— Жизнь — весьма переоцененная штука, — заметил Ван Вейтерен. — Хотя чем позже это поймешь — тем лучше.
Марлен посмотрела на него, слегка приподняв брови.
— Да, — согласилась она. — Наверное, так и есть. Эрих говорил, что вы не особый оптимист, но мне вы все равно нравитесь. Надеюсь, так будет и дальше.
— Разумеется, — сказала Ульрика. — У него немного мрачный юмор, тут вы совершенно правы. Еще кофе?
Марлен помотала головой:
— Нет, спасибо. Мне пора. Я бы хотела тоже пригласить вас, но вы же знаете, как я живу… хоть печку мне и наладили.
— Приходите сюда на Рождество, — пригласил Ван Вейтерен. — И на Новый год. По возможности оба раза… и так далее.
Ульрика засмеялась, а Марлен улыбнулась. Он стал быстро прикидывать, когда ему в последний раз удавалось привести в хорошее расположение духа двух женщин одновременно. Пожалуй, прежде такого вообще не случалось. Когда они уже стояли в прихожей, Марлен вдруг кое о чем вспомнила.
— Ну да, конечно, — сказала она. — Записка…
— Какая записка? — спросила Ульрика, помогая ей надеть куртку.
— Я нашла записку, — пояснила Марлен, — когда на днях прибиралась. Эрих вечно оставлял повсюду записки… с указанием времени, именами, телефонными номерами и тому подобным.
— Вот как? — произнес Ван Вейтерен, и заметил, что в одну секунду превратился в полицейского.
— Полицейские просмотрели все бумаги, на которых Эрих в последние недели что-нибудь записывал, но эту они не нашли. Она лежала под подставкой на кухне. Я поняла, что запись довольно поздняя, поскольку там еще есть информация о работе, которой он занимался в один из последних дней…
— А что там есть еще? — спросил Ван Вейтерен.
— Только фамилия, — ответила Марлен Фрей. — Келлер.
— Келлер?
— Да, Келлер. Фамилия, конечно, довольно обычная, но я не знаю никого с такой фамилией… и в адресной книжке ее тоже нет. Это, собственно, все. Вы думаете, мне следует позвонить в полицию и сообщить о находке?
Ван Вейтерен задумался.
— Позвоните, — посоветовал он. — Келлер… Келлер… Нет, я такого тоже не знаю. Но все же позвоните им… звякните Рейнхарту, им требуется любая возможная помощь. У вас есть его номер?
Марлен кивнула. Потом она обняла их обоих, и после ее ухода ему показалось, будто образовалась какая-то пустота.
Очень странно. Полнейшая пустота.
— Ты будешь дедушкой, — сказала Ульрика, усаживаясь на диван, к нему на колени.
— Ай, я знаю. Три дня, ты сказала?
— Три ночи. Днем я работаю. По крайней мере, завтра.
Арон Келлер видел, как мимо по улице проехала красная машина «ауди». Потом он увидел, что она припарковалась на въезде в гараж дома номер 17. Наблюдать за этим ему позволяло наличие в гостиной эркера, выходившего на главный фасад дома. Там Арон Келлер и стоял. Он любил там постоять. На третьем этаже, наполовину скрытый двумя шикарными гибискусами, он имел прекрасный обзор на происходящее снаружи.
Обычно там мало что происходило. Тем не менее он частенько тут стоял — с годами это вошло у него в привычку: зайти в эркер и немного постоять.
Чуть позже он возблагодарил свою счастливую звезду за то, что задержался на минуту после того, как доктор-убийца проехал мимо на сверкающей красной машине.
Он вернулся — доктор прогулялся обратно. Дошел до киоска и купил газету, чего обычно не делал. Во всяком случае, как правило.
Арон Келлер стоял и ждал. Столь же неподвижный, как гибискус. Видел, как машина выехала задом на улицу, а затем подъехала к гаражу. Доктор вылез из машины, зашел в дом и что-то принес, что именно — Келлер разглядеть не смог. Снова сел за руль и остался сидеть прямо перед собственным домом. Келлер почувствовал, что на ладонях выступает пот. Буквально через минуту доктор вышел из машины и снова направился к киоску. Перед парадной — его, Келлера, парадной — он замедлил шаг и посмотрел на мотороллер. Потом продолжил путь к киоску. Купил что-то и с коричневым бумажным пакетом в руках вернулся обратно. Когда он проходил мимо, Келлер отступил на два шага в комнату. Затем снова занял позицию в эркере и увидел, что доктор опять садится в машину.
Садится и сидит. Минуту за минутой. Просто сидит и ничего не делает.
«Дьявол, — подумал Келлер. — Он знает. Этот гад знает».
Когда он, довольно много времени спустя, проходил мимо семнадцатого номера, доктор по-прежнему сидел в машине. Это его окончательно убедило. Келлер обошел вокруг кондоминиума и вернулся к себе в квартиру с черного хода. Придя домой, достал из холодильника бутылку пива и осушил ее в три глотка. Вышел в эркер. Машина перед номером семнадцать была пуста. Солнце зашло.
«Впрочем, он не знает, — подумал он. — Доктор-убийца не знает, что я знаю. Я иду на шаг впереди. Сохраняю контроль».
29
«Если взглянуть на нашу работу в чисто количественном отношении, — подумал комиссар Рейнхарт около одиннадцати утра в субботу во время небольшого перекура, — нам стыдиться нечего».
Для такой мысли имелись все основания. После свидетельских показаний Эдиты Фишер количество врачей, которых требовалось допросить, настолько возросло, что пришлось тут же подключить и Роота, и де Бриса, и стажера Боллмерта. Конечно, Рейнхарт (по правде говоря) рассматривал всю процедуру как своего рода соломинку, но за неимением других соломинок (и учитывая щедрое обещание начальника полиции Хиллера относительно неограниченных ресурсов) приходилось довольствоваться этим. Никто, однако, больше не называл операцию «гипотезой Роота» — прежде всего сам Роот, с тех пор как осознал, что потребуется работать и в субботу, и в воскресенье.
Новая больница Румфорд была меньше, чем Хемейнте, но и там работали сто два врача, из них шестьдесят девять мужчин. Старая легенда, что полицию интересуют лишь впечатления коллег об убитой медсестре Вере Миллер, для вновь добавившейся группы не годилась. По той простой причине, что ни от кого каких-либо впечатлений ждать не приходилось.
За исключением разве что самого убийцы, как справедливо заметил де Брис, но тому едва ли захочется облегчить душу только потому, что ему зададут несколько вопросов. В этом члены оперативной группы были единодушны.
Рейнхарт решил, что надо играть в открытую. Полиция располагает сведениями о том, что Вера Миллер могла состоять в связи с врачом, работающим в одной из двух больниц. Известно ли им что-нибудь? Не слышали ли они чего-либо? Нет ли у них каких-нибудь соображений или догадок?
Последнее было, возможно, на грани приличия, но чего церемониться? — считал Рейнхарт. Если позволить сотне людей гадать, то кто-нибудь ведь наверняка угадает.
Не говоря уже о том, что может случиться, если несколько человек выскажут одну и ту же догадку.
Инспектор Юнг никогда не относил подобные массовые допросы к числу своих любимых заданий (неформальные беседы, типа той, что он провел с сестрой Милович, попадали, разумеется, в совсем другую категорию) и, встретившись за чашкой кофе с Роотом во время заслуженного перерыва, воспользовался случаем и поблагодарил того за стимулирующую работу в выходные.
— Жаль, что ты нацелился именно на врачей, — сказал он.
— Что ты несешь? — спросил Роот, заглатывая булочку.
— Ну, если бы тебе, например, пришла в голову гипотеза с продавцами, нам бы пришлось проводить в десять раз больше приятных допросов. Или гипотеза со студентами.
— Я же сказал, что не знаю, что такое гипотеза. Могу я спокойно выпить кофе?
Так же, как при опросах друзей и знакомых Эриха Ван Вейтерена, все беседы и теперь записывались на пленку, и когда Рейнхарт в воскресенье вечером рассматривал лежавшую у него на письменном столе гору магнитофонных кассет, он понял, что материал — особенно если сложить оба расследования вместе — начинает приобретать масштаб, достойный убийства премьер-министра.
«Точка Боркманна? — подумал он. — О ней когда-то говорил комиссар. Может, количество на самом деле давно перешло в качество? А я этого просто не заметил. Не известно ли мне уже то, что нужно знать? Не находится ли (и прячется) ответ… ответы… где-то внутри огромного материала расследования? Возможно. А возможно, нет. Как же это определить? Как всегда, при помощи интуиции? Черт побери».
Чуть позже, в воскресенье вечером, все собрались для обсуждения. Памятуя обещание Хиллера ничего не пожалеть, Рейнхарт закупил для совещания четыре бутылки вина и два бутербродных торта. Поскольку речь шла о всего лишь шести сотрудниках, он считал, что выполнил указание начальника полиции — задействовать все ресурсы — на редкость обстоятельно.
Даже Роот оказался не в силах доесть оставшуюся половину бутербродного торта.
Обладая количеством, всегда можно произвести подсчеты, чем они и занялись.
