Какие «pas» я откалывал – ведает один Аллах, пророк его – Магомет, да засыпающий поволжский бор.
Я тоже выкликал – мычанием немого – какие-то звериные звуки.
– Ой, зажгись, ой, очисти!
– И зажжется, и очистит!
С меня градом катил пот.
Путилин выхватил из-за пазухи деньги (довольно порядочную пачку) и показал их «сторожевому».
– У них взял! У них, проклятых, взял! Нам принес, нам принес. Ой, веди меня к старшому, поклонюсь ему сребром, златом!
Окончилась дико-фанатическая пляска.
Я еле переводил дух.
– Ну, идемте, братушки мои любезные. Притомили вы, ноженьки свои, по тропиночке нашей идучи.
Мы шли по узкой-узкой тропинке. Вскоре показались строения. Можно ли, собственно говоря, назвать строениями те странные «постройки», которые я увидел? Это было все что хотите: то – большие муравейники, то – огромные норы кротов, но только не жилища людей.
– А скажи, паренек, давно срубы не горели? – шамкал Путилин.
– Ох, давно, отец мой во Христе Исусе! Давно!
Путилин гневно потрясал палкой.
– Аль и вы во власть лепости антихристовой впали? Али и вы забыли, за мирской скверной, глаголы писания: «Аще веруйте, из пещи огненной изведу вас невредимыми?» Огнь – все очищает, чрез огнь – прямая дорога ко Господу.
Страшный «лесовик»-сектант как-то взвизгнув, всхлипнул.
– Слушай же, отче, слушай… В ночь сию возгорится сруб.
– Ой ли? – фанатично «затрепыхал» Путилин.
– Тако реку. Истинно.
На небольшой поляне, со всех сторон густо прикрытой вековыми елями, из нор и щелей выползали люди.
Страшное это было зрелище.
Словно таинственные обитатели подземного царства, выходили старухи, старики, молодухи и юницы из недр земли. На фоне уснувшего черного леса их белые рубахи особенно ярко выделялись.
Тихое, заунывно-протяжное пение оглашало тайник:
Норушка ты, норушка,
Подземная норушка!
Свет Христов сияет здесь
Во тебе – во норушке.
Печальным, унылым, за душу хватающим напевом разносится по заповедному поволжскому бору эта странная песня.
Невольно у меня мороз пробежал по спине.
«Господи, да что же это? Хлысты? Нет. У тех совсем не так. Скопцы? Нет. И у тех иначе. Так что же это такое?»
Я чувствовал, что у меня волосы поднимаются дыбом. А песня, на минуту затихнувшая, вновь звонит своими унылыми переливами дрожащих мужских и женских голосов:
Бегунцы мы – подземнички
Да Христу вернослужники.
Там живем, где взялися мы,
От земли в пепел ссыпимся1.
К маленькому седенькому старичку подвел «сторожевой» Путилина. Я скромно стоял позади его.
Сердце билось в груди неровными скачками.
– Вот, свет-батюшка, и еще гостей нежданных Исусе послал! – с низким поклоном проговорил он.
Маленький старик впился в нас, главным образом в Путилина, острым, колючим взором.
– Откуда?
– От поганой рати ко славному стану царя истинного всеправедного.
И вдруг, опять безумно захохотав, он выхватил пачку денег и протянул их сморщенному изуверу-сектанту.
– Ой, жгут, проклятые! Жгут! Много роздал я черным вранам, чтоб не тронули меня, а с остаточками пришел к тебе, царь-батюшка, ключу источника воды живой, что горит ярким пламенем.
– Видел кого? Враны где черные? – сгреб деньги «батюшка-царь ключа огненного источника».
– Ой, туча грозная вран собирается, каркают враны, на добычу собираются! Ой, горенько нам лютое, нестерпимое!
– Толком говори!
– Ой-ой-ой! Расступитесь вы сосны могутные, вы встряхнитесь, елочки душистые! Вы поплачьте над нашим тайничком, тайничком верным, приохотливым!
– Сведи старика! Дай попить ему, поесть медушку… А кто это с тобой?
– Раб наш верный Еремеюшка, без ушей, без гласа велия…
Нас повели дальше.
Низкий, низкий вход. С трудом пролезть можно.
Сыро… Влажно. Землей так и пахнет.
В норе-подземелье находилось несколько человек. Тут были мужчины и женщины.
У женщин волосы были расплетены.
Все – и мужчины, и женщины – были в длинных белых рубахах.
Посередине темной дыры-логовища, тускло озаренного тонкими восковыми свечами, сидел высокий рослый молодой человек с небольшой курчавой бородкой.
Страшный «привод» изуверов
– Царь-батюшка, милостивец идет! – послышались голоса.
Но при виде нас смолкли.
Не те пришли!
Около молодого человека, босого, в рубахе, опоясанной веревкой, бледного, как мел, суетились эти ужасные подземные двуногие кроты.
– Холодно тебе, батюшка? – шамкала какая-то отвратительная старуха.
Молодой человек, как автомат, отвечал:
– Согрею ноги мои на огне праведном!..
– А не будет тебе жарко, батюшка?
– Град ли идет, огнь ли дождем сыплется – все едино: в Исусе, сыне Божием, живу.
На нас не обращали никакого внимания. Должно быть, под масть мы подошли к этой дьявольской, именно дьявольской обстановке.
– Идет! Идет! Сам царь-батюшка идет! – прокатилось по подземелью.
Предшествуемый сонмом своих верных голубков и голубиц, спускался в душную приводную подземную горницу худенький старичок.
И в ту минуту, когда нога его вступила на порог «горницы», грянул хор:
Возвеличу тебя, Исусе Христе,
Сопричислюся к сонму святых.
И на срубе смолистом, срубе большом
Убелю мою душу навеки.
Все встали и поклонились низким поясным поклоном.
– Слава тебе, старшой батюшка-царь!
– Извека веков, слава тебе!
Тихой, степенной походкой подошел «сам-батюшка» к молодому человеку в белой рубахе.
Встал тот. Стоит. На лице – ни кровинки. Но глаза… эти глаза! Сколько восторженно-безумного экстаза горит в них!
– Чадушко мое, чадо богоданное! – начал пророк изуверов глубоко-проникновенным голосом. – Почто стоишь ты среди нас?
– Стою, потому веру истинную воспринял я.
– Кто учил тебя вере нашей?
– Посланец от вас, брат во Христе – Димитрий.
Старец обвел взглядом властных глаз «собрание».
– Чадо Димитрий, выходи.
Вышел Димитрий.
– Ты наставлял? Ты приуготовлял?
– Я.
– И ведомо тебе, что твой приемник готов к великой жертве во славу Исуса?
– Ведомо.
– Так готовь его!
Приводник подошел к молодому обреченному «на славу искупления лепости земной богомерзкой».
– Все помнишь?
– Все.
– Не отречешься?
– Не допущу дьявола угнести дух мой.
Приводник трижды окропил молодого человека водой.
– Из ключа вечного, темного подземного, из ключа воды живой – во имя Отца, Сына и Святого Духа.
Я в ужасе поглядел на Путилина.
Тот, в своем странном пономарском балахоне, был невозмутим.
Лицо было бледно, бесстрастно, как всегда, когда Путилин собирался дать генеральное сражение.
Я хотел – и как мучительно хотел! – сказать ему, что тут происходит нечто такое, от чего волосы подымаются дыбом, но… я ведь был нем.
– Чадо мое, чадо возлюбленное! Приближается час твой… Будь же тверд в вере твоей, в вере нашей. Ведите его!
Твердо, с ясным лицом, светлым, одухотворенным удивительной силой и красотой духа, пошел к выходу из подземелья сектанской норы молодой человек.
Все взяли в руки зажженные факелы: «Со святыми упокой, раба Андрея – бегуна-славца», – грянули голоса.
Я был близок к обмороку. Великий Боже, да что же это такое: сплю я иль грежу наяву? Процессия вышла на темный свет заповедного бора. Факелы бросали красноватые блики на толстые стволы вековечных сосен: «И огнем огненным крестишеся во славу Исуса, и душу свою сквозь пламя спасеши…»
Лес замер. Притихли ночные птицы. Вся природа содрогалась, мнилась от ужаса того, что сейчас должно произойти.
Молодого человека подвели к срубу.
– Входи! – слышится властный, резкий приказ. Со свечой-факелом в руке взошел в «смертный» сруб «обреченный».
– Пой: «Во Имя Твое, Исусе, предаю тлену и праху души вечной покров богомерзкий. Аше верую и исповедую, несть бо спасения души без очищения огненного».
И он, этот несчастный, запел:
– Зажигай огнь вечный, нетленный, единый во спасение сынов человеческих.
Сухое дерево вспыхнуло. Языки пламени жадно лизнули бревна «сруба священного».
– Ах! – вырвался у меня крик, полный смертельного ужаса.
И в ту же секунду похоронное пение заживо сжигаемого было заглушено гулким выстрелом револьвера:
– Изуверы! Проклятые! Ни с места!
Одним прыжком бросился Путилин на загоревшийся сектантский костер и схватил бедного полоумного сына рыбинского купца.
– Андрей Провыч, голубчик, да что ты делаешь с собой?!
– А-а-ах! – огласил вековечный бор безумно-испуганный крик «самосожигателей». – Дьявол! Сатана явился!
Путилин для устрашения выстрелил еще несколько раз.
Потухли факелы… Белые фигуры изуверов скрылись в недрах бора.
Я не буду вам рассказывать подробно о нашем возвращении. Это заняло бы слишком много времени. Скажу одно, что мы доставили «Андреюшу» его отцу.
