– У меня есть крекеры и творог, если хотите, – миролюбиво ответила она на замечание Галины Ивановны. – Это более диетическая еда.
– Мне ничего не нужно. Я не чай пить сюда пришла.
– Вы уж извините меня, я целый день моталась по делам, пообедать не успела, да и замерзла ужасно, так что я чаю все-таки выпью.
Светлана уселась на кухне за стол, стараясь не обращать внимания на кислую физиономию свекрови, и налила чаю в две чашки.
– Я же сказала, что не буду пить, – капризно сказала Галина Ивановна.
«Я не глухая, – снова мысленно огрызнулась Светлана. – Но если бы я посмела не налить тебе чаю, ты бы разразилась тирадой о том, что тебе даже ради приличия в этом доме чашки чаю не предлагают. Ты всегда найдешь, к чему придраться».
– Я слышала, ты успешно распродаешь Ленечкино творческое наследие, – приступила к делу свекровь.
Светлана едва не поперхнулась. Откуда она узнала? Всего несколько дней прошло с тех пор, как она побывала у Паши в «Павлине» и у Нугзара в «Вирде». Разумеется, оба они не замедлят опубликовать в «Книжном обозрении» объявление о том, что ими приобретены авторские права на новые романы покойного Параскевича, но ведь газета выходит по вторникам, и даже если они успели подсуетиться и протолкнуть объявление в завтрашний номер, то все равно он – завтрашний. И потом, Галина Ивановна никогда этой газетой не интересовалась, в отличие от самой Светланы, которая ее выписывала и внимательно следила за тем, попадает ли Параскевич в десятку чемпионов издаваемости и сколько времени держатся его любовные романы в списке бестселлеров. Тогда откуда же эта мымра узнала? Но отпираться смысла нет, да и незачем.
– Я не распродаю его наследие, а заключаю договоры с издателями на публикацию его рукописей, как уже издававшихся, так и новых. А что вас беспокоит?
– Меня беспокоят те суммы, которые ты на этом зарабатываешь. Насколько мне известно, только в течение прошлой недели ты отхватила шестьдесят тысяч долларов. И это сейчас, когда Ленечкин прах еще не остыл. А что будет дальше?
– А что будет дальше? – спокойно переспросила Светлана. – Я не понимаю, Галина Ивановна, к чему вы клоните. Вы считаете, что после смерти Лени я должна была отдать его рукописи издателям бесплатно? Или вы считаете, что эти рукописи вообще не должны издаваться? Ну объясните же мне, что конкретно вас не устраивает.
– Меня не устраивает, что ты наживаешься на его имени, его таланте, его труде.
– И что вы предлагаете? Как я должна поступить, чтобы вам это понравилось?
Светлана чувствовала себя легко и свободно, потому что теперь ей не нужно было заставлять себя сдерживаться. Если она и делала это, то только по привычке, а не из страха обидеть Леонида. Теперь, когда Галина Ивановна похоронила своего сына, Светлана может разговаривать с ней так, как считает нужным, не выбирая слов и выражений и не давая себя в обиду. Ощущение было ей внове, после похорон и поминок она встречалась со свекровью только один раз – когда поминали на девять дней, но тогда вокруг было полно народу, да и атмосфера была все-таки горестной, так что Светлана и не думала «возникать», даже если ей что-то не нравилось.
– Мы с тобой обе являемся наследниками первой очереди, – заявила Галина Ивановна. – И имеем равные права наследования.
– Ах вот что! – усмехнулась Светлана. – Значит, вы хотите, чтобы я поделилась с вами теми деньгами, которые получаю за рукописи. Я правильно вас поняла?
– Да, я этого требую, потому что имею на это право. И свое право я буду отстаивать с помощью суда и адвоката, если у тебя хватит наглости довести дело до этого.
– Хватит, – заверила ее Светлана, впиваясь острыми белыми зубками в лимонно-желтую мякоть кекса. – Вы можете судиться со мной до полного умопомрачения, но вас ждет жестокое разочарование. Процесса вы не выиграете и денег не получите. Зато с вас вычтут судебные издержки, да и адвокат вас порядочно обглодает.
– Почему же, позволь спросить, я не выиграю процесса? – поинтересовалась Галина Ивановна, прищуривая глаза и вздергивая брови.
– Спросить позволю, а отвечать не буду, – весело сказала Светлана, наливая себе вторую чашку чаю. – Пусть вас мучает неудовлетворенное любопытство.
– Не вижу здесь повода для шуток. Я еще раз повторяю: я настаиваю на том, что половина гонораров за Ленечкины произведения, опубликованные после его смерти, принадлежат мне, его матери.
– Вам? А Владимир Никитич как же? Его вы не считаете наследником?
– Это подразумевается, – парировала свекровь. – Владимир Никитич слег после смерти Ленечки, он не перенес этого удара, поэтому судиться с тобой он не станет, а я оказалась сильнее и могу бороться за наши с ним права. Ты, конечно, на это не рассчитывала, ты, вероятно, полагала, что смерть сына настолько выбьет нас из колеи, что мы позволим тебе все. Не вышло, Светочка, номер не прошел! Владимир Никитич действительно не хочет думать ни о каких деньгах, но со мной ты так легко не справишься. Или ты немедленно кладешь на стол тридцать тысяч долларов и обязуешься в дальнейшем отдавать мне половину гонораров, или мы с тобой прощаемся и вновь встречаемся только в суде.
– Нет, – невозмутимо ответила Светлана.
– Почему?
– Потому что.
– Как ты разговариваешь со мной?! – взорвалась Галина Ивановна. – К твоему сведению, я сегодня была в прокуратуре, у следователя Ольшанского. Я рассказала ему о твоих делишках, и он полностью согласен со мной в том, что ты причастна к убийству Леонида. Или ты сама его застрелила, или наняла кого-то, чтобы беспрепятственно распоряжаться его рукописями, потому что сам он никогда не думал о наживе, о деньгах, о том, как бы загрести побольше. Ты не могла этого перенести, тебе хотелось богатства, роскоши, путешествий, а Ленечка бескорыстно помогал своим друзьям и отдавал им рукописи за крошечные гонорары. Потому что я его так воспитала, я всегда внушала ему, что помогать другу – это благородно, даже если это происходит в ущерб тебе самому, а думать о корысти и наживе – это низко и недостойно интеллигентного человека. Но тебе не нравилось, как я воспитала своего сына, ты всеми силами хотела переделать его, а когда тебе это не удалось, ты просто избавилась от него. И следователь полностью с этим согласен.
– Значит, ваш следователь – идиот, – спокойно сказала Светлана. – Но я не понимаю, что лично вы выиграете, если меня посадят за убийство Лени? Ну, посадят меня в тюрьму, а дальше что? Вы думаете, от одного этого факта на вас деньги градом посыплются? И не мечтайте. Тридцати тысяч долларов я вам не дам и остальных рукописей тоже не дам. Так что вы, Галина Ивановна, останетесь при своем интересе. И чтобы поставить все точки над «i» и закончить нашу содержательную беседу, я вам скажу, что есть некоторые обстоятельства, о которых вы не знаете, но которые сводят на нет все ваши жалкие попытки отсудить у меня половину гонораров за рукописи. Не пытайтесь со мной судиться, иначе эти обстоятельства вылезут на свет божий, я буду вынуждена предать их огласке, и тогда вы окажетесь в смешном положении. Над вами будут потешаться, на вас будут указывать пальцем. Вы этого хотите? Тогда бегите скорее в суд, я вам обещаю такое развлечение, которого вы до самой смерти не забудете.
– Это блеф, – презрительно скривилась Галина Ивановна. – Ты лжешь, надеясь, что я испугаюсь и отступлюсь. Все эти фокусы давно известны и многократно описаны в мировой литературе. Если бы ты была получше образована и побольше читала, вместо того чтобы торговать Ленечкиным талантом, ты бы это знала не хуже меня. В последний раз предлагаю тебе добровольно отдать мне половину денег. Кроме того, ты должна будешь написать письменное обязательство, заверенное у нотариуса, о том, что и в дальнейшем ты будешь отдавать причитающуюся часть гонораров. Имей в виду, я поступаю с тобой благородно, хотя, видит бог, ты этого не заслужила. Ведь нас с Владимиром Никитичем двое, а поскольку мы все являемся равноправными наследниками, то нам с ним причитается не половина, а две трети Ленечкиного наследства.
– Да пошли вы!
Светлана встала из-за стола и подошла к окну, повернувшись спиной к свекрови. Вспомнив, что больше можно не притворяться и не подлаживаться под сложные отношения Леонида с матерью, достала сигареты и закурила.
– Так! – последовал тут же злобный комментарий. – Конечно, чего еще можно было ждать от такой, как ты. Не успел Ленечкин прах остыть, а ты уже схватилась за сигарету. Сегодня ты уже куришь, завтра начнешь пить, а потом вообще по рукам пойдешь. Я удивляюсь, как это ты так долго терпишь. Прошло три недели со дня Лениной гибели, а твоя квартира до сих пор не превратилась в бордель. Полагаю, что это всего лишь вопрос дней. Немудрено, что тебе нужны большие деньги. Ты будешь на них покупать себе многочисленных любовников. Ты всегда была бездарностью и ничтожеством, ты двух слов связать не могла, поэтому тебя рано или поздно выгоняют из всех газет и журналов, где ты пытаешься пристроиться. Ты только и умеешь, что выкаблучиваться в постели, в этом вся твоя ценность, и об этом все твои помыслы.
