– Знаете, что меня удивило? Вроде бы он руки на себя наложил оттого, что не смог пережить свой грех, убийство Женечки. Но в то же время в письме не было ни слова раскаяния. Вину признавал, но не раскаивался. Понимаете? И ни слова про грех, про кару, про покаяние. Только про вину. Моя вина – не моя вина, виноват – не виноват… А в конце вообще что-то непонятное написал про бесконечность.
– Что именно? – напрягся Миша. – Мария Даниловна, голубушка, пожалуйста, вспомните, это очень важно!
– Нет, – она покачала головой. – Точно не вспомню, а врать не стану. Что-то про вину и бесконечность.
С врачом и работником милиции, приезжавшими на квартиру к Войтовичу, Миша разговаривал уже по-другому. Он посадил обоих перед собой и дал каждому по листку бумаги.
– Пишите, что помните, – сказал он. – Даже если это просто отдельные слова, а не связные фразы.
– А теперь поменяйтесь листочками и правьте то, что написал другой, – скомандовал он, когда врач и милиционер набросали по нескольку слов.
Те снова углубились в работу. Вдруг врач поднял голову.
– Нет, не так было, – обратился он к милиционеру. – Там было написано не «Я не виноват», а «Виноват не я». Я еще, помню, тогда подумал: а кто же, если не ты.
– А какая разница? – недоуменно спросил милиционер.
– Разница есть, – пояснил Доценко. – Когда человек говорит: «Я не виноват», он оправдывается. Когда он говорит: «Виноват не я», он подразумевает, что виноват кто-то другой, и он знает, кто именно. Верно?
– Верно, – тут же согласился врач. – Мне так и показалось, когда я читал записку. А вот тут еще, в конце, было что-то про корни… Никак не вспомню.
– Точно! – вскинулся милиционер. – Корни нашей вины уходят в бесконечность. Я еще подумал, надо же, бред какой.
– Вы уверены? Вы хорошо помните эти слова?
– Да-да, – подтвердил врач, – именно так и было написано. Знаете, как раз из-за этой фразы и возникало ощущение невнятности. Сначала все последовательно: виноват не я, но моя вина в том, что я это допустил. Примерно так. А потом вдруг эта нелепая фраза про бесконечность.
– У вас нет никаких предположений, что она может означать? – на всякий случай спросил Доценко.
– Нет, – ответили оба. – Совершенно нелепая фраза.
Он сидел на работе и просматривал результаты тестов. Что ж, работа идет более чем удовлетворительно. Пожалуй, прибор будет готов даже раньше, чем он обещал Мерханову. Надо будет чуть-чуть подправить вот эту плату, усилить правый контур, на одну треть уменьшить площадь поверхности А-6 и на одну восьмую прибавить в А-2. И, пожалуй, все. Не прибор – конфетка получится. И размер хороший, в разобранном виде можно в «дипломате» носить.
Как бы Мерханов не обманул. Прибор возьмет, а денег не даст. Как их потом из него вытряхивать? Это сейчас, пока они в приборе заинтересованы, только позвони – прибегут. А потом их днем с огнем не найдешь. Надо бы продумать какую-нибудь хитрую комбинацию, подстраховаться, чтобы получить деньги и не оказаться в дураках. Они ведь тоже могут начать выдуриваться, мол, не будет денег, пока прибор не опробуем, может, ты нам туфту подсунул. Придется ехать вместе с ними, проверять прибор в полевых условиях. Но как поедешь? Можно ведь и обратно не вернуться. Кто он для них? Неверный…
Или пригласить их представителя сюда, провести в Институт, показать действие прибора в лабораторных условиях, деньги взять, а гостя с прибором до выхода проводить. Так, конечно, спокойнее. Но в лабораторных условиях эффект не такой наглядный. Товар надо показывать лицом. И лицо в данном случае должно быть человеческое, а не кроличье-мышиное.
Он спохватился, что в задумчивости чертит на бумаге карандашом горизонтальную восьмерку. Математический знак, означающий «бесконечность». Расслабился, непростительно расслабился! Он скомкал листок и бросил его в урну для бумаг. Вытер вмиг вспотевшие ладони, перевел дыхание. Чувство было такое, будто едва не схватился за оголенный провод под током и только чудом удержался.
Немного подумав, он достал скомканный листок из урны, положил в металлическую пепельницу и поджег. Так будет спокойнее.
Воскресенье Настя решила посвятить освоению компьютерных программ, которые можно будет использовать в работе. Леша принес ей программу для работы с картой Москвы, и она с удовольствием принялась за дело.
Разложив перед собой статистические данные за весь предыдущий год, а также собственные аналитические справки, которые она готовила для Гордеева каждый месяц, Настя начала наносить на карту города точки в соответствии с местами совершения убийств и изнасилований. Зеленые точки – раскрытые преступления. Красные – нераскрытые.
Она увлеченно работала, разнося по высвеченной на дисплее карте Москвы разноцветные точки. Точек становилось все больше, и у Насти начали болеть глаза. Она решила сделать перерыв и сварить кофе.
Через полчаса она вновь подошла к включенному компьютеру и остановилась как вкопанная. В правой части экрана, который соответствовал Восточному округу Москвы, отчетливо виднелся зеленый эллипс, который составляли точки, обозначающие места совершения раскрытых преступлений. Эллипс был правильной формы и располагался в направлении с северо-востока на юго-запад.
«Бред, – подумала она. – Плод воспаленного воображения. Просто у меня от напряжения устали глаза, вот и мерещится черт знает что».
Она снова вышла на кухню и посидела, прикрыв глаза, еще несколько минут. Потом опять подошла к компьютеру. Эллипс был на месте. Хуже того, чуть выше, в том же направлении, ей привиделся еще один эллипс. На этот раз это было светло-серое, соответствующее фону карты, пространство, почти не заполненное точками, ни красными, ни зелеными.
«Наверное, я наделала ошибок при вводе данных, – решила Настя. – Или в машине завелся вирус. Хотя откуда ему взяться? Машина совершенно новая, стоит у меня без году неделю, кроме меня, никто ею не пользуется».
Она включила проверку на вирус – все оказалось в порядке, компьютер ничем не «болел».
Она стерла с карты все нанесенные точки и начала сначала. По два раза перепроверяла каждый адрес, прежде чем нанести точку на карту. Через три часа на территории Восточного округа снова появились два эллипса, зеленый и светло-серый. Они смыкались друг с другом острыми концами, образуя «восьмерку» с петлями разной величины. Светлая петля была длиннее и шире, зеленая – короче и уже.
«Этого не может быть. Мне это кажется», – решительно сказала себе Настя, придумывая, чем можно объяснить загадочную «восьмерку». Она достала другую статистическую таблицу, где преступления были сгруппированы не на раскрытые и нераскрытые, а по мотивам: бытовые, хулиганские, корыстные, заказные, сексуальные. Вызвала на дисплей чистую карту и снова стала наносить точки разных цветов. На этот раз цветов было пять. По мере того, как нанесенных на карту точек становилось все больше, Настя с ужасом убеждалась, что в Восточном округе снова появляется проклятая «восьмерка». На этот раз нижняя петля была преимущественно черно-фиолетовой, что соответствовало хулиганским и бытовым убийствам, а верхняя – по-прежнему светло-серая.
«Я схожу с ума. Мне нужно немедленно взять отпуск и отдохнуть. Много спать и нормально питаться. И не думать о работе. Не хватало еще свихнуться в тридцать пять лет и как раз накануне свадьбы».
День пролетел незаметно, было уже почти девять вечера. Настя выключила компьютер, поужинала, минут двадцать простояла под горячим душем. Потом выпила треть стакана «Мартини», который действовал на нее лучше всякого снотворного, и легла в постель.
Среди ночи она проснулась, вылезла из-под одеяла и снова включила компьютер. «Восьмерка» была на месте. Настя увеличила изображение, растянув два сомкнутых разноцветных эллипса во весь экран, и посмотрела, на какой улице находится точка пересечения петель. Это была улица, на которой находился Институт.
Первым делом она нашла участкового. Это был начинающий полнеть капитан лет сорока с редкими волосами и красными прожилками на носу.
– Да у нас и район-то – не приведи господи, – жаловался он. – Жуткое ПТУ, где нет ни одного нормального подростка, все употребляют наркотики, пьют, воруют, дерутся. Школа тоже есть, общеобразовательная, и тоже не подарок, дня не проходит, чтобы милицию не вызывали. То дети подерутся между собой, то возле школы какого-нибудь пацана поймают, чужого, и изобьют. Как бес в них вселился. Никогда раньше такого не было. А в семьях что творится – ужас! Мужья бьют жен, жены – детей, дети – стариков, собак и кошек мучают. Куда мы все идем – не понимаю. Вроде и пить народ меньше стал, и заработать есть где, откуда столько злобы в людях – ума не приложу.
– Вы сказали, что раньше такого не было, – заметила Настя. – Это что, недавно началось?
