– Твой отец. Эта мразь. Это он тебе сказал?
– Значит, это правда, – глухо сказал Валерий, прислоняясь к стене и закрывая глаза.
И тогда мать рассказала ему все. Про то, как обнаружила гниющее тело умершего соседа, как молоденький санитар из морга Павел поил ее водкой, чтобы она нашла в себе силы помочь ему, потому что никто больше не хотел этого делать. Про то, как он вернулся, как они снова пили вдвоем, как он остался у нее на ночь и как она выгоняла его утром. И даже когда обнаружила, что он украл у нее старинное и очень дорогое кольцо, она не кинулась его искать, не стала заявлять на него в милицию, хотя прекрасно знала, где его можно найти. Ей было стыдно. Ей было отвратительно. Она ненавидела сама себя.
А спустя два месяца она обнаружила у себя признаки беременности. Спохватилась не сразу, грешила на начинающийся ранний климакс. У нее, нерожавшей и никогда до той поры не знавшей мужчину, месячные и без того были нерегулярными. Только постоянная головная боль и сонливость заставили ее обратиться к врачу. Тот подтвердил беременность, назвал срок – семь-восемь недель. Она и без него знала, какой срок, точка отсчета была только одна.
И в этот момент ее вызвали в ректорат и торжественно сообщили, что ее как члена партии, активно участвующего в общественной жизни института, рекомендуют для поездки в Чехословакию на два месяца по обмену опытом. Шел 1967 год, поездки за границу доставались только самым удачливым и пробивным. И Вероника Матвеевна дрогнула. Она не смогла отказаться. Ехать надо было уже через две недели. Она кинулась искать врача-гинеколога, свою старую знакомую, которой доверяла безоговорочно, в надежде сделать аборт в течение этих двух недель. Ей не повезло, знакомая оказалась в отпуске. Она бросилась в женскую консультацию по месту жительства, попросила направление. Ее заставили сдать анализы и направление выписали только после этого. Схватив направление, она помчалась в больницу и там узнала, что на аборты очередь и ее могут положить только через двенадцать дней. А до отъезда осталось всего семь. Она просила, умоляла, плакала, говорила, что уезжает за границу на два месяца и ей непременно нужно успеть… Заведующая отделением презрительно швырнула ей направление назад и фыркнула, что, мол, по заграницам разъезжать время есть, а в очереди постоять вместе с теми, кто не ездит, так вы очень занятая. Конечно, Вероника Матвеевна могла бы обратиться к коллегам по институту с просьбой составить протекцию в какой-нибудь больнице, пусть в самой захудалой, но… Сорок два года. Одинокая. Член партии с безупречной репутацией. Ей было стыдно.
Она уехала в Чехословакию беременная, а через два месяца, когда она вернулась, было уже поздно. При четырех с половиной месяцах аборт не взялся бы делать никто.
Она смирилась и даже начала радоваться тому, что у нее будет ребенок. Но в голове гвоздем сидело воспоминание о том, какой страшный день предшествовал зачатию. Сколько она выпила тогда? Бутылку водки днем и еще бутылку на двоих вечером, когда пришел Павел. А сколько же он выпил? Она смутно помнила, что после той бутылки, которую они выпили вместе, она открывала еще одну, сама больше не пила, а Павел наливал себе. И потом, кто знает, сколько он выпил днем, до того, как вернулся к ней.
Она читала в специальной литературе о детях-уродах, которые рождаются от родителей-алкоголиков, но решила все-таки проконсультироваться у специалистов. О своей проблеме она, конечно, никому не рассказывала, камуфлировала свой интерес под чисто профессиональный, интересовалась, какие патологии в сфере уха, горла и носа могут явиться следствием алкоголизации родителей. Ей объяснили все подробно, в деталях, демонстрировали муляжи, заспиртованных уродцев, как изъятых из чрева матери, так и рожденных. У нее волосы шевелились на голове, по ночам мучили кошмары. А ребенок в ее животе все рос и рос и уже начал шевелиться…
Когда родился мальчик, Вероника Матвеевна пристально и тревожно вглядывалась в него, стараясь найти признаки уродства или неполноценности. Но Валерик был здоровым и удивительно хорошеньким, с черными густыми волосами и темно-синими глазками. С самого момента рождения ей стало понятно, что он разительно похож на Павла. И она стала молиться, чтобы внешним сходством все и ограничилось.
Она без конца таскала его по врачам при малейших признаках нездоровья, она тратила огромные деньги на продукты, стараясь, чтобы сыну доставалось все только самое свежее и полезное, сколько бы это ни стоило. Она следила за тем, чтобы летний отдых был полноценным. Она безумно боялась, что он генетически неблагополучен, и стремилась, чтобы его образ жизни был максимально здоровым, дабы хоть в какой-то степени нейтрализовать возможные наследственные болезни. Она чувствовала свою вину перед сыном: ведь она была пьяна, когда зачала его с пьяным мужчиной. С мужчиной, которого видела в первый и последний раз в жизни, о котором ничего не знала, кроме имени и места работы. И того, что он – вор. Кто знает, чем этот мужчина болел и какие у него были родители. Терзания ее были порой непереносимы. Иногда она даже хотела найти Павла, чтобы спросить его о здоровье, но останавливалась. Она не могла его видеть. И тем более не могла допустить, чтобы он узнал о ребенке.
Было время, когда ее немного «отпустило». Валерику было уже шестнадцать, он прекрасно учился в школе, и никаких признаков серьезной патологии она в нем не наблюдала. Пожалуй, все обошлось, с облегчением думала Вероника Матвеевна, всматриваясь в статную фигуру и красивое лицо сына и с гордостью подписывая каждую неделю его испещренный пятерками дневник. Но радости хватило меньше чем на год. Как-то на улице она встретила Павла. Поговорив с ним несколько минут, она поняла, что все гораздо хуже, чем она ожидала. У Павла, если он не врал, оказалась тяжелая половая психопатия, которая выразилась сначала в эксгибиционизме, а потом в некрофилии. Но она смотрела на отца своего мальчика и понимала, что он не врет.
Павел потребовал денег. И начались переезды. И новый страх – а вдруг Павел захочет открыть тайну сыну.
Павел глумился над ней, тянул из нее деньги, оскорблял, мучил. Но она терпела. А теперь, когда Валерий вырос, прибавился еще один страх, на этот раз она боялась, что ее внуки будут уродами. Ведь известно же, что множество болезней передается через поколение, дети рождаются здоровыми, а внуки расплачиваются за грехи дедов.
Когда в жизни Валерия появилась Элена Бартош, Вероника Матвеевна с ужасом подумала, что если Павел узнает о предстоящей женитьбе сына на девушке из состоятельной семьи, то не станет довольствоваться жалкими подачками, которые она ухитрялась отрывать от семейного бюджета. Но сделать ничего не могла: не переезжать же к Павлу, чтобы водить его за ручку и контролировать каждый его шаг. Идя по улице, испуганно озиралась, отыскивая глазами грузную оплывшую фигуру, боялась, что Смитиенко будет подбираться к Валерию. Однажды к ней пришел славный молодой человек, Марат Латышев, который так страдал из-за Эли, и она обрадовалась, что у нее появился единомышленник. Она очень рассчитывала на то, что вдвоем им удастся расстроить свадьбу, но у них ничего не вышло. И в день регистрации она попросила Марата отвезти ее к загсу, потому что боялась появления Павла. У него совсем нет совести, он мог и туда явиться, был бы скандал…
Выслушав рассказ матери, Валерий понял, что о возвращении к Эле можно забыть навсегда. Ночью, после объяснения с сыном, Веронике Матвеевне стало плохо. Он вызвал «неотложку», но инсульт разбил старую женщину раньше, чем приехал врач. И вот теперь он остался один, без невесты, с парализованной матерью на руках и полной неизвестностью, что будет дальше. Еще вчера утром он лежал рядом с Элей на пляже в Серебряном бору, и жизнь казалась ему если не прекрасной, то вполне удовлетворительной. Прошел всего день, и теперь ему кажется, что все это было не с ним. Он оказался в другом мире, в мире болезней, лекарств, уколов, подкладного судна, борьбы с пролежнями… Все рухнуло в один миг.
* * *
Обработка сведений о женихах и невестах и зарегистрировавшихся парах заняла больше времени, чем Настя ожидала. Во-первых, она уже подзабыла, как писать программы для компьютеров, но героически отвергла помощь, которую ей предложил Алексей, и программу все-таки составила. Во-вторых, дискеты, на которых были представлены сведения, оказались носителями вируса, и пришлось потратить какое-то время на то, чтобы их «полечить», прежде чем перегружать с них информацию в компьютер.
Антон Шевцов вызвался помочь, как он сам выразился, «на подсобных работах». Настя охотно согласилась, потому что распечатки были в рулонах и работать с ними было крайне трудно, бумага все время сворачивалась и норовила выскользнуть из рук. Они разрезали рулоны на полосы, которые по длине соответствовали расстоянию от окна до двери Настиной комнаты, и разложили их на полу, придавив с двух сторон тяжелыми томами энциклопедии.
