— Да? — Сторож глядел испытующе. — Ну, заходи, звони.
— Спасибо. — Гуров вошел в сторожку, сел к телефону, набрал номер. Старый вор не отвечал. Тогда сыщик набрал номер Николая, почти сразу сняли трубку.
— Слушаю. — Низкий голос Варвары с кем-то спутать было невозможно.
— Здравствуйте, Варвара Никитична, не волнуйтесь, ваши молодые выехали домой.
— Ну и слава богу. — Голос Варвары помягчел.
— Мефодий Сильверстович у вас? — спросил Гуров. — Дайте, пожалуйста, ему трубочку.
— Да что случилось-то? — Варвара вновь забеспокоилась.
— Все в порядке, — ответил Гуров и подумал, что не только у обывателя, но и у него, опытного сыщика, отношение к ворам и убийцам как к существам ублюдочным, лишенным всяких человеческих чувств. А вот Варвара, неизвестно сколько раз сидевшая и во скольких преступлениях замешанная, волнуется, как обычная женщина, когда ее “дитятки” уехали в гости и припозднились.
— Слушаю, — послышался голос вора в законе. И этот человек, на чьей совести людской крови немало, тоже волновался о своих. Судьба Николая была ему явно не безразлична.
— Полковник Гуров, Мефодий Сильверстович, — заговорил сыщик. — Я тут с Николаем побеседовал и понял: в убийстве депутата Старовой ваш крестник замаран крепко.
Говоря, Гуров перемежал правду с ложью, понимая, что даже старый и опытный вор не сможет отличать, где он блефует. Сыщик все просчитал: прямых улик, доказывающих, что Николай принимал участие в организации убийства, либо вообще не существует, либо добыть их невозможно. И Гуров решил выжать максимум из создавшейся ситуации.
— Мефодий Сильверстович, вы прошли огонь, воды и медные трубы, видели ментов разных, так вот, я не самый глупый из них. Поломать алиби вашего крестника — дело пустяковое. Я пошлю людей в аэропорт, они покажут фото, которыми сейчас обклеен город, работникам и найдут свидетелей, которые подтвердят, что Николай летал в интересующие нас числа в Москву. По фототелеграфу я передам его фото своему начальнику, тоже очень толковому сыщику. Через час каждый участковый в Москве фотографию получит, и к утру мы будем знать, в какие числа и сколько дней он жил в Москве. Вы меня поняли?
— Понял, господин полковник. — В голосе Мефодия зазвучали одновременно угроза и насмешка. — Ведь вы, когда выносите смертный приговор, даете нам право на последнее слово.
— Смертный приговор отменен, Мефодий Сильверстович, — ответил Гуров. — Доказать, что Николай не лежал в Котуни в постельке, а находился со своими людьми в Москве, где они и застрелили депутата Старову, — дело несложное.
Доказать присутствие Николая Тишина в Москве было действительно нетрудно, а вот доказать его участие в организации убийства представлялось сыщику делом очень сомнительным. И Гуров продолжал плести свое кружево из правды и полуправды:
— Признаться, Мефодий Сильверстович, мне ваш крестник в принципе и не интересен. Людей, которые стреляли, я найду, а вот с оружием будет сложнее. Главное, меня интересуют иуды-чиновники. Те, кто использовал семейные связи Николая с вице-премьером, его естественную антипатию к брату-счастливчику. Ведь братец получил от семьи все, а Николая парнишкой выбросили на улицу и за пустяк усадили за решетку. Используя, по сути, драму семьи, чиновники-интриганы оказали давление сначала на одного брата, а позже на другого. Николаю абсолютно не нужна была смерть этой женщины. Он хотел лишь спустить в канализацию Семена. И ваш крестник, надо полагать, имеет против братца вескую улику, а конкретно — письмо, написанное тем собственноручно. Верно?
— Я говорил последние слова в суде, меня не перебивали. — Голос Мефодия Сильверстовича основательно подсел.
— Значит, так, мне нужны стволы и письмо. Я доберусь до Семена, думаю, и повыше. Убийц я выявлю и возьму сам. — Здесь сыщик уже лукавил. Разыскать убийц, а главное, взять живыми — было задачей крайне сложной. — Если вы их сейчас ликвидируете, Семен Тишин останется безнаказанным. Получится, что рисковал Николай зря. И именно Николай станет главным организатором убийства, тогда мы им займемся серьезно.
Сыщик ударил по самому больному, ударил точно. Мефодий как раз обдумывал, каким образом быстрое без лишнего шума ликвидировать Юрия и Петра.
Молчание старого лиса сказало Гурову многое, и он продолжал:
— Поступить так может мальчишка, а не вор в законе. Поистине, замочив исполнителей, вы спасете иуду Семена и приговорите к смерти и крестника, и себя лично. Завтра в городе окажется тысяча омоновцев, а что они сотворят, вам прекрасно известно. Вы поставлены смотрящим над городом. Город жил плохо, но мирно, а когда по нему пройдутся огнем и мечом, то в ответе будете только вы, Мефодий Сильверстович. Вам хорошо известен приговор воровского схода. А у нас хватает агентуры, чтобы и Тихий, и Зубило узнали, что вы получили от нас конкретное предложение, только вы от него отказались... Я заканчиваю. Мое предложение. Николай уходит от криминала, что не помешает ему год или два держать в строгом наморднике местную братву. Он занимается лесопилкой, торговлей лесом — становится бизнесменом. Вы прикажете сегодня ночью снять его портреты, расклеенные по всему городу. Николай все равно не может стать мэром, его просто подставили. Судьба человека, который это организовал, меня не интересует. Я живу, где живу, не занимаюсь вашим крестником. У меня в городе имеются личные дела. Установить за мной наблюдение, держать мои действия под контролем — для вас задачка плевая. Вы живете, как вы живете. Было бы нелишне организовать венчание Николая и Насти, народ такие праздники любит. Ну а если бы вы получили разрешение уполномоченных воровского схода на ваше венчание с Варварой Никитичной, было бы вообще прекрасно. Когда все сделаем, наступит щекотливый момент с передачей мне письма и горячих стволов. Забыл сказать, задумка Николая о личной мести — дело пустое. Полковник, который привез вам то самое письмо, подобного исхода ни за что не допустит. Николай и исполнители по дороге в Москву будут ликвидированы. Если кто и способен организовать такую доставку, так это только я... У меня все.
Наступила пауза, сыщик не сомневался, что пауза — лишь театральный эффект. Вор в законе уже принял решение.
— Надо подумать, — с трудом выговорил Мефодий. Он впервые сталкивался с ультиматумом. Разум разумом, а воспитанное с младых ногтей презрение к менту жило в крови.
— Это правильно. Когда и как я узнаю о вашем решении? — спросил Гуров, подыгрывая собеседнику.
— Портреты Николы. Если утром их в городе не будет, значит, договорились.
— Спокойной ночи, — сказал Гуров. — И дайте Насте горячего молока с медом, девочка волнуется. — И положил на рычаги запотевшую трубку.
В сторожку вошел Станислав, весело доложил:
— Господин полковник, посуда перемыта, горница прибрана, а вы все разговоры разговариваете.
— Собеседник интересный. — Сыщик кивнул на ошарашенного сторожа.
Сыщик умышленно вел разговор при свидетеле. Конечно, не дай бог, но если придется, сторож сообщит воровским королям, что предложение Мефодию было сделано. Он не знал, что в кармане его страшного гостя лежит магнитофон, клял себя, что поддался любопытству, остался в сторожке, а не убрался к чертовой матери.
— Ну, господин полковник, я догадывался, что и среди ментов встречаются мужики не промах, но чтобы такие головастики... — Он запнулся, махнул рукой. — А ну, уматывайте, тут мой дом, нечего рассиживаться!
— Нас уже нет, хозяин. — Стас распахнул дверь, пропустил Гурова, вышел следом.
Когда они дошли до своего крыльца, Станислав собрал в ладони первого чистого снежка, вытер лицо, вздохнул, словно скинул с плеч непомерный груз.
— Знаешь, Лева, я был уверен, что все про тебя знаю.
Ты говорил, как Качалов или Левитан — море достоинства.
— Молодец, если учесть, что ты не слышал ни того ни другого, комплимент сложил просто классный. — Гуров смахнул снег со ступенек крыльца, сел. — Я говорил, как человек, который пупком ощущает ствол пистолета. Не делай из меня героя, я в меру трусливый парень. Но когда буравят стволом, умею собраться.
* * *
Рано утром Станислав натянул тренировочные штаны и, оскальзываясь на раскисшей дороге, двинулся трусцой в сторону центра. “Наружку” он не заметил, хотя не сомневался, что наблюдают за ним внимательно. Бандит, живущий в городе, не станет мокнуть на промозглом ветру, а зайдет в любой дом, попросит у хозяйки кружку чая, сядет у окна, и все ему станут улыбаться, а он от щедрости угостит ребенка конфетой — ну отец родной, если последний сбежал или его по недоразумению пристрелили.
Мокрый от пота и висевшей в воздухе влаги. Стас через час вернулся, долго хватал воздух губами, наконец проговорил:
— Весь город заклеен портретами аж двух кандидатов в мэры. Во парни удивились: напечатали портреты давно, но братва клеить “не советовала”. Вдруг ночью пришла команда — “порекомендовали” быстренько залепить портреты Николая. Теперь весь город судачит, живой он либо нет.
