Арчер пристально посмотрел на венесуэльца. Лицо его с широкими скулами и впалыми щеками напоминало сморщенное печеное яблоко. Глаза были окружены морщинами и казались очень темными. Смотрел Гарсия упрямо и зло. Также обращал на себя внимание волевой подбородок. Седые волосы прятались под вязаной шапкой.
— Гарсия, — проговорил Арчер саркастическим тоном. — Вы пытаетесь напомнить мне историю в заливе Рио?
— Может быть, капитан.
— Так вот для чего вы нанялись на борт «Марютеи»?
— Да.
— Черт возьми. Я должен был помнить об этом и опасаться вас.
— Не стоит, капитан, — сказал улыбнувшись Гарсия. — На судне действительно слишком много парусов, и это правда.
— Вы бы взяли паруса на рифы? Я так думаю?
— Разумеется, капитан.
— И мы бы пошли со скоростью в пять узлов вместо восьми?
Гарсия опять выровнял судно:
— А вот это не верно. Я бы оставил половину парусов, и «Марютея» давала бы десять узлов. Тогда мы летели бы по волнам, а не зарывались в них как груженая телега.
Сейдж внимательно следил за Арчером, ожидая, когда тот рассмеется, что позволило бы и Сейджу расхохотаться над словами рулевого, но Арчер оставался внешне спокойным, и только его глаза быстро бегали.
— Вот таким образом вы и врезались в мой старый корабль в заливе Рио, — сказал он ледяным тоном, — чтобы выиграть в скорости 2–3 узла на рейде, заставленном судами, да еще ночью. Это была прекрасная работа, и она заслуживает того, чтобы поговорить о ней на борту «Марютеи», особенно когда вы ею управляете.
Арчер перевел дух и закончил:
— Если бы это зависело только от меня, я бы, Гарсия, отослал вас к такой матери.
Гарсия, глядя прямо перед собой, вел судно. Сейчас он наконец выскажет Арчеру все, да еще при свидетелях.
— На вашем «Конгрессе» не горело ни одного огня, — начал он. — Но тех, кто мог бы это подтвердить, лишили слова. Одна из ваших шлюпок пристала к берегу с сотней фунтов опиума на борту, и вы, Арчер, были в этой шлюпке. Однако арестовали мой корабль. Знал ли ваш судовладелец, что вы возите опиум? У вас имелись высокие покровители, и выкуп за мой корабль назначили в пятьдесят тысяч долларов. Вы-то знали, что я не смогу его уплатить.
Арчер смотрел на палубу, покачиваясь с носка на пятку, а Гарсия продолжал:
— Я больше не капитан и служу под вашим началом. Я сам этого хотел. Однако у меня есть доказательства, которые теперь в Сан-Франциско, и я вам их представлю. Я хотел, чтобы вы об этом знали.
Арчер улыбался уголками губ. Сейдж нервничал, без конца прочищая горло, и только Гарсия оставался спокойным.
— Десять унций опиума и постановление о взятии под стражу за вашей подписью, — снова говорил Гарсия. — Свидетельство под присягой двух больных матросов, которых вы высадили в Сиднее, и показания семи беспристрастных людей, заверенные юристом, о том, что на моем судне горели все огни. Вам этого хватит, Арчер?
Арчер молчал.
— Но это не все, — добавил Гарсия. — Вот уже два года как я следую за вами по морям, переходя с одного судна на другое. Вы мерзавец, капитан Арчер, и мне доставляет большое удовольствие бросить вам это прямо в лицо.
Арчер повернулся к Сейджу и приказал:
— Позовите Форестера. Он в моторном отделении ремонтирует топливный насос.
— Слушаюсь, капитан.
Тотчас явился Форестер, худощавый крепыш с прямым приветливым взглядом, неизменно добрый и вежливый.
— Смените Гарсия у руля, — приказал Арчер и, обращаясь к Гарсия, добавил: — А вы, Гарсия, проветрите свои мозги на марсе фока. Вы спуститесь оттуда, когда получите приказ. В присутствии свидетелей я заявляю, что терпеть не могу упрямцев.
Гарсия без лишних слов отправился выполнять приказание, и видно было, как он медленно поднялся до вруба фока, где соединяются мачта со стеньгой. Оттуда, если учитывать опасность и неудобство, Гарсия открывался прекрасный вид. Ведь под ним находилась вся передняя часть «Марютеи», похожая на тонкое веретено.
— Сегодня вечером, — процедил Арчер, перед тем как уйти.
— До вечера, — прошептал Форестер. — Уж больно он торопится, старик.
— Что вы сказали? — спросил Сейдж.
— Ничего. Сегодня вечером будет сильный ветер.
— Заткнитесь. Уж не хотите ли вы меня убедить, что судно действительно перегружено парусами, черт вас возьми! Я и сам это прекрасно вижу, и вы постарайтесь об этом помнить.
Таким оказался первый неожиданный инцидент в этот день.
Когда же совсем стемнело, из кубрика послышался странный шум. Деланней в это время прогуливался по палубе с Даун Фарлен. Они только что пообедали в компании Арчера, не проронившего за столом ни слова.
Внезапно раздался страшный крик. Деланней прислушался и отпустил руку Даун.
— В кубрике, очевидно, дерутся, — сказал он. — Оставайтесь здесь, а я пойду узнаю, в чем дело.
Он прибавил скорость, на бегу сильно толкнув кого-то, выходившего из кубрика, и тот в ответ обругал его. Несмотря на темноту, Шон узнал Сейджа.
— Что там происходит?
— Два новичка дерутся на ножах, — объяснил боцман. — Не вздумайте сунуться туда.
Все вахтенные матросы столпились перед дверью кубрика. Сейдж отправил их по местам, а сам бросился на полуют. Деланней подошел к ближайшему окну кубрика и заглянул внутрь. Там боролись не на жизнь, а на смерть два матроса: черный и белый. Негром являлся явно не кок, живший в закутке рядом с камбузом. Оба матроса держали в руках большие ножи, а черный, у которого была разрезана щека от виска до подбородка, кричал как дикий зверь. Его обнаженная грудь лоснилась при свете керосиновой лампы. Все свободные от вахты матросы наблюдали за происходившим с большим интересом.
— Это может плохо кончиться, — услышал Деланней за своей спиной.
— Старик сейчас ими займется, — с ухмылкой произнес кто-то другой.
А белый начал слабеть, и вены на его шее вздулись как жгуты. Он держал руку с ножом своего противника, однако лезвие ножа все ближе и ближе подвигалось к его горлу.
На мокрой палубе раздался топот. Прибежали Арчер и Сейдж и бросились в кубрик. Деланней вошел вслед за ними.
— Встать! — закричал Арчер и навел на матросов пистолет.
Не обращая на капитана внимания, черный удвоил усилия, и его бицепсы напряглись. Арчер выстрелил. И только тогда оба отскочили друг от друга и, задыхаясь и покачиваясь, поднялись на ноги. Они смотрели друг на друга полными ненависти глазами.
— Что еще за драка? — прорычал Арчер.
Черный заговорил, вытянув вперед руку:
— Я застал Вана, когда он рылся в моих вещах. Он хотел украсть мою шкатулку. Уже во второй раз он пытается сделать такое.
— Заткнись, — прокричал Ван. — Это ты, грязный негр, украл у меня шкатулку еще на берегу. Я только хотел забрать то, что мне принадлежит, капитан. Тогда он выхватил нож и мне пришлось защищаться.
Арчер посмотрел на остальных и спросил:
— Это правда?
Келлер сделал шаг вперед и произнес:
— Правда. Гош, черномазый, начал первым. Мы хотели вместе с боцманом им помешать, но уж больно они ножами размахивали.
— Где эта чертова шкатулка?
Келлер показал на нее пальцем. Небольшой ящичек из черного дерева был заперт на висячий замок. Арчер поднял его и взял под мышку.
— Я ее конфискую до прихода в порт, — заявил он. — Я не терплю драк на судне. Вы новички, так побыстрее привыкайте к дисциплине. Все бегом на мачты, мы спустим верхние паруса.
Арчер вышел, и сразу же раздался свисток Эдвардса.
— Все наверх! — крикнул он. — Марселя на гитовы! Забрать два рифа на большом парусе! Пулей, мать вашу!
А ветер крепчал. Весь рангоут скрипел, и Деланней почувствовал, что погода становится угрожающей.
— Эдвардс, что с мотором? — спросил он.
— Ничего нельзя сделать! Топливный насос накрылся.
Вдруг пошел сильный дождь, а часть экипажа находилась еще наверху, на реях. Они, как могли, сражались с парусами, вырывающимися из рук от порывов ветра, передавая штерты тем, кто внизу возился с фалами и шкотами. За секунду Даун вымокла до нитки. Деланней заставил ее спрятаться под навесом кубрика.
— Вам надо спуститься в каюту, — потребовал он.
— Вода дальше кожи не пройдет.
«Марютея» уже испытывала и килевую качку, а ветер сильно свистел в оснастке.
— Чертова погода, — проворчал Деланней. — Арчеру давно уже следовало убрать марсели.
— Вы думаете, погода может ухудшиться? — спокойно спросила Даун.
— Возможно.
Почти силой он заставил ее спуститься в каюту, где она шлепнулась на табурет и провела рукой по мокрому лицу. Вид у нее был очень уставший.
— Я попробую уснуть, — сказала она.
— Это лучшее, что вы можете сделать! Спокойной ночи.
Он мягко погладил ее по голове, улыбнулся и вышел из каюты. В своей каюте он снял плащ, уселся и закурил сигарету. С самого утра им владело смутное предчувствие опасности. Весь воздух на «Марютее» казался отравленным. Шон уже давно привык к шуму волн и ветра, но этой ночью их грустная песня напоминала колдовскую. Однако он понимал, что подлинная опасность таится лишь в человеческом сердце.
