Против своего обыкновения Мегрэ не торопился. Ему доставляло какое-то злорадное удовольствие работать медленно, он почти с наслаждением оттягивал развязку, точно играл в кошки-мышки с убийцей!
Прокурор повторял Мегрэ несколько раз:
— Делайте что полагается, но будьте осторожны!.. Любой промах нам с вами дорого обойдется… Филипп Делижар — человек известный. Хоть он и в долгах, но у него большие связи… Что же касается этой девушки, Сесили, как вы ее называете, то, если вы ее затронете, левая пресса возьмет Сесиль под защиту и изобразит ее жертвой капитала… Одним словом, комиссар, благоразумие!
«Ладно, ладно, дорогуша, — весьма непочтительно пробормотал себе под нос Мегрэ. — Только мы их все равно поймаем…»
Рубцы были на славу, не отказался Мегрэ и от хозяйского кальвадоса, так что из-за стола он поднялся в состоянии полного блаженства.
«Ничего, сейчас мы все приведем в порядок, — решил он про себя. — Для начала не мешает побеседовать с этим камердинером…»
Он отправился на улицу Реколе и позвонил у дверей особняка. Когда камердинер хотел проводить Мегрэ в прихожую, тот его удержал.
— Нет, нет, старина, я как раз с вами собираюсь поговорить. Вы ведь знаете, кто я? Что вы делали, когда я позвонил?
— Пили кофе на кухне…
— Прекрасно! Вот я к вам и присоединюсь.
Мегрэ напрашивался, навязывался на приглашение.
Камердинер не посмел возразить и объявил кухарке и шоферу Арсену:
— Это комиссар, он просит… чашечку кофе.
Арсен был в серой, элегантной форменной куртке, которую он расстегнул, чтоб чувствовать себя свободнее; кухарка оказалась толстой, краснощекой женщиной, она порядком растерялась, когда Мегрэ вторгся в ее владения.
— Прошу вас, дети мои, не обращайте на меня внимания! Я мог бы вызвать вас в полицию, да решил не беспокоить по таким пустякам. Что вы, Арсен, оставайтесь как есть!.. Кстати, почему это вы позавчера взяли выходной? Разве это ваш день?
— Да не совсем так… Утром мне хозяин сказал, чтобы я взял себе выходной, а то на следующей неделе он меня не отпустит, потому что мы поедем на юг… Ну, а я этим воспользовался и побывал у сестры в Гавре, она там замужем за булочником.
— Значит, господин Филипп сам водил машину?
— Да… Я думал, ему машина не понадобится, а потом заметил, что он все-таки ездил куда-то…
— Как вы это заметили?
— Да внутри остались грязные следы.
— Но дождя не было, значит, он ездил за город?
— Знаете, здесь у нас не поймешь, когда ты в городе, а когда за городом… Мощеные улицы кончаются через каких-нибудь две-три сотни метров…
Ответы камердинера, которого звали Виктором, отличались математической точностью, и Мегрэ не удивился, узнав, что Виктор — отставной артиллерийский унтер-офицер.
— В какой комнате вы находились во второй половине дня?
— В буфетной, рядом с вестибюлем. Позавчера я чистил там столовое серебро…
— Не могли бы вы сказать, в котором часу ушла госпожа Круазье?
— Она вышла из дому, как обычно, без нескольких минут четыре. Ровно в четыре ей надо было на прием к зубному врачу, это в двух шагах отсюда.
— Она выглядела здоровой?
— Как всегда! Она хорошо сохранилась, была такая веселая и совсем не гордая; бывало, проходит мимо — обязательно заговорит с тобой.
— Она вам не сказала ничего необычного?
— Нет! Только бросила мимоходом: «Я скоро вернусь, Виктор…»
— К зубному врачу она ходила пешком?
— Госпожа Круазье не любила ездить в машине. Даже в Байё она возвращалась поездом.
— Можете вы сказать, где тогда находилась машина?
— Не знаю, господин комиссар.
— Разве она не стояла в гараже?
— Нет… Хозяева уехали сразу же после завтрака… Вернулись они, наверно, так через час, а машину, должно быть, оставили на улице… Не на нашей, наша, видите ли, для этого слишком узкая, а, как всегда, на соседней. Поэтому, когда я открываю дверь, мне машина не видна.
— Значит, хозяева, вы говорите, вернулись к трем часам. А через час, около четырех, госпожа Круазье вышла из дому… Что было потом?
— Потом пришла мадемуазель Сесиль…
— В котором часу?
— В десять минут пятого… Я ей сказал, что госпожи Круазье нет дома, и она ушла…
— Кроме вас, она никого не видела?
— Никого.
— А потом?..
— Потом ушел хозяин… В двадцать пять минут пятого… Я посмотрел на часы, потому что обычно он уходит в клуб позднее…
— Он не нес никакого свертка?
— Нет, что вы!
— И выглядел, как обычно?
— По-моему, да…
— Продолжайте…
— Я начал чистить ножи… Да, больше ничего такого не было… А потом, часам к пяти, вернулась госпожа Круазье…
— И чувствовала она себя по-прежнему хорошо?
— Хорошо. И даже была в прекрасном настроении. Проходит мимо меня и говорит: напрасно про зубных врачей думают, будто они причиняют боль… А я ей тогда еще ответил, что мне-то врач выдернул здоровый зуб вместо больного…
— Она поднялась к себе в комнату?
— Да, поднялась к себе.
— Ведь в ее комнате мебель в стиле Людовика Четырнадцатого?
— Да, конечно.
— Комната справа, оклеена желтыми обоями?
— Нет! Нет! Это совсем другая комната, там мебель в стиле Регентства. Ею никогда и не пользуются.
— Что было потом?
— Сейчас соображу… Прошло какое-то время… Хозяйка спустилась вниз очень взволнованная…
— Простите, сколько минут прошло?
— Минут двадцать… Во всяком случае, было начало шестого, когда хозяйка велела мне позвонить хозяину в клуб, сказать, что у его тети сердечный приступ…
— И вы позвонили в клуб и сказали, что у тети приступ?
— Да…
— А вы не сказали, что она умерла?
— Нет… Я еще не знал, что она умерла…
— Вы поднимались наверх?
— Нет… Никто из слуг там не был… Пришел какой-то молодой доктор, и хозяйка сама его встретила… Нам только в семь часов объявили о смерти госпожи Круазье, а в восемь мы все туда поднялись…
— В желтую комнату?
— Нет! В голубую…
Задребезжал звонок.
— Это хозяин, питье ему надо нести, — проворчал Виктор.
Мегрэ неторопливо направился к выходу.
— Господин прокурор просит вас подождать… Мегрэ сидел на кончике жесткой скамьи в пыльном коридоре канского суда. Время от времени мимо него проходили адвокаты в мантиях, рукава их вздрагивали, как крылья у утят.
Было десять часов утра. Мегрэ, жена которого оставалась в Париже, снимал здесь комнату с пансионом у одних славных людей. Он получил через полицейского записку прокурора, где тот довольно сухо предлагал комиссару явиться к нему в кабинет ровно в десять часов.
В десять минут одиннадцатого Мегрэ встал со скамьи и подошел к служителю.
— У прокурора есть кто-нибудь?
— Да.
— А вы не знаете, надолго это?
— Надо думать! Он там уже с половины десятого. Это господин Делижар…
Насмешливая улыбка тронула губы Мегрэ, он решительно раскурил свою трубку. Каждый раз, проходя мимо обитой войлоком двери, он различал приглушенные голоса. И каждый раз все та же улыбка кривила уголки его губ.
Наконец, когда пробило половину одиннадцатого, зазвонил звонок, вызывая служителя. Вернувшись, он объявил:
— Господин прокурор ждет вас!
Значит, Филипп Делижар не собирался уходить. Мегрэ сунул в карман горячую трубку и, ступая подчеркнуто неуклюже, вошел в кабинет. В некоторых случаях, особенно когда он бывал в хорошем настроении, Мегрэ вообще любил напускать на себя преувеличенно глупый вид, и тогда он казался еще толще, еще неповоротливей — точный портрет полицейского, как их рисуют на карикатурах. Не хватало только пышных усов.
— Мое почтение, господин прокурор. С добрым утром, господин Делижар…
— Закройте дверь, комиссар… Идите сюда… Вы меня поставили в чрезвычайно неудобное и затруднительное положение… О чем я вам вчера говорил?
— О благоразумии, господин прокурор…
— А разве я вам также не сказал, что ни на секунду не поверил россказням этой девицы Сесили, она типичная интриганка — теперь я нисколько не сомневаюсь.
— Во всяком случае, вы мне сказали, что господин Делижар пользуется в городе большим влиянием, и поэтому надо подходить к нему деликатно…
И Мегрэ, любезно улыбнувшись, искоса взглянул на Филиппа Делижара, который в своем трауре выглядел еще более представительным, чем прокурор. Он старался держаться как можно непринужденнее и избегал смотреть в сторону комиссара. Всем своим видом он словно говорил: «Погодите, то ли еще будет!»
А прокурор бросал на Мегрэ свирепые взгляды, он уловил иронию в словах комиссара и явно искал предлога, чтобы дать выход своему гневу.
— Садитесь, хватит вам расхаживать! Не выношу людей, которые ходят, когда с ними разговариваешь…
