР, ТРУД, МАЙ» поднимал аппетит и настроение.
Чувствую, Керим не шутит.
Хорошо, что я сегодня погладил брюки и почистил боты, а то выглядел бы дурак дураком среди окружающих меня красот.
Первыми примчались пожарники. Вернее, пожарные инспекторы. Двое, с папочками. Ровно в одиннадцать, едва я поменял табличку «CLOSED» на «OPEN».
Керим встретил их с огнетушителем в руках. Но это не помогло, огнетушитель оказался просроченным на два дня. Помимо этого схема эвакуации при пожаре устарела, запасной выход не имел соответствующей таблички, а унитаз — противопожарного сертификата.
Возмущенные инспектора пригрозили отправить материалы проверки в районный суд для вынесения решения по существу.
С вероятностью девять к одному можно предположить, что суд обяжет устранить выявленные недостатки в месячный или двухмесячный срок. В течение которого трактир, естественно, функционировать не будет.
Мгновенно подсчитав возможные убытки, Керим тут же сунул руку в закрома. А говорил, денег нет…
Предложенной сумме пожарники удивились. Еще бы: сам президент объявил войну чиновникам. По-президентски надо и платить. Накиньте-ка за риск…
Следом за «огнеборцами» примчалась пара из санитарно-эпидемиологической инспекции. Как ни старались мистер Проппер, мистер Мускул и крошка Sorty, спасти Керима им не удалось. Угрозу закрытия удалось устранить еще одной порцией денежной наличности и двумя обильными обедами с выпивкой.
В течение следующего часа нас посетили: представители районного комитета по архитектуре и строительству («Не мешает ли деревянная площадка проходу граждан и не портит ли внешний облик Северной столицы?»), торговая инспекция («Не нарушаете ли вы антимонопольное законодательство?»), экологическая служба («Не превышают ли выбросы кухни в атмосферу предельно допустимые нормы?») и санитарная милиция. Чем она отличается от санитарно-эпидемиологической инспекции, ее сотрудники не знали и сами, но денег запросили в два раза больше. Видимо, за звания. Все-таки офицеры, а не фраера гражданские…
Когда в зал вошла очередная пара в костюмчиках и с папками, несчастный Керим сполз вдоль стены и застонал, словно раненый. Но прежде чем потерять сознание, он успел протянуть руку и прошептать: «Спасай, Паша. Я пустой…»
Я решительно вышел из-за прилавка. Один из господ, муж лет пятидесяти с признаками похмелья на лице, тут же подошел ко мне и, не поздоровавшись, спросил:
— Кто хозяин?
— Ранен… Я вместо него. Покушать не желаете?
— Нет… Кто это поет?
Он показал на висящий над стойкой динамик магнитолы. По всей видимости, он был в паре старшим.
— Ну, вообще-то, Макsим, — слегка растерялся я, не угадывая направления его мыслей.
— А вы заключили с ним или с обществом по защите авторских прав договор об использовании фонограммы?
— Это она.
— Кто?
— Макsим.
Господа переглянулись, затем вслушались в песню.
— Какая разница? — вступил второй. — Так есть у вас договор?
— Нет, — без выкрутасов ответил я.
В этот момент певица Макsим уступила место ребятам из «Green Day».
— А с этим у вас есть договор?
Я представил, как бедный Керим приезжает в Соединенные Штаты Америки, находит солиста «Green Day» или их директора и предлагает составить договор. «Слушай, друг… Можно, твой музыка будет играть в моем кафе без названия, а? Ты не подумай, у меня хороший кафе, возле ж/д станции. Оргалитом обито финским. Шаверму готовим, хачапури, пиво „Балтика“ разливаем. Будь человеком, друг, подпиши бумажку…»
А солист ему отвечает по-английски, с арабским акцентом: «Конечно, уважаемый! Пускай играет мой музыка в твой кафе на здоровье! Давай свою бумагу!»
И Керим протягивает ему кусок оберточной бумаги, примерно такой, на котором я писал заявление о приеме на работу.
И потом они целуются, обнимаются и вместе поют «Азербайджанец с афроамериканцем братья навек».
— Нет у нас договора, не успели подписать. Они живут далеко.
