А прокурор бросал на Мегрэ свирепые взгляды, он уловил иронию в словах комиссара и явно искал предлога, чтобы дать выход своему гневу.
— Садитесь, хватит вам расхаживать! Не выношу людей, которые ходят, когда с ними разговариваешь…
— С удовольствием, господин прокурор.
— Где вы были вчера около девяти часов вечера?
— Около девяти? Сейчас подумаю… Наверно, я был у господина Делижара…
— А что вы подразумеваете под выражением «быть у кого-либо»?
— Был у него в доме, конечно!
— Хорошо, допустим! Но вы там были без ведома господина Делижара! Вы проникли туда обманным путем, так как никакого разрешения на розыск не имели!
— Я просто хотел порасспросить кое о чем слуг.
— Именно в этом я вас и обвиняю, и именно поэтому подал на вас жалобу господин Делижар, здесь присутствующий. Я обязан официально зарегистрировать эту жалобу, поскольку вы превысили свои полномочия. Положим, вы могли допросить слуг, но в таком случае вам необходимо было поставить в известность хозяина. Надеюсь, комиссар, вы меня понимаете?
— Вполне, господин прокурор.
И Мегрэ со злорадным удовольствием смиренно потупил взор, точно уличенный в погрешности мелкий чиновник.
— Но это не все. То, что за этим последовало, еще серьезнее, настолько серьезнее, что я даже не знаю, как на ваши действия прореагируют гам, в высших сферах! Сначала вы сочувственно выслушиваете болтовню прислуги, которую сами, можно сказать, спровоцировали на эти разговоры, а потом, выйдя из дома, снова туда пробираетесь, но уже с черного хода. Полагаю, вы не собираетесь это отрицать?
— Увы, господин прокурор!
— Каким ключом вы открыли садовую калитку? Может быть, вам его передала Сесиль Ледрю? Хорошенько взвесьте последствия своего ответа…
— У меня не было ключа от калитки. По правде говоря, я не собирался заходить в сад. Мне только хотелось понять, как они внесли труп.
— Что вы сказали?
Прокурор вскочил, Филипп тоже, и оба побледнели, хотя, конечно, по разным причинам.
— Если угодно, я сейчас все вам объясню. Что же касается садовой калитки, то замок на ней оказался совсем детский, его без труда можно открыть самой простой отмычкой. Мне вздумалось это проверить, и я попробовал. Была уже ночь. В саду ни души. Я сообразил, что гараж тут рядом, но господина Делижара мне беспокоить не хотелось из-за подобной ерунды, да еще в столь горестный момент, вот я и решил сам сходить посмотреть на следы грязи, о которых мне говорил Арсен.
Прокурор нахмурил брови — им овладела тревога. Филипп, сжимая в руках перчатки, собирался что-то сказать, но Мегрэ даже не дал ему открыть рот.
— Вот и все!.. Я прекрасно понимаю, что совершил промах… Я прошу у вас прощения и постараюсь, как смогу, оправдаться…
— Короче говоря, дело идет о взломе! И вы, комиссар полиции, позволяете себе…
— Я безмерно огорчен, господин прокурор… Повторяю, если бы я не побоялся обеспокоить господина Делижара — а ему как раз тогда понесли настойку, — я, конечно, попросил бы доложить о себе и задал бы ему кое-какие вопросы.
— Довольно! Хочу еще добавить: мне совершенно не нравится ваш иронический тон, хоть вы и считаете для себя возможным прибегать к нему. Я сегодня же переправлю в министерство жалобу господина Делижара и, само собой разумеется, решительно запрещаю вам вести это дело: вы явно переусердствовали. Господин Делижар, я полагаю, вы вполне удовлетворены, и, в ожидании дальнейших распоряжений, мы можем считать этот инцидент исчерпанным…
— Благодарю вас, господин прокурор. Этот человек так нагло вел себя, что при всем моем уважении к полиции я положительно не мог…
И Делижар направился к прокурору, чтобы пожать ему руку, а тот в свою очередь встал, чтобы проводить Делижара до двери.
— Еще раз благодарю. До скорой встречи…
— Да, ведь я завтра буду на похоронах и…
— Господин прокурор, — внезапно прозвучал спокойный голос Мегрэ, — позвольте мне задать этому человеку один, всего только один вопрос.
Прокурор нахмурил брови. Делижар, уже стоя в дверях, машинально задержался, и Мегрэ тихо проговорил:
— Я хотел бы узнать, господин Делижар, собираетесь ли вы на похороны Каролины?
Прокурор был поражен впечатлением, которое произвели эти слова. Лицо Филиппа мгновенно исказилось. Не совладав с собой, он выронил перчатки и в бешенстве готов был броситься на комиссара.
Мегрэ, по-прежнему спокойный, поразительно спокойный, прикрыл дверь.
— Как видите, дело далеко не закончено! — сказал он. — Весьма сожалею, но мне придется задержать вас и, боюсь, надолго…
— Послушайте, комиссар… — начал прокурор.
— О, не беспокойтесь и не думайте, что я хочу, как выражаются наши газеты, «приподнять завесу над личной жизнью». Каролина вовсе не дама полусвета и не работница, соблазненная господином Делижаром, а просто его старая кормилица…
— Объяснитесь, пожалуйста, яснее…
— Так ясно, как только смогу, не злоупотребляя вашим временем и не отвозя вас на место происшествия. Итак, с вашего разрешения, я начну с тайны желтого и голубого, с тайны, которая легла в основу моих открытий или, вернее, подтвердила мои догадки… Не смотрите на дверь, господин Делижар… Вы же понимаете — это бесполезно…
— Я жду, — вздохнул прокурор, нервно теребя разрезальный нож.
— Да будет вам известно, что в особняке на улице Реколе госпожа Круазье занимала на третьем этаже слева комнату с мебелью в стиле Людовика Четырнадцатого, где обои бледно-голубого цвета. Около пяти часов Жозефина Круазье живая и здоровая вернулась домой, пошутила с камердинером и поднялась к себе. Следовательно, она прошла в отведенную ей голубую комнату. Когда же в десять минут шестого явился вызванный по телефону доктор Льевен, его провели в комнату справа, в стиле Регентства, в комнату ярко-желтого цвета. И в этой комнате он увидел несчастную старую даму, мертвую и даже раздетую, в ночной рубашке и халате, хотя вокруг не было ни малейших следов беспорядка, вызванного поспешным переодеванием. Как вы разгадаете такую загадку, господин прокурор?
— Продолжайте! — сухо ответил прокурор.
— Но эта загадка не единственная, вот вам и другая: молодого доктора Льевена, который только что поселился в городе и берет со своих неимущих пациентов по десять франков за визит, именно доктора Льевена, а не другого врача, вызывают в роскошный особняк Делижаров. Но он утверждает, что смерть наступила приблизительно в двадцать минут пятого. Кто же лжет? Доктор или камердинер, который видел, как госпожа Круазье вернулась домой около пяти? Если лжет камердинер, то, значит, лжет и зубной врач: ведь он уверяет, что в двадцать минут пятого старая, дама из Байё находилась у него в кабинете…
— Я не понимаю…
— Минутку терпения! И я не сразу понял… так же как не понял, почему господин Делижар в этот день вышел из дому раньше обычного, а в клубе появился только в четверть шестого, когда его всегдашние партнеры по бриджу уже теряли терпение и собирались искать ему замену…
— Можно идти быстрее или медленнее… — ответил прокурор за Филиппа, а тот, белый как полотно, словно окаменел.
— Тогда ответьте на такой вопрос, господин прокурор. Едва господин Делижар пришел в клуб, как туда звонит его камердинер и сообщает, что у тети господина Делижара сердечный приступ. Слуга говорит только о приступе, так как больше ничего не знает. Тем не менее господин Делижар возвращается к своим партнерам страшно взволнованный и объявляет, что его тетя только что скончалась…
Прокурор не слишком доброжелательно покосился на Филиппа, сидевшего все так же неподвижно. Тот, не выдержав, опустил глаза.
— Теперь несколько менее важных вопросов. Почему господин Делижар именно в этот день отпускает шофера под тем предлогом, что на следующей неделе не сможет дать ему выходной? Случайно? Допустим!
Но почему же тогда в два часа дня он выводит машину из гаража, а вернувшись через час, оставляет ее на соседней улице? Куда он за это время успел съездить со своей женой?
— К изголовью больной женщины! — неожиданно выпалил Филипп.
— Совершенно верно, к изголовью Каролины. Она живет в предместье, поэтому на машине остались следы грязи. Я могу доказать, что следы эти появились оттого, что напротив дома Каролины находится печь для обжига извести.
Мегрэ словно машинально, но, верно, не без тайного умысла, принялся набивать свою трубку, расхаживая по кабинету.
— Перед нами, господин прокурор, одно из самых гнусных преступлений, какие я только знаю, но выполнено оно, можно сказать, безупречно… Чтобы вам стало до конца все ясно, мы с вами быстро проделаем путь, которым шел я… Господин Филипп Делижар за всю свою жизнь только и сделал, что взял жену с большим приданым, жил на широкую ногу и настолько бездарно занимался денежными спекуляциями, что потерял все свое состояние. Он уже три года находится в отчаянном положении, и все его надежды были лишь на тетку, а та упорно отказывалась ему помочь. Все ясно! Все понятно! Господин Делижар вряд ли станет со мной спорить, если я скажу, что хоть и живет он по-прежнему на широкую ногу, но бывают дни, когда в доме не наскрести и ста франков наличными. Несколько раз у него даже собирались выключить газ и электричество… А ведь в его годы поздно приобретать какую-нибудь профессию… Да и образ жизни трудно менять. Тетушка стара и, несмотря на опасную девицу Сесиль Ледрю, конечно, не лишит племянника наследства, тем более что наша Сесиль сама этому противится… И все-таки Филипп принимает меры предосторожности и открывает госпоже Круазье, что молодая девушка не так уж наивна и каждую ночь встречается с любовником в доме своей покровительницы… Вы следите за ходом моих мыслей, господин прокурор?.. Преступление, можно сказать, дело решенное, оно признано необходимым… Жозефина Круазье должна умереть, чтобы Делижары по-прежнему могли жить в свое удовольствие… Но если спровадить человека на тот свет довольно легко, то гораздо труднее скрыть от врачей причину смерти… Яд в провинции применять опасно, да еще когда это связано с наследством: злые языки первым делом заподозрят отравление. Ведь всем известно, что Делижары в отчаянном положении… Застрелить ее из револьвера и думать нечего… Нож оставляет следы… Столкнуть госпожу Круазье с лестницы тоже нелегко — она женщина довольно крепкая… Я еще раз повторяю, что преступление в принципе дело решенное. Нужен удобный случай, случай, который позволил бы устранить Жозефину Круазье без всякого риска… И вот совершенно неожиданно представляется такой случай. Старая кормилица Филиппа приблизительно того же возраста, что и госпожа Круазье, семьи у нее нет, и живет она одна в маленьком домике на окраине города. У кормилицы, которая перенесла уже несколько сердечных приступов, начинается новый приступ, и Делижары, узнав об этом, отправляются навестить ее в два часа, а через час приезжают обратно, зная, что Каролине, так зовут кормилицу, жить осталось не больше двух часов. Особняк расположен очень удобно, но все-таки необходимо предусмотреть каждую мелочь. Госпожа Делижар сразу же выходит через черный ход, возвращается к кормилице и около двадцати минут пятого принимает ее последний вздох. Филипп уходит из дому почти в обычное свое время, всего на несколько минут раньше — у него не хватает терпения ждать. Он садится в свою машину, которая стоит на углу, едет к Каролине, переносит в машину ее труп, и, захватив жену, возвращается обратно. Потом Делижары, опять-таки через черный ход, вносят в дом труп Каролины и помещают его в желтой комнате на третьем этаже. Слуги уверены, что госпожа Делижар никуда не выходила и что Филипп отправился в свой клуб… Но Делижары дома… Они ждут возвращения Жозефины Круазье, она должна быть с минуты на минуту… Вот она приходит, поднимается в свою комнату, комнату с голубыми обоями, и тут они ее убивают… После этого Филиппу остается только выйти через черный ход и на машине поехать в клуб, чтобы обеспечить себе алиби. Врача специально вызывают такого, который не знает ни их дома, ни госпожи Круазье, и показывают ему труп Каролины, умершей своей смертью. И врач, естественно, выдает соответствующее свидетельство. То же повторяется немного позже с врачом из мэрии. Теперь надо только перевезти тело кормилицы обратно в ее дом…
