С пилой без Моррисона ничего было не сделать, но конечно же он там был, и так как от Ульминга до Маардама несколько десятков километров, то это не может быть он. Не на этот раз. На этот раз это сделал Верхавен, это должен быть Верхавен!
Виновен!
И все-таки она знает.
Она лежит в своей широкой кровати в новой спальне – и знает. И это страшное знание словно приковывает ее всё сильнее. К нему и к ее молчанию, все горше, все крепче, в эти жуткие ночные часы без сна.
Он и она. Муж и жена.
Но не мужчина и женщина. Ни разу с тех пор, как родилась Андреа. Ни разу за все эти годы они не были вместе. Она сомкнула свои объятия, оставив его снаружи, – так получилось. Превратила этого здорового, сильного мужчину в того, кто бегает по шлюхам. Женатый мужчина, который раз в месяц садится в машину и едет в город, чтобы успокоить свое томящееся тело купленной любовью.
Вот в кого она его превратила.
А еще в убийцу.
Он и она. Это знание, от которого никуда не деться. И ее выбор, а был ли у нее выбор?
«Нет, – думает она и глотает и это. – У меня никогда не было выбора».
Она садится в кровати. Тыльной стороной ладони утирает холодный пот со лба. Смотрит в окно, пытаясь расслабить плечи и глубоко, спокойно дышать. Ее взгляд устремляется вдаль, на востоке за темным силуэтом елового леса она видит небо.
«Господи, – думает она. – Сможет ли кто меня понять?
И даже Ты сможешь ли?»
Она складывает руки в молитве, но слова остаются внутри.
«Я приму наказание, – думает она. – Накажи меня, Господи, за молчание!
Пусть я навсегда буду прикована к постели! Пусть я… да, именно. Пусть я никогда не смогу ходить даже по этому дому, который мне и дом, и тюрьма. Пусть я навсегда останусь здесь.
Пусть мои кости всегда болят!»
Она опять откидывается на подушки – и знает, что все именно так и будет. Именно так.
Но только бы был смысл в этих страданиях. Наконец с ее губ сходят слова. «Хоть бы… хоть бы мой бескрайний мрак обернулся светом для моей дочери! – шепчет она в темноте. – Я не прошу простить меня! Я не прошу прощения! Я ничего не прошу! Пошли мне наказание, Боже!»
Она снова закрывает глаза и чувствует, как почти в ответ на ее просьбу тело пронзает боль.
Часть XII
29–31 мая 1994-го
Большую часть пути его преследовал дождь, но ближе к побережью тучи разошлись. Заходящее солнце пробивалось сквозь облака на горизонте и рассеивало пучок косых лучей над неспокойным морем.
Выйдя из машины, он глотнул соленого свежего воздуха и постоял несколько секунд, вдыхая его как можно глубже. Над водой кружили чайки, наполняя бухту своим уверенным пронзительным криком.
«Море», – подумал он снова.
По набережной, а она была не очень большой, максимум километр, гуляли отважившиеся выйти сразу после дождя. Несколько собак гонялись друг за другом, подростки играли в волейбол, рыбак разматывал сети. Он не сразу вспомнил, когда в последний раз был на этом не очень популярном курорте, от которого, однако, веяло очарованием старины; его расцвет, появление казино и санатория пришлись на двадцатые годы, если он не ошибался, но, во всяком случае, он был здесь пару раз. С Ренатой и детьми; кажется, только эти два раза, не больше… каждый раз по несколько дней, но Берензей был таким небольшим местечком, что он без труда вспомнил, где находится «Флорианс».
В целом, там была всего одна главная улица, которая вела к набережной, поэтому ему было ее не избежать. Зато теперь он, кажется, вспомнил.
Старое высокое здание в стиле модерн в южном конце улицы между отелем и магазином. Зажатое между супермаркетом более поздней постройки и обшарпанным отелем «Морская лошадь», в котором он сам когда-то останавливался в одну из тех коротких поездок.
Если он, конечно, не ошибался.
Оказалось, что нет. Узкое пятиэтажное здание в бело-розовых тонах стояло на месте. Крытая медью крыша еще блестела в лучах заходящего солнца, балконы были винно-красного цвета. Кое-где облупилась штукатурка, но пансионат однозначно не казался дешевкой в этой глянцевой идиллии.
Он вошел в молочно-белую стеклянную дверь. Осторожно поставил на пол портфель и позвонил в звонок у стойки портье.
Через полминуты появилась женщина средних лет с полотенцем в руках. По всей видимости, она вытирала посуду. Она посмотрела на него поверх очков в золотой оправе и спрятала полотенце:
– Да?
– Я ищу Арнольда Яренса. Насколько я знаю, он остановился здесь.
Она полистала журнал:
– Да, так и есть. Номер пятьдесят три. Это на последнем этаже. Можете воспользоваться лифтом. – Она показала рукой куда-то в сторону.
– Он сейчас в номере?
Она посмотрела на доску, где висели ключи:
– Думаю, что да. По крайней мере, ключ он не оставил.
– Вы сказали, на последнем этаже?
– Да.
– Спасибо. Я сначала закончу кое-какие дела и вернусь.
– Как хотите. – Женщина снова взяла полотенце.
Он постучал два раза, но никто не ответил.
Нажал на ручку двери, и она открылась.
Комната выглядела довольно обычно. Но, без сомнения, в ней присутствовало очарование старины. Широкая кровать с железными спинками. На стенах у потолка темная панель. Маленький письменный стол. Два малюсеньких кресла. Шкаф для одежды.
Слева у двери уборная и ванная. Так как в комнате оказалось пусто, он вошел в ванную. Включил свет.
И здесь тоже пусто. Ванна отсутствовала, а поставленная вместо нее современная душевая кабина не казалась подходящим местом для сведения счетов с жизнью.
Он вернулся в комнату. Поставил портфель на стол и начал искать в нагрудном кармане зубочистку.
– Комиссар Ван Вейтерен, если я не ошибаюсь?
Голос доносился с балкона, и в нем слышалась та самая интонация насмешки и самоуверенности, которой он больше всего боялся.
– Господин Яренс? – Он вышел на балкон. – Могу я присесть?
Плотный мужчина кивнул в сторону свободного плетеного кресла с другой стороны стола.
– Должен признать, что для полицейского у вас чертовски буйная фантазия. Просто не понимаю, как вы только додумались до такого, я имею в виду вашу историю.
Ван Вейтерен порылся в портфеле.
– Виски или коньяк? – спросил он.
– Если вы думаете, что сможете меня напоить, боюсь, что я вас разочарую.
– Вовсе не хочу, – сказал Ван Вейтерен. – Просто я не нашел пива.
– Ладно.
Он принес из комнаты два стакана, и Ван Вейтерен их наполнил.
– Вам нет смысла притворяться, – сказал он. – Просто я знаю, что на вашей совести три убийства, и я позабочусь о том, чтобы вы за это ответили. Выпьем.
– Выпьем, – ответил Яренс. – И как вы собираетесь это сделать? Предполагаю, что у вас спрятан микрофон или радиопередатчик, а где-то стоит на записи магнитофон, и вы надеетесь, что я напьюсь, расслаблюсь и проговорюсь. Разве не дешевый трюк? Это так вы в наше время обманываете народ?
– Нет у меня ни того, ни другого. К тому же в суде запись вряд ли бы приняли, да вы это и сами знаете. Мне просто хочется объяснить вам, как я вижу это дело. Если вы боитесь магнитофона или еще чего-то, можете просто кивать или мотать головой… Мне кажется, вам тоже нужно об этом поговорить.
– Чушь, – ответил Яренс, делая глоток виски. – Черт возьми, конечно, вы разбудили мое любопытство. Не каждый день доводится так близко видеть отдельные винтики полицейской машины. – Он улыбнулся и достал сигарету из лежавшей на столе пачки: – Хотите?
– Спасибо.
Ван Вейтерен взял сигарету и, прежде чем начать, закурил.
– Расскажите о Леопольде Верхавене!
Арнольд Яренс снова улыбнулся и выпустил дым. Поднял глаза и посмотрел вдаль на море. Прошло несколько секунд.
– Кажется, завтра будет отличная погода, а вы как думаете, комиссар? Вы побудете здесь пару дней?
– Как хотите, – сказал Ван Вейтерен и подался вперед к столу. – Я сам расскажу эту историю, вы можете прервать меня, если что-то будет неясно… Вы убили троих человек. Беатрис Холден, Марлен Нитш и Леопольда Верхавена. Верхавен из-за вас отсидел в тюрьме двадцать четыре года. Вы подлец, и пусть вас не вводит в заблуждение мой дружеский тон.
На лице Яренса пару раз дрогнул мускул щеки, но он ничего не ответил.
– Единственное, в чем я не разобрался до конца, это мотив. Хотя в общих чертах мне все понятно… Поправьте меня, если я что-то скажу неправильно. В субботу, шестого апреля тысяча девятьсот шестьдесят второго года, вы отправились в дом Верхавена, потому что знали, что она там одна. Возможно, вы дождались, пока электрик закончит свою работу, и, когда увидели, как он идет в деревню, пошли туда. Вы были возбуждены. Меньше недели назад Беатрис лежала у вас на диване голой под одним только одеялом, и это было выше ваших сил. Может быть, вы даже заглядывали под одеяло и прикасались к ней, пока она, пьяная, спала крепким сном, в то время как ваша больная жена в полном неведении лежала на втором этаже. Вместе с вашей двухлетней дочерью. Может быть, вы просунули руку между ее ног… между ног Беатрис Холден, именно туда вы так хотели проникнуть. Горячая, темпераментная, красивая женщина, не то что ваша жена, которая была холодной как лед и никогда вас к себе не подпускала…
