Если бы существовала альтернатива.
Необходимость. Скорбь, решимость и необходимость… да, она понимала, что именно так и обстоит дело.
Она ожидала продолжения, но его не последовало. Лишь тяжелое дыхание, разрезающее темноту, и у нее возникла мысль, что именно сейчас, в этот момент затишья, решается и ее собственная судьба.
– Что ты собираешься делать со мной? – прошептала она.
Возможно, она поторопилась. Возможно, ей просто не хотелось, чтобы он успел додумать свою мысль до конца.
Но он не ответил. Поднялся и попятился к двери.
Закрыл дверь и задвинул засовы.
Она снова осталась одна. Прислушалась к его удаляющимся шагам и скорчилась в уголке. Натянула на себя одеяла.
«Остался один, – подумала она. – Ему осталось рассказать еще об одном. А что потом? Что потом?»
48Если бы он обладал способностью предвидеть будущее, хотя бы на несколько часов вперед, вполне возможно, что отказался бы от обеда.
Для того чтобы как можно скорее двинуться в сторону Кальбрингена. Но в сложившейся ситуации – когда развязка этой затянувшейся истории уже была у него почти в кармане – он решил позволить себе немного попировать в погребке Арноса – рыбном ресторане, который запомнился ему по семинару двадцатилетней давности.
К тому же ему нужны были еще парочка часов, чтобы переварить все это в спокойной обстановке… важно было продумать, как он отрежиссирует последний акт этой драмы. Палача нужно задержать как можно более безболезненным способом… и следует досконально изучить вопрос о мотивах. Оставалась еще проблема с инспектором Мёрк. Вероятно, существовало немало шансов наломать дров, если вспомнить слова Баусена: «Все давно уже летит в тартарары».
Так или иначе, лучшего сопровождения, чем хороший обед, он в эту минуту не мог себе представить.
После груши в коньяке и кофе он уже определился в некоторых вещах… выстроил стратегию, где шансы на успех казались ему хорошими, а риск навредить инспектору Мёрк – минимальным.
Конечно, если она до сих пор жива. Естественно, ему хотелось в это верить, но вероятность в данном случае могла не сработать.
«Вероятность? – подумал он. – Из этого случая мне придется сделать выводы».
Часы показывали половину четвертого. Он расплатился, покинул свой столик у окна и направился в вестибюль к телефонной кабинке.
Три звонка. Первый – Баусену, сидящему в своем гнезде, затем Мюнстеру – интендент не отвечал на телефон в дачном домике: конечно, еще не вернулся с прогулки с Сюнн и детьми. А затем Кропке в участок.
Разговор с инспектором отнял у него минут пятнадцать, тот явно не мог угнаться за новыми поворотами, но когда Ван Вейтерен наконец повесил трубку, у него возникло чувство, что все получится по плану.
Он двинулся в путь около четырех часов и где-то в паре миль от Ульминга стал замечать, что лампочка генератора мигает. Вскоре она уже светила постоянным тревожным светом, и, сколько он ни чертыхался, ни стучал кулаком по приборной панели, это не помогало… Наоборот, проклятая машина стала терять скорость, и, когда перед глазами возникла табличка «автомастерская», он понял, что выбора у него нет.
Еще раз смачно выругавшись, Ван Вейтерен включил правый поворотник и свернул с шоссе.
Нужен новый генератор, констатировал молодой автомеханик, едва взглянув под капот… трудно что-то сделать в тот же день. Он засунул руки в задние карманы джинсов и напустил на себя извиняющийся вид. Ван Вейтерен изверг такой поток брани, что небесам стало жарко.
Хорошо, раз клиент настаивает и готов платить… Пожалуй, за четыре-пять часов можно управиться, ведь еще надо съездить в город и купить новый генератор, но если дело очень срочное, то можно пока взять напрокат другую машину. Есть несколько штук свободных.
– И оставить здесь мой музыкальный центр? – проревел комиссар, гневно указывая рукой на унылое здание мастерской. – Да за кого вы меня принимаете, черт побери?
– Хорошо, – сказал автомеханик. – Тогда могу предложить вам пока подождать в кафе. В киоске есть в продаже книги и газеты.
«Черт бы вас всех подрал! – подумал Ван Вейтерен. – Проклятая развалюха! Я попаду обратно не раньше двух часов ночи».
– Телефон звонит! – крикнул Барт.
Мюнстер с семьей гуляли по пляжу, пока солнце не начало садиться за лес на западе. Они едва успели войти в дом после целого дня, наполненного играми, ничегонеделанием и сладким чувством воссоединения. Мюнстер аккуратно сгрузил спящую дочку в ее кроватку, а Сюнн подошла к телефону.
– Это комиссар, – прошептала она, прикрыв трубку рукой. – Он так вибрирует, что вот-вот взорвется, – у него что-то с машиной…
Мюнстер взял трубку и приложил к уху.
– Ну что? – спросил он.
Затем больше ничего не произносил в течение десяти минут. Стоял у окна, слушал и кивал, в то время как жена и сын ходили вокруг, все сокращая круги. Сюнн все поняла с одного взгляда, и ее догадка тут же передалась шестилетнему мальчишке, который тоже уже не раз наблюдал такое.
Ошибиться было невозможно. Разговор шел не о машине. Она слышала это по голосу его начальника в трубке, похожем на глухие раскаты приближающейся грозы. Видела по фигуре своего мужа, по его стиснутым зубам, по напрягшимся, даже чуть побелевшим наверху, у самых ушей, скулам.
Час пробил.
И тут к ней подступила тревога. Та, о которой она не могла поговорить даже с ним, но которая хорошо знакома всем женам полицейских во всем мире.
Сама возможность того, что… Вероятность того, что все-таки может случиться…
Сюнн решительно взяла сына за руку и уже не отпускала. В душе она радовалась, что, несмотря на все, решила приехать сюда.
– Около двух? – переспросил наконец Мюнстер. – Да, понимаю. Соберемся здесь, да… конечно, смогу это организовать.
Он положил трубку и некоторое время смотрел в одну точку прямо перед собой.
– Невероятная чертовщина, – пробормотал он. – Но все, похоже, именно так, как он говорит….
Тут он осознал, что жена и сын стоят и смотрят на него с одним и тем же вопросительным выражением лица.
– Завтра утром мы пойдем брать Палача, – пояснил он. – Сегодня ночью остальные придут сюда, чтобы выработать совместную тактику.
– Сюда? – удивилась Сюнн.
– Круто! – воскликнул сын. – А можно я пойду с вами?
К половине пятого основной план был составлен. Его разработка заняла чуть больше времени, чем предполагал комиссар; вопрос о мотиве обсуждался со всех сторон, но как все это было взаимосвязано, никто до конца не знал. Однако все, что можно было прояснить, прояснилось. Пока продвинуться дальше не представлялось возможным, и, хотя некоторые фрагменты мозаики пока отсутствовали, всем было ясно, что в общих чертах будет происходить.
– Ждать дальше нет смысла, – сказал Ван Вейтерен. – Каждый знает, что ему делать… Думаю, мы не сильно рискуем, однако лучше быть готовыми к неожиданностям.
Мосер похлопал себя по выпуклости на бедре.
– Мюнстер?
Мюнстер кивнул.
– Полицмейстер?
Новый кивок, и Ван Вейтерен, захлопнул свой блокнот.
– Отлично. Тогда вперед!
49Мысль о смерти пришла, как случайный гость, но стоило впустить ее, и она решила остаться насовсем.
И вот она уже поселилась в мозгу. Незваная и неумолимая. Словно рука, сжимающая в тисках диафрагму. Как медленно растущая опухоль. Серая туча, набухающая и распространяющаяся внутри нее, отбрасывающая тень безнадежности на все ее мысли.
Смерть. Внезапно это слово стало единственной реальностью. «Конец», – сказала она себе, и это не стало травмой или потрясением. Она умрет… либо от его рук, либо сама по себе. Лежа здесь, на полу, свернувшись клубком среди одеял, с ноющим телом и истощенной душой, которая все же оказалась ее самым слабым местом… именно душа сдастся первой, теперь она знала это; с того момента, как она отворила дверь смерти, огонь жизни стал угасать час за часом. Возможно, осталось всего сто, или семьдесят, или двадцать вздохов – и все прервется. Она начала считать; она знала, что так поступали заключенные в тюрьмах, – читала о людях, которые сохранили ясность сознания за счет того, что беспрерывно считали. Единственная проблема заключалась в том, что ей нечего было считать. Никаких событий. Никаких звуков. Никакого времени.
Только собственное дыхание и пульс.
Как она ждала его! Словно он был ее любовником – она буквально тосковала по нему. Ее тюремщик, ее палач, ее убийца? Все что угодно. Всякое изменение, всякое событие, каждый мыслимый перерыв… только не это бесконечное общение со смертью.
Ее проницательный и требовательный гость…
В миске еще оставалась еда, но есть не хотелось. Иногда она смачивала водой язык и губы, но и жажды уже не ощущала. Добиралась до ведра, но ничего не могла из себя исторгнуть… потребности покидали ее, одна за другой. Вот так просто обстояло дело.
