Сержу удалось выпустить разом три колечка дыма, почти идеальных, если б не налетевший ветерок, тем более приятный, что лето выдалось очень жарким и ночи не бывали такими прохладными, как это свойственно Лос-Анджелесу.
Напарнику Сержа, Гарри Рэлстону, было, похоже, понятно его состояние.
– По-моему, тебе начинает нравиться кататься в спецмашине, – усмехнулся он, повернувшись к развалившемуся на сиденье Сержу. Тот не отрывал восхищенных глаз от томной девицы в облепившем ее роскошные формы белом бумажном платье.
– Это мне начинает нравиться, – улыбнулся Серж.
– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Здорово, поди, вылезти из мундира?
– Здорово.
– Я таскал его восемь лет, – сказал Рэлстон. – И был сыт по горло. А на спецмашинах вот уже пять годков, но до сих пор не разочаровался. Куда там вашему патрулю!
– Мне предстоит еще многому научиться, – сказал Серж.
– Научишься, никуда не денешься. С патрулем не сравнить, здесь все иначе. Да ты уж и сам это понял.
Серж кивнул и уронил сигарету за окно. Сидя в патрульной, он никогда бы не позволил себе подобной вольности: всегда найдется какой-нибудь добропорядочный гражданин, жаждущий записать номер автомобиля, чтобы потом радостно доложить сержанту, как на его глазах патруль нарушил правила уличного движения, швырнув из машины на улицу «какой-то горящий предмет».
– Готов к осуществлению действий по коду номер семь? – спросил Рэлстон, посмотрев на часы. – Девяти еще нет, но я голоден как черт.
– Что-что, а покушать я умею, – сказал Серж, взявшись за микрофон. – Четыре-Фрэнк-Один, угол Бруклина и Мотт-стрит. Запрашиваем код номер семь.
– Четыре-Фрэнк-Один, даю добро, – сказал оператор, и Серж тоже проверил часы. То, что управление определило им рабочий день в восемь часов плюс сорок пять минут, его раздражало. Но уж коли три четверти часа были его кровным временем, он хотел использовать его сполна, вплоть до последней минутки.
– Хэлло, мистер Розалес, – сказал Рэлстон, когда они расположились в кабинке у дальней стены рядом с кухней. От печей сюда шел жар и было шумно, но Рэлстон любил находиться поближе к кухонным запахам. Человек, живущий, чтобы есть, подумал Серж о напарнике, а сухопарая долговязость – маневр, скрывающий его невероятный аппетит.
– Добрый вечер, сеньоры, – улыбнулся старик, выходя из-за стойки, за которой сидели еще трое посетителей. Он протер тряпкой стол, хоть в том не было нужды. Ослепительно белым полотенцем, перекинутым через покатое плечо, он отполировал изнутри и без того сверкавший стакан Рэлстона и лишь потом наполнил оба стакана водой. Пышные усы старику очень к лицу, подумал Серж. – Чего пожелают сеньоры? – спросил мистер Розалес, подавая каждому из них написанное от руки печатными буквами и поделенное надвое меню: справа – испанские названия блюд, слева – их английские эквиваленты, и те, и другие нацарапаны с орфографическими ошибками. Они могут прожить здесь целую жизнь, но так и не выучить английский, подумал Серж. Так же, впрочем, как и испанский. Вместо двух языков – странная смесь обоих, над которой хохочут образованные мексиканцы с их прежней родины.
– Я попробую huevos rancheros <яичница с томатным соусом (исп)>, – сказал Рэлстон с акцентом, заставившим Сержа невольно содрогнуться.
Однако старику, похоже, пришлась по душе попытка Рэлстона изъясниться на чужом языке.
– А вы, сеньор?
– Ну а я выбираю chile relleno <перец, фаршированный мясом (исп.)>, – ответил Серж, чьи лингвистические способности, судя по произношению, оказались ничуть не лучше, чем у напарника. Теперь уже всем полицейским было известно, что Дуран вовсе не говорит по-испански, кое-как перебиваясь лишь несколькими словами.
– Чую запах лука и зеленого перца, – сказал Рэлстон, пока пухленькая и маленькая жена мистера Розалеса занималась стряпней в задней комнатке, переделанной под плохо проветриваемую кухню.
– С чего ты взял, что перец зеленый? – спросил Серж. Сегодня вечером он был весел и общителен. – Может, то красный перец или даже совсем никакой не перец.
– Мой нос не обманешь, – сказал Рэлстон, касаясь сбоку своей ноздри. – Бросай курить, и твое чутье на запахи тоже будет стопроцентным.
Серж подумал, что под chile relleno как нельзя удачно пошло бы пиво.
Интересно, знай Рэлстон Сержа получше, стал бы он заказывать по кружечке на обед? Сейчас на них нет мундиров, а пивка на обед глотнуть бы не помешало. Ребята из «нравов» пьют без зазрения совести, а детективы – такие пьянчуги, что о них легенды ходят. Чем хуже полицейские из спецотдела? – подумал он, хоть и прекрасно понимал, что в последнее время слишком уж пристрастился к пивку. Неплохо бы согнать десяток фунтов перед очередным экзаменом по физкультуре, иначе доктор непременно черкнет капитану «кляузу на толстячка». В Голливуде Серж предпочитал мартини, что было немудрено: большую часть свободного времени он попросту там не просыхал. Да ведь все это – этапы моего образования, решил он. Не следует дурно обращаться со своим телом. Во всяком случае, запускать его совершенно ни к чему. Он снова начал играть в гандбол в академии и подумывал о том, чтобы урезать норму курева до пачки сигарет в день. В его возвращении в Холленбек было нечто такое, что благотворно сказывалось на его здоровье.
Нельзя сказать, что на девушку, подавшую еду, он посмотрел небрежно или мимоходом: дымящиеся тарелки держит на двух цветных подносах, на бронзовых скулах и длинной верхней губе блестят капельки пота, волосы, как у индианки, заплетены косичкой. Лет семнадцать, прикинул Серж, не больше.
Руки, едва заметно припорошенные мукой, напомнили ему руки матери. Небось совсем недавно приехала в Штаты.
– Благодарю, – сказал он и улыбнулся, когда та поставила перед ним тарелку. Девушка одарила его ответной чистой улыбкой, и Серж заметил, что помадой она почти не пользуется, а тяжелые ресницы и безупречные брови достались ей от самой природы.
– Gracias, senorita <спасибо, сеньорита (исп.)>, – сказал Рэлстон, с вожделением уставившись на тарелку с huevos rancheros и не обращая никакого внимания на девушку.
– De nada, senor <не за что (исп.)>, – она опять улыбнулась.
– Смазливый ребенок, – сказал Серж, вертя в руках блюдо с рисом и пережаренными бобами, слишком горячими, чтобы можно было их есть.
Рэлстон восторженно кивнул и выплеснул на яйца, рис – на все без разбору – еще один черпак домашней перченой подливки. Потом вывалял в этой жгучей смеси большую мучную лепешку и отхватил от нее зубами огромный кус.
Мистер Розалес что-то шепнул девушке, и та снова подошла к их столу в тот момент, когда еда Сержа достаточно поостыла, ну а Рэлстон успел уничтожить добрую половину своей порции.
– Вы хочете... вы желайте... – Она запнулась и обернулась к мистеру Розалесу, который кивнул ей в знак одобрения.
– Кофе, – подсказал он. – Ко-фе.
– Я не разговаривай ingle's <по-английски (исп.)> хорошо, – засмеялась она, глядя на Сержа, тут же подумавшего: до чего приятна и тонка, хоть и силенок ей тоже не занимать. Грудь и сейчас уже округлилась, а немного лишнего веса, что принесет с собой женская зрелость, пойдет девчонке только на пользу.
– От чашечки кофе не откажусь, – улыбнулся Серж.
– Si, cafe, por favor <да, кофе, пожалуйста (исп.)>, – сказал Рэлстон, и полная вилка с фрийолами застыла у резвых губ.
Когда девушка скрылась в кухне, к столу подошел мистер Розалес.
– Все в порядке? – просиял он сквозь внушительные усы.
– Оч-чень вкусно, – причмокнул Рэлстон.
– А кто эта малышка? – поинтересовался Серж, сделав последний глоток, и мистер Розалес тут же поспешил снова наполнить стакан.
– Дочь моего compadre <друг (исп.)>. Только что из Гвадалахары, в прошлый понедельник приехала. Много лет назад я поклялся своему compadre, что если когда-нибудь обустроюсь в этой стране, то пошлю за его старшей дочерью, своей крестницей, и воспитаю ее как настоящую американку. Он ответил: лучше воспитай американцем моего сына, и я сказал: ладно, будь по-твоему, да только вот мальчишкой он и по сей день не обзавелся.
Одиннадцать девчонок.
Серж рассмеялся и сказал:
– По ней заметно, что толк из нее выйдет.
– Да, Мариана большая умница, – тот энергично закивал головой. – Только-только исполнилось восемнадцать. В следующем месяце собираюсь отправить в вечернюю школу; подучится английскому, а там уж посмотрим, к чему душа у нее лежит.
– Как бы она не подыскала себе паренька и не выскочила замуж прежде, чем вы успеете оглянуться, – изрек Рэлстон и рыгнул.
– Может, и так, – вздохнул мистер Розалес. – Знаете, тут настолько лучше жить, чем в Мексике, что люди не особенно заботятся о том, чтоб добиться истинного успеха. Находиться здесь – одно это куда больше, чем все, о чем они когда-либо мечтали. Они довольны уже тем, что вкалывают где-нибудь на автомойке или швейной фабрике. Только я думаю, этой девочке ума не занимать, ее ждет лучшая участь.
