– Про антенну, которая стоит на крыше Института и отравляет жизнь людям, находящимся в Восточном округе. Знали или нет?
– Впервые слышу, – вполне искренне ответил тот. – Что за антенна?
Бойцов медленно, тщательно подбирая слова, чтобы не выглядеть сентиментальным слюнтяем и в то же время донести до начальника весь тот кошмар, который вчера открыла ему непостижимая Каменская, рассказал про Войтовича и антенну.
Выслушав Вадима, Супрун надолго умолк. Он выкурил две сигареты, прежде чем продолжил разговор.
– Значит, вот почему они застряли в Институте, – задумчиво сказал он. – У них что-то есть на нашего разработчика, и они хотят его прищучить. Скорее всего, они подозревают, что это он украл уголовное дело Войтовича, тогда понятно, почему они врут про пожар. Не хотят его спугнуть. Что ж, Вадим, придется подлаживаться под Петровку, вступать с ними в конфликт мы не можем, они в своем праве. Усекаешь?
– Пока нет.
– Надо отдать им разработчика, иначе они не успокоятся. Прибор доведет Литвинова, я уже с ней переговорил, она считает, что справится. Пусть отдаст прибор Мерханову и получит от него деньги. Проще было бы, конечно, самим забрать у нее прибор и не связываться потом с мерхановской бандой, но тогда выйдет очень дорого. Мы не сможем оплатить ей прибор, у нас таких денег нет. Нам выделили валюту только на дополнительную оплату ее услуг и на операцию по захвату прибора у Мерханова. Поскольку она получит всю сумму, а не те крохи, которые ей собирался отвалить наш ученый муж, то мы сможем ей больше ничего не доплачивать. Хоть на этом сэкономим. Мы с тобой должны помочь милиционерам, чтобы они побыстрее слиняли из Института. В пикантную ситуацию мы попали, ничего не скажешь. Они знают про какое-то преступление, но не знают, кто его совершил. А мы с тобой знаем, кто преступник, но не знаем, в чем его подозревают. Будем надеяться, что все упирается только в кражу дела. Значит, наша с тобой задача – найти улики и подбросить их Каменской и Короткову. Только знать бы, какие улики им нужны. Я сегодня же свяжусь с Литвиновой и дам ей одно поручение, а дальше ты подключишься. Попробуем поискать, на чем можно зацепить нашего гениального ученого. Ты чего такой смурной? Не согласен?
– Игорь Константинович, я считаю, мы должны отказаться от прибора, – тихо произнес Бойцов.
– Это еще почему? – вскинулся Супрун.
– Потому что это безнравственно. Одно дело – война, и совсем другое дело – мирное население. Если бы вы видели те фотографии, что мне Каменская показывала…
– Так, приехали. – Супрун достал очередную сигарету и щелкнул зажигалкой. – Сопли распустил, да? Тебе трупы невинных младенцев показали, а ты уши и развесил? Дерьмо. Слюнтяй. От этого прибора престиж страны зависит, а ты чушь какую-то несешь. Престиж страны, понимаешь? Если допустить огласку истории с антенной, то до создания прибора докопаются – глазом моргнуть не успеешь.
– Значит, по-вашему, пусть она стоит и пусть все продолжается?
– Слушай, Бойцов, не выводи меня из себя, – с угрозой сказал Супрун. – Хватит и того, что мы сдадим им разработчика со всеми потрохами. И этого-то много. Кстати, ты хорошо понял, что именно мы должны сделать?
– Мы должны найти улики, которые позволят милиционерам привлечь к ответственности главного разработчика прибора, – бесстрастно и как-то отстраненно произнес Бойцов, глядя в сторону.
– Правильно. И что еще?
– А что еще? – так же без интереса повторил Вадим.
– Мы должны быть уверены, что он сам никому ничего не скажет. Поэтому что?
Бойцов молчал. Щеки его вдруг запали, резче обозначились скулы, губы сжались в узкую полоску.
– Ты целку-то из себя не строй, – грубо сказал Супрун. – Улики должны быть живые, настоящие, весомые. А преступник – мертвый. Иди и подумай, как это сделать. Я попрошу Литвинову сделать слепки с его ключей, остальное – твоя забота. И посмей только что-нибудь сорвать – головы не снесешь, это я тебе обещаю.
Бойцов молча вышел из машины и изо всех сил хлопнул дверцей.
– Сопляк! – пробормотал сквозь зубы Игорь Константинович. – Мальчишка. И кого только на службу принимают.
Он резко повернул ключ зажигания и, дав газ, рванул машину вперед.
Инна Федоровна Литвинова после разговора с Супруном заметно повеселела. Она не сомневалась, что сможет провести все контрольные испытания и довести прибор самостоятельно. Как хорошо, что можно больше не зависеть от надоедливых милиционеров, из-за которых работа приостановлена на неопределенный срок. Уже совсем скоро можно будет возобновить работу, довести ее до конца и получить наконец деньги. Правда, Супрун сказал, что прибор нужно будет отдать не ему, а каким-то другим людям, от которых и получить обещанную плату. Когда прибор будет готов, он скажет ей, как с ними связаться. Инна понимала, что здесь таится какой-то обман. Но думать об этом не хотелось. Завтра она сделает все возможное и даже невозможное, чтобы раздобыть ключи и сделать с них слепки, и гори все ясным огнем. Главное – Юлечка. Теперь можно будет оплатить ее поездку на Средиземное море.
Инна как на крыльях влетела в спальню, где Юлечка, как обычно, валялась в постели с книжкой.
– Котенок, все в порядке, деньги на поездку будут, можешь собираться, – радостно сообщила она.
– Правда? – обрадовалась рыжеволосая красавица. – Не обманываешь? Инночка, ласточка моя, как же я тебя люблю! – защебетала она, отбрасывая в сторону любовный роман и притягивая к себе Литвинову. – Ты у меня лучше всех на свете! Я знала, что ты меня не подведешь, Инусечка моя сладенькая, моя умненькая, моя добренькая.
Инна уткнулась лицом в белую шелковистую грудь Юли и счастливо вздохнула. Ради этого она готова пойти на все. Только бы Юлечка любила ее, только бы не бросила. Почувствовав, как Юлина рука стала нежно поглаживать ее вдоль позвоночника, многообещающе задерживаясь на крепких мускулистых ягодицах, Инна сказала себе, что нет на свете такой силы, которая сможет ее остановить в работе над прибором и получении денег. Она добудет эти проклятые деньги, чего бы ей это ни стоило.
– Напрасно ты не поехал со мной на дачу, – заявила его жена, раздеваясь в прихожей. – Там так хорошо! Воздух, тепло, весна началась. А ты сидишь как сыч в своем кабинете, совсем себя не бережешь.
Он с сожалением подумал о том, как быстро пролетели суббота с воскресеньем. Разумеется, он не поехал с женой на дачу. Он старался никогда не ездить вместе с ней, либо уезжал один, взяв с собой Алмаза, либо оставался дома, отправляя на дачу жену. Два дня, проведенные в одиночестве, позволяли ему набраться сил перед рабочей неделей, перед пятью днями непрерывного общения с людьми и постоянной борьбы с кипящими в нем раздражением и ненавистью.
– На Восьмое марта я пригласила на дачу детей и Сашиных родителей, так что мы с тобой поедем туда седьмого после обеда. Не задерживайся на работе, надо будет заехать купить продукты.
Он с ненавистью посмотрел в простодушное лицо жены. Еще не хватало целый день общаться с этими придурками – родителями зятя, да и сам зять ему не особенно нравился. И зачем только жена устраивает это сборище? Такая мука поддерживать разговоры, изображать гостеприимного хозяина, смотреть на их тупые физиономии. Сами себе они кажутся невероятно умными и с серьезными лицами рассуждают о политике, о возможной отставке мэра Москвы и смещении руководителей правоохранительных органов в связи с убийством известного тележурналиста. Сейчас все об этом рассуждают, как будто нет на свете вещей более важных и интересных. А для него важно только одно – его внутренний покой, его свобода, его одиночество.
– Да ты ничего не ел два дня, что ли? – послышался голос жены из кухни. – Все стоит нетронутое, я же тебе столько еды наготовила, когда уезжала. Или ты два дня дома не был?
– Да был я дома, не волнуйся.
– Тогда почему не ел?
– Не хотелось. И потом, я ел. Чай пил с бутербродами, яичницу жарил.
– Вот так всегда, – с упреком сказала жена. – Готовлю, готовлю тебе, а ты сидишь на бутербродах и яичнице. Ну почему ты себя не бережешь? Так и язву заработать недолго. Ты меня слушаешь?
– Нет, – грубо ответил он. – Я все это уже слышал.
– Не груби, пожалуйста, – спокойно заметила жена. Одним из несомненных достоинств в его глазах было то, что она не была обидчивой.
Он снова ушел к себе в кабинет и сел за расчеты. Но мысли его постоянно возвращались к одной и той же проблеме. Снова у Мерханова ничего не вышло, но, может быть, это и к лучшему. Грех говорить, но журналиста этого убили весьма кстати. Теперь вся милиция из-за него на ушах стоит, а до сгоревшего уголовного дела руки у них дойдут не скоро, если вообще дойдут когда-нибудь. Опасность с каждым днем становится все меньше. Правда, милиционеры что-то почуяли, недаром же проверяли алиби. Но ничего у них не вышло, алиби у него железное, бронированное, безупречное. Девчонка в Институте больше не появляется, а майор заглядывает изредка, делает кое-что на скорую руку и убегает. А сейчас у него и на это времени не будет. Вон по телевизору передают – для раскрытия убийства тележурналиста целый штаб создали, ничем другим теперь заниматься не будут, пока убийц не поймают. Да разве их поймаешь?
