Особого искусства тут не требуется, уточнил Уайтфут, времени у них чертова прорва.
Рейнхарт, как уже говорилось, был признателен. Читал Эллроя, спал, ел, слушал музыку, и в 22.30 по местному времени они приземлились в аэропорту Зексхафен, в покрытой туманом Европе. Уайтфут поблагодарил Рейнхарта за компанию. Взял на одну ночь номер в гостинице при аэропорте, передал Клаусена на попечение Рейнхарта, Роота, Морено и Юнга и пожелал им счастливого Рождества.
— Втроем? — возмутился Рейнхарт. — Черт возьми, вам незачем было приезжать всем вместе.
— Де Брис и Боллмерт ожидают в машинах, — уточнила Морено.
До Рождества оставался один день.
39
Рейнхарт не давал приказа о совещании, и никто другой тоже.
Тем не менее на следующий день в десять часов у него в кабинете собрался квартет (к нему пришли четверо!). Был четверг, 24 декабря, утро сочельника. Морено и Юнг сидели каждый на своем подоконнике, стараясь не смотреть на дождь, который начался спозаранку и быстро уничтожил все тщетные мечты о белом празднике. Серо, сыро и ветрено — город вновь вернулся к своей излюбленной мелодии.
Чуть подальше от дождя, за письменным столом, полулежал Рейнхарт; де Брис и Роот уселись на стулья для посетителей, по обе стороны от пышного рождественского цветка, которым кто-то (вероятно, фрекен Кац по личному распоряжению начальника полиции) украсил помещение.
— Значит, все завершилось благополучно, — констатировал де Брис. — Время, надо сказать, выбрано довольно удачно.
Рейнхарт раскурил трубку, накрыв и цветок, и де Бриса облаком дыма.
— Да уж, это точно, — согласился он.
— Когда он приедет? — спросил Юнг.
Морено посмотрела на часы.
— В течение первой половины дня, — ответила она. — Уточнять он не захотел. Вероятно, следует предоставить ему свободу выбора… принимая во внимание… ну, все что угодно.
Рейнхарт кивнул и немного выпрямился.
— На этот раз у нас на редкость мало поводов для хвастовства, — подчеркнул он, оглядывая коллег. — Раз уж вы все равно собрались, пожалуй, стоит подвести некоторые итоги… пока не настало время.
— Пока не настало время, — повторил Роот. — Фу!
— Отправной точкой в этом деле стало убийство сына комиссара, — констатировал Рейнхарт, — и основную лепту в его раскрытие внес сам комиссар. Этого отрицать нельзя. Он уловил мотив — шантаж, он дал нам фамилию Келлер, и он заподозрил, что в Нью-Йорк улетел Клаусен. Не спрашивайте меня, как он, черт возьми, действует, последнее обстоятельство, как он утверждает, пришло ему в голову во время игры в шахматы…
— Келлера уже нашли? — спросил де Брис.
Рейнхарт кивнул:
— Ле Уд съездил утром со своей командой и выкопал его. Возить туда Клаусена не потребовалось, хватило карты и описания. Вероятно, когда его будут хоронить по-настоящему, народу соберется немного. Видит бог, Арона Келлера, похоже, никто не оплакивает.
— Ничего удивительного, — заметила Морено.
— А доктор? Как себя чувствует убийца? — спросил Роот. — Радуется, как дитя?
Рейнхарт некоторое время молча курил.
— Не совсем, — ответил он. — Полагаю, что он долго не выдержит. И что будет, когда он встретится с… даже трудно себе представить. Кстати, я пообещал оставить их с глазу на глаз. Остается надеяться, что не выйдет какая-нибудь чертовщина.
Зазвонил телефон. Это оказался Иунсуу с вахты.
— Он прибыл, — торжественно объявил он. — Комиссар уже здесь.
Было слышно, что он вытянулся у телефона по стойке «смирно».
— О’кей. Попроси Краузе проводить его в КПЗ, — распорядился Рейнхарт. — Я буду через минуту.
Он положил трубку и оглядел собравшихся.
— Ну вот, — сказал он, вставая. — Только что прибыл комиссар уголовной полиции Ван Вейтерен, чтобы допрашивать убийцу своего сына. Какого черта вы тут торчите?
Бледно-зеленая, квадратная комната. Меблировка простая: стол с двумя стульями из стальных труб, еще два стула у стены. Окна отсутствуют; трубки дневного света под потолком освещают каждый квадратный сантиметр.
Пепельницы на столе нет. Только графин с водой и груда пластиковых стаканов.
Когда Ван Вейтерен вошел, Клаусена уже привели. Он сидел за столом, сжав руки и опустив взгляд. Простая белая рубашка, темные брюки. Он просидел неподвижно уже несколько минут; комиссар сперва некоторое время рассматривал его через смотровую щель и только потом дал Краузе с Рейнхартом знак, что хочет войти.
Он выдвинул стул и уселся за стол. Взгляда Клаусен не поднял, но Ван Вейтерен видел, как у него напряглись мышцы шеи и челюстей. Он ждал. Сцепил руки так же, как убийца сына, и слегка наклонился над столом. Прошло полминуты.
— Вы знаете, кто я? — спросил он.
Доктор Клаусен сглотнул, но не ответил. Ван Вейтерен видел, что у него побелели костяшки пальцев и затряслась голова. Мелкой вибрирующей дрожью, какая пробегает по листве перед штормом. Взгляда он по-прежнему не поднимал.
— У вас есть что мне сказать?
Ответа не последовало. Он заметил, что Клаусен задержал дыхание.
— Я через час встречаюсь с Элизабет Фелдере, — объявил Ван Вейтерен. — С матерью Вима, которого вы тоже убили. Вы хотите ей что-нибудь передать?
Он ждал. «Хорошо, что у меня нет оружия», — подумал он.
В конце концов Клаусен сделал глубокий вдох и поднял глаза. Встретил взгляд комиссара, казалось готовый просверлить ему голову.
— Я хочу, чтоб вы знали… — начал он, но голос ему изменил. Он пару раз кашлянул, поводил взглядом из стороны в сторону и предпринял новую попытку: — Я хочу, чтоб вы знали, что два месяца назад я был нормальным человеком… совершенно нормальным, просто хочу это сказать. Я покончу с собой при первой же возможности. Как только мне представится… случай.
Он умолк. Ван Вейтерен пять секунд смотрел в его мертвые глаза. Потом вдруг почувствовал, что у него внутри что-то происходит. Что он перестает воспринимать комнату вокруг стола, что его медленно, но верно влечет в нечто темное, вращающееся, засасывающее и… бесповоротное. Он плотно закрыл глаза и отодвинулся от стола.
— Удачи, — сказал он. — Не ждите слишком долго, а то я вернусь и напомню вам.
Он посидел еще несколько минут. Клаусен вновь уставился на свои руки, дрожь продолжалась. Шумела вентиляционная система. Несколько раз послышалось потрескивание трубок дневного света. Больше ничего не происходило.
Ван Вейтерен встал. Показал, что хочет, чтобы его выпустили, и покинул помещение.
Он не обменялся ни единым словом ни с Рейнхартом, ни с кем-либо другим. Прошел прямо к выходу, открыл зонт и отправился в город.
Нåkan Nesser
Carambole
Перевод со шведского А. В. Савицкой,
First published by Albert Bonniers Forlag, Stockholm, Sweden Published in the Russian language by arrangement with Bonnier Group Agency, Stockholm, Sweden and OKNO Fiterary Agency, Sweden © Hakan Nesser, 1999
© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2012
Ослиный мост — pons asinorum [лат.) — средство, помогающее преодолеть трудность. — Примеч. ред.
Синапс — место контакта между двумя нейронами, служит для передачи нервного импульса. — Примеч. ред.
Без обид (англ.).
Тодди — алкогольный напиток из забродившего сока некоторых видов пальм. — Примеч. ред.
Между нами говоря; не для протокола (англ.).
В некоторых странах Европы — один из старших полицейских чинов.
Тюрбо — промысловая рыба отряда камбалообразных. — Примеч. ред.
Рейнхарт имеет в виду известную цитату из Стриндберга: «Жаль людей».
Как аукнется, так и откликнется (англ.).
Следовательно (лат.).
Честная сделка (англ.).
Уильям Берд (1543–1623) — английский композитор и органист.
Клаудио Монтеверди (1567–1643) — итальянский композитор, работавший в жанрах церковной и светской музыки.
Боркманн — бывший начальник Ван Вейтерена, персонаж одного из предыдущих романов серии.
Первый день Адвента — начало Рождественского поста, выпадает на четвертое воскресенье до Рождества, в разные годы — от 27 ноября до 3 декабря.
