принято во многих домах в Турнедалене. Везде была комната, которая не использовалась. Может, таким образом хозяева хотели отграничить себя от неимущего люда? Мы, мол, тоже не богаты, но и ютимся не где-нибудь под елью вместе с козой, как некоторые…
Ребекка оглядела полки в книжном шкафу, ища фотографии с мамой.
Они со Свеном-Эриком сели в разных концах дивана, по возможности не касаясь пышных подушек. Интересно, что говорят Улле и Астрид о маме? Если, конечно, они вообще говорят. Бывают же молчаливые пары. Он у себя, на втором этаже. Она ходит в гости к подругам.
«Разговоры не для всех одинаково важны, – подумала Ребекка. – О том, к примеру, что формирует человека. Или что может вынудить его убежать в лес и сидеть там в какой-нибудь яме. Или пуститься во все тяжкие. О чем разговаривают Марит и Кристер? Что она ему говорит? Наверняка что-нибудь приятное…»
Вошел Улле – высокий, как Рагнхильд. Подтянутый для семидесяти пяти лет. Быстрые свободные движения – ни малейшего намека на возрастные проблемы. Опустился в кресло, не касаясь подлокотников. Лицом он тоже походил на Рагнхильд – что-то в глазах и изгибе рта. «Дуга Амура», – вспомнила Ребекка. Хорошо одет, как и жена. Стрелки на брюках, белая рубашка. Ребекка и Свен-Эрик представились.
– Я знаю, кто вы такие, – отмахнулся Улле.
На Ребекку он почти не смотрел, но в глазах его мелькнула искорка узнавания – опять Вирпи.
Улле обращался исключительно к Стольнаке, и Ребекка мысленно благодарила Свена-Эрика за то, что согласился составить ей компанию. Стольнаке вспомнил внучку Пеккари, которая играла в хоккей, и мужчины поговорили об этом.
– Скоро они будут выступать во второй женской лиге по юниорам, – такой итог хоккейной теме подвел Улле, после чего Стольнаке перешел к следующему пункту.
– У нас к вам несколько вопросов, – начал он, – и первый о Раймо Коскеле, которого обнаружили в морозильной камере в доме вашего брата Хенри Пеккари.
– Да, боже мой… – Улле закрыл лицо руками. – Надеюсь, вы понимаете, что я не имею ни малейшего понятия…
– Срок давности убийства Коскелы истек, – продолжал Свен-Эрик, – но нам хотелось бы навести в этом деле некоторую ясность. Это личная просьба Бёрье Стрёма.
– Я понял, – ответил Улле Пеккари. – Что ж, спрашивайте. Только не впутывайте нас в эту историю, пожалуйста. Достаточно того, что писали в газетах.
– Общался ли Хенри с Раймо Коскелой? Что вам известно об этом?
Улле Пеккари покачал головой.
– Хенри был… как это сказать… слаб. Иногда я думаю, что сам отчасти виноват в этом. Мы слишком баловали его в детстве, вот он и вырос таким бесхребетным. Пьянствовал и ни на одной работе не задерживался. Друзья были соответствующие – алкоголики и бездельники из Кируны и окрестностей. Но Раймо Коскела лет на десять его старше. Я никогда не слышал, чтобы Хенри упоминал его имя.
– Если что-нибудь вспомните, будем благодарны за любую информацию. – Свен-Эрик повернулся к Ребекке. – Тут есть еще одно…
– Ваш брат был убит, – сказала она.
Вот так сразу. Свен-Эрик чуть не подскочил от неожиданности.
– Что? – воскликнул Улле Пеккари. – Нет-нет, он умер от сердечного приступа. Или инсульта.
– Таковы были первоначальные выводы судмедэксперта, – подтвердила Ребекка. – Но при более внимательном рассмотрении выяснилось, что Хенри умер насильственной смертью. Компрессия грудной клетки…
Ребекка вкратце объяснила, что именно показало вскрытие и какие выводы Похьянен сделал позже. Рассказала о мертвых женщинах в снегу. Улле слушал, сжав губы.
– Да, мы читали о женщинах, – сказал он.
В дверях появилась Астрид Пеккари:
– Никто не хочет кофе?
Улле отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.
– Это ошибка. – Он повернулся к Стольнаке. – Убит?
– Когда вы в последний раз разговаривали с братом? – поинтересовалась Ребекка.
– Вечность назад, – ответил Улле Пеккари. – Мы не общались. Вы же знаете, как он жил…
– В таком случае, – продолжала Ребекка, – как вы объясните, что в списке звонков, сделанных с его телефона, есть и ваш номер? Хенри звонил вам накануне смерти – как мы предполагаем, вечером пятницы восемнадцатого апреля на стационарный телефон. Может, трубку брали не вы, а кто-то другой? Ваша жена?
– Хенри иногда звонил мне по пьяни, – сказал Улле и несколько раз глубоко вдохнул. – Но вы же представляете себе, каково разговаривать с пьяным – язык заплетается, несет непонятно что… Такие разговоры заканчивают как можно скорее и потом стараются не вспоминать.
– Представляю себе. – Ребекка кивнула. – И все-таки может ли ваша жена подтвердить, что это она…
– Разумеется. Астрид!
Астрид Пеккари снова появилась в дверях.
– Надумали выпить кофе?
– Скажи, нам звонил Хенри? – спросил Улле. – Ты не разговаривала с ним?.. Я имею в виду, до того, как он…
– Нет.
– Ну если у вас всё… – Улле Пеккари поднялся, давая понять, что разговор окончен.
Он был бледен как покойник. Пытался было улыбнуться, но в последний момент как будто спохватился. Рот чуть приоткрыт. Ребекка заметила, как ходит под рубашкой его грудная клетка.
– Еще раз прошу не впутывать в это мою семью. Мы не имеем к Хенри никакого отношения.
Свен-Эрик провел пальцами по пышным усам.
– А у вас есть основания этого опасаться? – спросила Ребекка.
– Никаких, кроме того, что вы смотрите косо на нас, Пеккари.
– Улле! – строго оборвала его жена.
– Я говорю о вашей матери, – продолжал тот, обращаясь к Ребекке. – Она должна была благодарить нас за то, что мы о ней позаботились. Но вместо этого портила жизнь отцу и матери… Kasainvälinen. Это из-за нее они умерли раньше положенного срока.
– Странно, – сказала Ребекка. – Я всегда думала, что это она умерла раньше срока.
Тут она почувствовала на спине теплую руку Свена-Эрика, увлекающего ее на выход.
* * *
– Что значит kasainvälinen? – спросила Ребекка Стольнаке в машине.
– Женщина, которая спит со всеми подряд, – ответил тот. – Еще раз советую тебе честно признаться… о’кей, о’кей, к семейству Пеккари ты не имеешь никакого отношения.
– Он лжет. – Ребекка хлопнула ладонью по рулю. – Насчет звонков, я имею в виду. Сначала солгал,
