Затем, с противоположной стороны, появилась другая рука, и бутылка исчезла опять. Снова зазвучали басовые ноты, постукивание прекратилось. Потом рука и бутылка появились вновь, а скрежещущий звук, словно терли по стиральной доске белье, заметно усилился, участился.
В правом окне видны были раскачивающиеся под музыку мужчины в рубашках с короткими рукавами и тесно прижимавшиеся к ним женщины с голыми черными плечами: Несмотря на постоянные сбои ритма, пары танцевали медленно, плавно — кто «бэр-хаг», кто «Джорджиа-грайнд». Блестящая черная кожа танцующих переливалась в тусклом, мерцающем желтом свете керосиновой лампы.
— Маса Мизинец, — послышался вдруг у него за спиной тихий тоненький голосок.
От неожиданности Мизинец даже подпрыгнул на месте и резко повернулся.
В темноте проступило маленькое черное личико с огромными сверкающими в темноте глазами. На худенькой босоногой фигурке мешком висел залатанный мужской свитер.
— Ты что это не спишь, парень? — бросил в темноту Мизинец.
— Пожалуйста, сэр, пойдите наверх и купите у Небесной для дяди Бада две порции небесного порошка.
— А почему ты сам не хочешь пойти?
— Я бы пошел, только ведь она мне не продаст. Скажет, мал еще.
— Почему ж тогда дядя Бад не сходит?
— Ему плохо, вот он меня и послал. Он опять веру утратил.
— Ладно, давай деньги.
Мальчик протянул ему два зажатых в потной ладошке долларовых банкнота.
Мизинец обогнул беседку и постучал в заднюю дверь коттеджа.
— Кто там? — раздался изнутри чей-то срывающийся голос.
— Это я, Мизинец.
В прихожей на мгновение вспыхнул свет, щелкнул замок, дверь распахнулась, и в дверном проеме возникла фигура дряхлого, седого как лунь старика в синей холщовой ночной рубахе. В правой руке старик сжимал поблескивавшую в темноте двустволку.
— Как дела, Святой? — вежливо приветствовал его Мизинец.
— Скрипим понемножку, — еле слышно ответил старик. Впечатление было такое, будто он стоит не рядом, а на другом конце комнаты.
— Я хотел подняться наверх к Небесной.
— Ноги есть — подымайся. — Казалось, голос старика доносится из подвала — такой он был низкий, далекий.
Мизинец почтительно хмыкнул и, пройдя через кухню, поднялся по задней лестнице на чердак. Небесная, бесформенная, одетая в какое-то тряпье, восседала на высоком, похожем на трон стуле, подальше от света.
У ее ног на носилках лежал больной.
Небесная была целительницей, и Мизинец не осмеливался заговорить с ней, пока она ворожит.
— Все будет у тебя хорошо, — мурлыкала она своим старческим, надтреснутым голоском, в котором слышалась еще мелодичность. — Все будет хорошо — главное, веру обрести.
Она раскачивалась на стуле под размеренную, ритмичную музыку.
— Я обрел веру, — слабым голосом отозвался лежавший на носилках больной.
Небесная сползла со стула и опустилась перед носилками на колени.
Ее худая, прозрачная, похожая на клешню рука поднесла к лицу больного серебряную ложечку с каким-то белым порошком.
— Вдыхай! — велела она. — Вдыхай небесный порошок в самое сердце.
Больной приподнял голову и послушно, четыре раза подряд, глубоко, с каждым разом все глубже, вдохнул порошок полной грудью.
Небесная снова опустилась на свой трон.
— Теперь ты поправишься, — торжественно пропела она.
Мизинец терпеливо ждал, пока целительница соизволит обратить на него внимание. Прерывать сеанс строго запрещалось.
Небесная гордилась тем, что исцеляла старинными, испытанными методами: прибегала к помощи старомодных пьющих джин музыкантов, заставляла своих пациентов танцевать старомодные медленные танцы.
Это считалось первой стадией исцеления, которую Небесная называла «деинкарнацией».
Коротышка Ки появился пятнадцать лет назад, а Стиральная Доска Уортон гораздо позже. И тот и другой давно пережили свое время. Коротышка Ки был виртуозным пианистом, а Стиральная Доска Уортон сидел рядом с ним, зажав между ногами стиральную доску, и бренчал на ней кроличьими костями. Оба пили джин. Только им, во всей «небесной клинике» разрешалось пить джин. Они вообще жили в свое удовольствие, зато Небесной приходилось трудиться изо всех сил, исцелять больных, которые приходили к ней за «небесным порошком» — кокаином.
— Чего тебе, Мизинец? — неожиданно спросила она.
Альбинос вздрогнул, он не подозревал, что Небесная его увидела.
— Ты должна помочь мне, Небесная, — прохрипел он. — Я попал в беду.
Она подняла на него глаза:
— Тебя избили.
— Как ты заметила в такой темноте?
— Белизна с тебя сошла, вот и заметила, — буркнула Небесная и, спохватившись, добавила: — Если тебя отделала полиция, проваливай. Я с фараонами связываться не намерена.
— Это не полиция, — уклончиво сказал Мизинец.
— Тогда потом поговорим. Сейчас мне некогда.
— Я к тебе еще по одному делу. Мальчишка просит две порции небесного порошка для дяди Бада.
— Я молокососам кокаин не продаю, — отрезала она.
— Так это ж для дяди Бада. Хочешь, я сам ему передам.
— Давай деньги, — с нетерпением сказала Небесная.
Он протянул ей два доллара.
— Я, к твоему сведению, больше кокаином по доллару не торгую. Тем более глубокой ночью. — И, вытащив откуда-то из-за пазухи маленький бумажный пакетик, Небесная протянула его Мизинцу: — Передашь это Баду и скажешь, что одна порция стоит теперь два доллара. Всего за доллар исцелиться хотят, — проворчала она, — не понимают, что цены с каждым днем растут.
— И еще, — нерешительно проговорил Мизинец. — Мне самому наркотик нужен. Смерть как нужен.
— Вот и ступай к своему дружку, — отрезала Небесная. — Он тебе ссудит.
— Он мне больше не друг. Он за решеткой.
Небесная заерзала на троне.
— Только не говори мне, что ты вместе с ним в переделку попал. Если тебя разыскивает полиция, я сама тебя выдам, учти.
— Когда Джейка забирали, меня рядом не было, — уклончиво сказал Мизинец.
Небесная пристально смотрела на него, как будто видела в темноте.
— Так и быть, — смягчилась она, — спустись вниз и возьми из кролика таблетку. Но только одну — там двойная порция. И смотри закрой кролика как следует. Шприц у меня в ящике.
Когда Мизинец направился к двери, Небесная крикнула ему вдогонку:
— И не думай, что тебе удалось меня провести. Я еще с тобой разберусь. Будет время — поговорим.
— У меня тоже к тебе разговор есть, — сказал Мизинец.
Лежавший на носилках подергивался в такт музыке.
— Мне хорошо, — пропел он голосом новообращенного. — Господи, как мне хорошо. Небесная, я обрел веру. Истинную веру.
Левой рукой Коротышка Ки что было сил колотил по басам, а пальцы правой, едва касаясь клавиш, бегали взад-вперед по всей клавиатуре. Стиральная Доска Уортон барабанил обеими руками по своей доске, утробно урча, словно боров в окружении свиней. В неподвижном душном воздухе стоял терпкий запах пота, распухших лимфатических желез.
Но Мизинцу было безразлично, что играют; чем пахнет. Он с трудом сдерживал слезы, думая только о том, как бы поскорее сесть на иглу. Он спустился по лестнице и прошел по коридору на кухню.
В темноте маячила фигура Святого с двустволкой.
— Я сейчас вернусь, — сказал Мизинец. — Небесная послала меня в крольчатник.
— Какая мне разница, кто тебя куда послал, — отозвался Святой, отпирая дверь. Его голос звучал как из преисподней.
Негритенок в мужском свитере ждал Мизинца в беседке. Он смотрел на пышные гроздья винограда, но сорвать хотя бы одну ягоду не решался.
— Ну что, маса Мизинец, принесли? — робко поинтересовался он.
Мизинец вытащил из кармана бумажный пакетик.
— Вот, отдашь дяде Баду и скажешь, что теперь это стоит вдвое дороже. Небесная предупредила, что даром никого исцелять не собирается, так ему и передай.
Мальчик нехотя взял порошок. Он знал: дядя Бад побьет его за то, что он принес ему только одну порцию, но делать было нечего.
— Да, сэр, — сказал он, повернулся и растворился во мраке.
Когда мальчик ушел, Мизинец направился к крольчатнику, продел между прутьями руку, одной рукой схватил кролика за уши, а другой ловко отлепил у него между ног изоляционную ленту и выдернул похожую на затычку в умывальнике длинную резиновую пробку с маленькой металлической ручкой.
Кролик не шелохнулся: он не мигая смотрел на Мизинца огромными, расширенными от страха глазами. Мизинец сдавил кролику живот, и оттуда выпала маленькая металлическая капсула. Мизинец сунул капсулу в карман брюк и заткнул кролика пробкой.
Интересно, есть ли у Небесной другие тайники? Хотя он был ее племянником, единственным живым родственником, она никогда ничего ему не говорила. Скорее этого кролика съест, чем выдаст свои секреты!
