— Знаешь, кто я такой? — спросил Роот. — Самый паршивый охотник в Европе.
— У меня нет причин не верить, — ответил Юнг. — Правда, я не знал, что ты вообще охотишься.
— За женщинами, — вздохнул Роот. — Я говорю о женщинах. Гоняюсь за ними двадцать лет… даже двадцать пять… и все без толку. Что, черт возьми, я делаю не так?
Юнг огляделся. В баре было полно мужчин. Они только что закатились в «Старый Маас», чтобы скрасить день (выражение Роота), и подходящих охотничьих угодий тут не просматривалось.
— Тебе, конечно, по фигу, — продолжал Роот. — Маурейн классная. Если она тебя вышвырнет, я готов прийти на смену.
— Я ей расскажу, тогда она уж точно меня не выгонит.
— Поцелуй меня, — сказал Роот и отпил основательный глоток. — Хотя, наверное, все дело в боеприпасах.
— В боеприпасах? — удивился Юнг.
Роот самокритично кивнул:
— Начинаю думать, что все эти годы использовал слишком крупную дробь. Подумываю взяться за поэзию, как тебе кажется?
— Отлично. Тебе пойдет. А сейчас мы можем поговорить о чем-нибудь другом, кроме женщин?
Роот изобразил на лице изумление:
— Что бы это, черт возьми, могло быть?
Юнг пожал плечами:
— Не знаю. Может, работа?
— Предпочитаю женщин, — со вздохом заявил его приятель. — Но раз уж ты так просишь…
— Можно и просто помолчать, — предложил Юнг. — Пожалуй, это лучший вариант.
Роот действительно довольно долго просидел молча — копался в мисочке с арахисом и задумчиво жевал.
— У меня есть гипотеза, — сообщил он наконец.
— Гипотеза? Не теория?
— Я их толком не различаю, — признался Роот. — Все одно, вот послушай…
— Я весь внимание.
— Отлично. Только не надо меня все время перебивать. Итак, эта Вера Миллер… если она крутила роман с другим мужчиной, недурно бы его найти.
— Гениально. И откуда только господин констебль все это берет?
— Я не закончил. Задача упростилась бы, знай мы, где его искать.
Юнг зевнул.
— Тут-то гипотеза и расцветает пышным цветом, — заявил Роот. — Мы конечно же имеем дело с врачом.
— С врачом? Почему, черт возьми?
— Ясно как день. Она работала в больнице. Все сестры рано или поздно втюриваются в доктора с побрякушкой на груди. Синдром стетоскопа… он поражает всех женщин в больничке. Иными словами, надо просто искать доктора Икс. В больнице Хемейнте. Наверное, все-таки стоило изучать медицину…
Юнгу удалось завладеть оставшимся арахисом.
— Сколько их всего? Врачей в этой больнице.
— Откуда мне знать? — ответил Роот. — Вероятно, сотни две. Но должен быть кто-то, с кем она немного контактировала… по роду занятий, как говорится. В том же отделении, например. Что скажешь?
Юнг ненадолго задумался.
— Если верить Меуссе, — сказал он, — то как в таком случае это вяжется с теорией марки и теорией шантажиста?
Роот рыгнул, прикрывши рот локтем.
— Мой юный друг, — произнес он, по-отечески улыбаясь. — Нельзя смешивать теории и гипотезы как попало, я думал, тебе это известно. Ты учился в школе полиции или только в школе собаководства?
— Пойди купи два пива, только не смешивай их.
— Постараюсь, — сказал Роот, вставая.
«Он не так глуп, как кажется», — подумал Юнг, оставшись один.
Логично, черт возьми.
«Почему я так себя веду?» — подумала Морено, придя домой.
Она раздраженно сбросила туфли и кинула куртку на плетеный стул.
Почему я посылаю Рейнхарта к черту и хлопаю дверью? Неужели я становлюсь мужененавистницей? Злобной теткой?
В конце концов, он ведь прав. Совершенно прав. Кое-что с Мюнстером действительно было, хоть она и не могла определить это более точно, чем Рейнхарт.
Только кое-что. Все закончилось, когда в январе Мюнстера пырнули во Фригге ножом и он чуть не погиб. С тех пор он пару месяцев пролежал в больнице, пару месяцев провел в санатории, а теперь сидел с каким-то сомнительным отчетом в министерстве в ожидании окончательного прихода в форму — по некоторым сведениям, еще через пару месяцев.
«Проклятие, — подумала она. — А когда он вернется? Наверное, уже в феврале, — и что произойдет тогда?»
Естественно, ни черта. Интендант Мюнстер вернулся к жене и детям, которых он, кстати, никогда и не оставлял даже на секунду. Что она себе вообразила? Чего она ждет? А ждет ли на самом деле? С тех пор как все это случилось, она виделась с ним не более трех раз, да и то без малейшего трепета. Даже без намека на дрожь… хотя нет, пожалуй, в первый раз, когда они вместе с Сини сидели у его постели… тогда что-то промелькнуло.
Но не больше того. Легкая дрожь. Один раз.
Да и кто она, черт возьми, чтобы вторгаться между Мюнстером и его замечательной Сини? И детьми?
«Я идиотка, — подумала она. — Становлюсь такой же придурковатой, как все одинокие бабы. Неужели действительно так быстро превращаешься в старую деву? Неужели это так просто?» Когда она оставила говнюка Клауса, она, конечно, была чертовски зла на него и на выброшенные попусту пять лет, но не ровняла всех мужчин под одну гребенку. По крайней мере, Мюнстера. Особенно его.
А теперь она, по большому счету, послала подальше Рейнхарта. Только потому, что он случайно наступил ей на больную мозоль. Рейнхарт, правда, не был ее типом — если такие невероятные звери вообще существуют, — но она всегда считала его хорошим человеком и хорошим полицейским.
И мужчиной.
«С этим надо что-то делать», — думала она, вставая под душ, чтобы смыть неприятное ощущение.
Не обязательно сию минуту, но в дальнейшем — непременно. Тридцать один год и озлобленная мужененавистница?
Или отчаявшаяся охотница? Пожалуй, еще хуже. Нет, спасибо, существуют — должны существовать — лучшие виды на будущее.
Правда, не сейчас. Сегодня вечером у нее нет ни времени, ни сил, ни идей. Лучше заняться другим. Может, тем, к чему она призывала Рейнхарта?
Десятью возможными нитями, связывающими Эриха Ван Вейтерена с Верой Миллер.
«Десять? — подумала она. — Какая самонадеянность».
Посмотрим, удастся ли мне найти три.
Или две.
Хотя бы единственную?
У Уиннифред как раз начались месячные, а Джоанна наконец начала признавать благотворное действие пенициллина, поэтому на долю Рейнхарта не выпало ни одного из предполагавшихся занятий. Вместо этого, пока Уиннифред готовилась к завтрашнему семинару в кабинете, он уселся на диван перед старым фильмом Трюффо.[16] Она разбудила его, когда фильм закончился; они минут пятнадцать пообсуждали плюсы и минусы островов Лерое и Закинф[17] — в предвкушении возможной поездки на Пасху, и, когда затем легли в постель, ему никак не удавалось заснуть.
В голове вертелись две мысли.
Первая касалась Ван Вейтерена. Ему предстояло на следующий день встретиться с комиссаром, и он сознавал, что придется объяснять тому, что они по-прежнему топчутся на месте. По-прежнему — после трех недель работы — не имеют ни единой зацепки в поисках убийцы его сына. Он, естественно, сообщит о том, как убили Веру Миллер, но хвастаться-то здесь особенно нечем.
Придется признаваться, что они не знают, в чем тут дело. Понимают не больше, чем карась в Библии.
Вторая мысль была об Эве Морено.
«Каким же я бываю отвратительным хамом, — думал он. — Не всегда, но временами. Пообещал ей десять сценариев связи, о которой не имею ни малейшего представления, а потом еще и оскорбил».
Оскорбил и сунул нос в совершенно не касающиеся его дела.
Тоже хреново.
В два часа он встал и позвонил ей.
— Ты спишь? — спросил он. — Это Рейнхарт.
— Слышу, — отозвалась Эва Морено. — Нет, я бодрствую.
— Извини меня, — сказал Рейнхарт. — Я, собственно, звоню, чтобы попросить прощения… я отвратительный хам.
Она мгновение помолчала.
— Спасибо. За извинение. Хотя ты не такой уж хам. Я просто была не в себе. Это моя вина.
— Хм… — произнес Рейнхарт. — Мудро. И поучительно. Двое взрослых людей сидят посреди ночи и обмениваются извинениями. Вероятно, что-то с пятнами на Солнце, прости, что позвонил… тьфу, дьявол, я опять извинился.
Морено засмеялась.
— Почему ты не спишь? — спросил Рейнхарт.
— Ищу десять возможных связей.
— Надо же. Сколько нашла?
— Ни одной.
— Отлично, — сказал Рейнхарт. — Посмотрим, что получится у меня. Спокойной ночи, увидимся завтра под холодной звездой волхвов.
— Спокойной ночи, комиссар. Кстати, почему ты сам не спишь?
Но Рейнхарт уже положил трубку.
23
Ван Вейтерен неотрывно смотрел на неторопливое движение фосфоресцирующей секундной стрелки вокруг циферблата. Он провел за этим занятием уже довольно много времени, но каждый новый оборот был все-таки новым. Внезапно ему вспомнилось, что давным-давно, в предпубертатном возрасте — если такой у него вообще был, — он бессонными ночами занимался измерением пульса. Решил проверить пульс и сейчас.
