— Опять произошла ужасная трагедия, — говорил Пул. — Нельзя больше терпеть, чтобы в наши дома, которые являются нашими крепостями, проникали посторонние лица и вели себя самым безобразным образом. Что и стало причиной того, что случилось.
После этих слов сенатора «Молодая Мэри» положила руку себе на горло, давая понять этим жестом, что времени больше нет ни секунды.
Энн поболтала еще немного со Стивом Пулом, бывшим полицейским. Они говорили о Джо Каллене, ее поклоннике, ее любовнике… Она договорилась с Мэри Янг, как они будут продолжать работать над передачей завтра, поблагодарила оператора и всех телевизионщиков, поговорила еще с несколькими копами, знакомыми ей через Джо, и со своими поклонниками, которые не были на самом деле ее поклонниками, ибо не могли отличить одну телесучку от другой.
На ее телефоноответчике была запись звонка Джо. Он видел ее в шестичасовых новостях. Все ли у нее нормально? Он хотел, чтобы она позвонила ему. Они могли бы встретиться в баре «Докс». Они встретились и сидели за стойкой. Это уже не была суббота, последовавшая за Днем Благодарения. Было воскресенье. Энн все рассказала Джо. Он выслушал ее и сказал:
— Я не хочу иметь детей. Я хочу, чтобы у меня было как можно больше времени для себя лично.
Она не стала спрашивать, что он имеет в виду. Не стала выпытывать у него, почему он, выслушав ее рассказ о том, что случилось, начал говорить о своих личных проблемах. То, о чем он говорил, было навеяно тем, что сказала она. В этом был какой-то смысл. Она так заинтересовалась происшествием с Квинтиной Давидофф, потому что сама хотела иметь ребенка. Все очень просто.
— Я знаю, ты не поверишь в это, ты думаешь, что я выделываюсь, как обычно…
— Я никогда не считал, что ты выделываешься. Я всегда думал, что ты умная и красивая.
— Ты не поверишь мне, ты решишь, что я выделываюсь, но когда я училась в школе, и мы изучали биологию в старших классах (учителя звали мистер Императо), я сидела у двери. Весной дверь постоянно оставалась открытой, а в коридоре были большие часы с боем. Когда мне было скучно слушать учителя, я прислушивалась, как тикают эти часы. Конечно, тогда я не понимала, но это были мои биологические часы.
Джо посмотрел на нее взглядом, который говорил: ты умница.
Затем он сказал:
— Человеку, который хочет ребенка, должно быть, трудно поддерживать близкие отношения с человеком, не желающем иметь детей.
— Я не знаю, как назвать тебя. Я не знаю, кто ты — мой любовник, поклонник, ухажер… мой… Да, это трудно. Да. Нам нужно еще поговорить об этом.
— Но не сегодня.
— Нет, не сегодня. Сегодня у меня был нелегкий день.
— Сегодня мы расстанемся.
— Думаю, что это хорошая мысль.
— Я отвезу тебя домой.
— Я пойду пешком.
— Тогда я провожу тебя до дома.
— Не надо. Я в своем районе. Все будет в порядке.
— Нет, я настаиваю. Иначе я буду беспокоиться.
— Если ты настаиваешь, тогда отвези меня. В противном случае тебе придется идти пешком до самого Бродвея, и тогда беспокоиться буду я.
Джо отвез ее домой. У дверей ее дома они обнялись и поцеловались. Каллен стоял на тротуаре, пока она открывала двери и входила в подъезд. Когда он уехал, Энн вышла на улицу и пошла вдоль по Риверсайд.
Полицейские машины, машины «скорой помощи», телефургоны, автомобили репортеров уже давно уехали с места происшествия. Зеваки и очевидцы случившегося тоже давно ушли. Энн перешла на другую сторону улицы и села на скамейку под фонарем. Она ждала, что, может быть, преступник (если только это было преднамеренное убийство) придет на место преступления. Ведь у преступников есть такая тяга.
Мимо прошла парочка голубых. Они были молодыми людьми, и то, как они шли, говорили друг с другом, выдавало их с головой. Они остановились, стали смотреть на уличные указатели, спорить о чем-то, решая, по-видимому, то ли это место, которое им нужно. Они задрали голову вверх, рассматривая два роскошных здания напротив, потом пошли дальше. Они шли, засунув руки в карманы джинсов друг друга.
Мимо пробежал скоч-терьер, а за ним быстрым шагом проследовала его хозяйка, которая крикнула:
— Хитилиф, справляй нужду! Быстро!
Хитилиф понюхал угол дома. Энн подумала: сейчас он что-то обнаружит, выведет нас на след, станет знаменитой собакой.
Но Хитилиф лишь поднял ногу и помочился на угол. Потом побежал дальше.
— Хороший мальчик. Какой хороший мальчик, — крикнула ему хозяйка.
Мимо прошли молодой наркоман, явно под кайфом, и его подружка. Она кричала, что он негодяй. Он выставил вперед указательный палец и назвал ее грязной шкурой. Она обозвала его ублюдком.
«Вот они, дети», — подумала Энн.
Саманта Кокс вышла из темной аллеи, разделяющей два дома, и быстро-быстро, как хозяйка Хити-лифа, поспешила вдоль улицы. Свернула за угол и исчезла. У Энн перед глазами остался только ее образ — стройная блондинка, одетая не в фирменный костюм красного цвета, а в черное пальто и черные туфли. В руках у нее была черная сумка.
Энн встала. Пойти следом за ней или остаться и подождать, не появится ли здесь преступник? Шансов на это немного. И все-таки.
Саманта Кокс вернулась. Она стояла на некотором расстоянии от дома и смотрела на место, где недавно лежала убитая Квинтина. Потом повернулась и побежала прочь.
Энн опять села на скамейку и, откинувшись, подняла голову вверх. Над развесистым вязом она увидела окно, через которое просматривалась гостиная, в ней находился мужчина. Комната была ярко освещена. Другие окна едва светились — это означало, что люди еще не спят и смотрят телевизор. Может быть, программу новостей, в которой участвовал Эл Брекман. Хотя нет. Пожалуй, эта передача уже закончилась, и они смотрят какие-нибудь другие.
Окно комнаты этого мужчины было открыто, и он выглядывал из него. Энн не сомневалась, что он наблюдает за Самантой Кокс. Так хозяева смотрят на уходящих гостей, желая, чтобы они благополучно добрались до дома — чтобы на них не напали грабители или насильники или убийцы. Он наблюдал за тем, чтобы Саманту не увидел кто-нибудь вроде Энн Джонс, которая могла бы сообразить, что к чему. Этот человек, который закрыл окно, как только Саманта исчезла из виду, не стоял, а сидел в кресле, в кресле на колесах, в инвалидном кресле. Этим человеком был Стивен Пул.
* * *
Мария Эсперанса не сказала ни слова после того как вместе с Энн покинула бар «Вайо». Они шли через парк к офису Мейбл Паркер, который находился в здании с семью углами, расположенном на Вайвер-Плейс. Она выговорилась, думала Энн, пока они ходили по дорожкам парка.
Когда они подошли к зданию с семью углами, Энн казалось, что они отсутствовали несколько часов, но телохранитель Пула по имени Эдди все еще стоял возле здания, облокотившись о черный автомобиль «купе-де-вилль», читая «Ньюс», а лысый усатый Джерри сидел на подоконнике возле кабинета Мейбл, читая «Пост». Сам Пул находился внутри кабинета. Он сидел в своем кресле и был невозмутим. Мейбл сидела напротив него за казенным письменным столом, на неудобном казенном стуле.
Человеку, изучающему психологию, здесь было уготовано несколько сюрпризов.
Сюрприз номер один — Саманта Кокс, одетая в красный фирменный костюм. Ее ультрабелокурые волосы были уложены в аккуратную ультрасовременную прическу. Она ходила взад-вперед возле окна, сложив руки на груди, что означало, что она весьма и весьма расстроена.
Сюрприз номер два — Мария Эсперанса, которая вошла в дверь вслед за Энн, подошла прямо к Стиву Пулу, положила руку ему на плечо и сказала:
— Она знает.
А потом посмотрела на Саманту и повторила:
— Она знает.
Маргарет Моррис очень любила, когда Карлтон Вудс лизал ее. Он делал это замечательно, лежа на животе, приподняв ее зад. Его руки сжимали ее ягодицы. Он так искусно работал языком, что она прозвала его Гленом Миллером. Карлтон работал языком, а Маргарет стонала от удовольствия: Глееен.
Когда Маргарет стонала таким образом, у Карлтона возникало желание придушить ее. Неужели она не могла произносить имя какого-нибудь афроамериканского тромбониста, а не этого белого музыканта?
Она не знала имени ни одного черного тромбониста.
— Маргарет, назови джазовую певицу.
— Пегги Ли.
— Назови руководителя оркестра.
— Пол Шаффер.
Все они были белыми.
Смешнее всего то, что Карлтон Вудс сам не смог бы назвать имя ни одного афроамериканского тромбониста. Он знал исполнителей Билли Холидей, Эллу Фицджеральд и Перл Бейли. Он знал, что Чарли Паркер играет на саксофоне, а Луи Амстронг — на трубе. Уинтон Марсалес играл на каком-то инструменте. Но вообще-то там, где дело касалось черных музыкантов, Карл был полным невеждой.
Однако он любил музыку. В его холостяцкой квартире, в потайном ящике шкафа, хранились видеокассеты с записями клипов Мадонны, Джоан Джетт, Шер, Шины Истон, Литы Форд, Вэнити, Шейлы И. Последняя была испанского происхождения и играла на ударных инструментах, но какое великолепное у нее было тело! Карлтон любил белых девочек. Карлтон тщательно прятал кассеты, чтобы их не могли обнаружить его чернокожие племянники и племянницы, его мать, которая приходила убирать его квартиру, его респектабельные и очень правильные старшие сестры.
