Ермилов нехотя завел двигатель и поехал в Москву. В машине был кондиционер, потому ехал Михаил Михайлович с закрытыми окнами. Он не заметил, как внезапно поднялся ветер, и спохватился только тогда, когда увидел прямо перед ветровым стеклом летящий ему навстречу рекламный щит. Несколько секунд он раздумывал, не остановиться ли, чтобы переждать грозу, но решил продолжать движение, пока не начнется дождь. Может быть, он будет не сильным, не стеной, и вполне можно будет проехать. В любом случае надо поторопиться, как знать, а вдруг он убежит от грозы и успеет добраться до дома. Ермилов прибавил скорость, шоссе было пустым, и он разогнал машину до ста тридцати километров в час.
Он даже не успел понять, что произошло, когда огромное дерево упало на дорогу прямо перед передними колесами автомобиля. Ермилов врезался в ствол на полной скорости. Машина перевернулась несколько раз и загорелась, но Михаил Михайлович не почувствовал ожогов. Он умер мгновенно, потому что рулевая колонка пропорола ему грудную клетку.
* * *
Прошло три дня. Москва приходила в себя после урагана, какого не помнили даже старожилы. Кто-то ликвидировал последствия разгула стихии, кто-то тащил на свалку то, что еще недавно было любимым автомобилем или гаражной коробкой, кто-то навещал раненых в больницах, кто-то хоронил близких. Сначала сообщалось, что во время стихийного бедствия погибло пять человек, потом сведения стали уточняться, и к концу расчистки города и области от завалов цифра стала существенно больше.
О гибели мужа Ольга Ермилова узнала в воскресенье днем. Сначала она не особенно волновалась, когда мужа в десять вечера еще не было дома, она понимала, что Михаил ее избегает и старается по возможности прийти как можно позже. В одиннадцать вечера, когда налетел ураган, Ольга забеспокоилась. В три часа ночи, спустя примерно час после того, как природа успокоилась, мужа еще не было, и Ольга решила, что в связи с бедствием всех работников милиции вызвали на службу. В десять утра она позвонила Михаилу на работу, но ей никто не ответил. И она вдруг отчетливо осознала, что его нет не только дома. Его нет вообще.
А к пяти часам вечера ей сообщили.
В среду к ней пришел Дударев. После проведенных в камере дней выглядел он неважно, похудел, осунулся, но глаза горели каким-то злым огнем. Он позвонил Ольге и спросил, где они могут встретиться. Ольга сказала, что он может приехать к ней.
– Меня выпустили, – заявил Георгий прямо с порога.
– Я вижу, – тихо ответила Ольга, не глядя ему в лицо.
– Ты что, не рада?
– Я рада за тебя.
– Меня совсем выпустили, ты что, не понимаешь? До этих ментов поганых дошло наконец, что я не виноват в смерти Елены.
– Я понимаю, Георгий. Тебя выпустили совсем.
Дударев посмотрел на Ольгу более внимательно, попытался обнять, но она отстранилась.
– Ты что, больше меня не любишь? – спросил он, сам не веря в то, что говорит.
Она ждала этого вопроса, она давно его ждала и знала, что отвечать придется. Если она не хочет, чтобы все началось сначала, ей придется собрать остатки мужества и ответить. Ответ был готов заранее, но в этот момент Ольга едва не дрогнула. Может, не надо? Она осталась одна, Георгий тоже один, и нет ничего плохого в том, что они будут вместе. Ведь были же те полгода, когда им было так хорошо вместе. Полгода, когда ей казалось, что она счастлива. Так, может быть, это не ушло совсем? Может быть, все еще вернется? Ей так трудно будет одной… Нет, нельзя. Если она хочет сохранить хоть каплю уважения к себе после всего, что натворила, надо ответить так, как решила.
– Нет, не люблю, – сказала она, не слыша себя.
На такой ответ Георгий явно не рассчитывал. На небритом хмуром лице проступило недоверие, уж не ослышался ли.
– Как это понимать? Вчера любила, а сегодня не любишь?
– Да, сегодня уже не люблю.
– Что, и встречаться со мной больше не будешь?
– Не буду.
Ну вот и все, слова произнесены. Хода назад нет, теперь уже нельзя сказать, что ты пошутила или неудачно выразилась и тебя неправильно поняли. Все предельно ясно. Ольга почувствовала облегчение, насколько вообще возможно такое чувство накануне похорон мужа.
Дударев нервно заходил по комнате, засунув руки в карманы брюк.
– Оля, что происходит? Я тебя чем-то обидел? Объяснись, будь любезна.
– Я ничего не могу с этим поделать, Георгий, – ровным голосом ответила она. – Я больше не хочу быть с тобой. Не хочу.
– Так, значит, – с угрозой произнес Георгий Николаевич. – Пока я был в порядке, ты меня любила, а стоило мне попасть в беду – так все, пошел вон со двора, нам замаранные не нужны, мы чистеньких любим. Так, что ли?
Ольга помолчала, потом отошла от Дударева в противоположный угол комнаты и встала, прижавшись спиной к стене. Ей не нужно было сейчас это объяснение, но рано или поздно оно должно было состояться, так пусть уж лучше сейчас, не стоит откладывать.
– Знаешь, я с самого начала не верила, что ты невиновен. Я была уверена, что это ты убил свою жену. Ты был в моих глазах замаран – дальше некуда. Но я нашла тебе адвоката, я нашла деньги, чтобы ему заплатить, я согласилась на то, чтобы у моего мужа были неприятности по службе, только чтобы тебя вытащить. А знаешь, почему я тебе не верила? Потому что ты даже не нашел времени, чтобы просто поговорить со мной. По-человечески поговорить, понимаешь? Спокойно, доверительно. Объяснить мне все. Поклясться, что ты невиновен. А ты этого не сделал. Ты разговаривал со мной сквозь зубы, ты отдавал мне приказания. Ты вел себя так, как ведут себя действительно виновные. Пойми меня, Георгий, я не обиделась, дело не в этом.
– А в чем же? – сухо спросил он.
– В том, что ты не считал нужным вести себя по-другому. Тебе было все равно, что я думаю и чувствую. Тебе вообще было на меня наплевать. Ты просто манипулировал мной, как вещью, как приборчиком, который может помочь тебе доказать свою невиновность. Я не хочу, чтобы мной манипулировали. Для тебя люди – грязь, они ничто, ты с ними не считаешься, ты их просто используешь в своих целях. А я не хочу больше, чтобы ты меня использовал. Тебе понятно?
Георгий рассмеялся. Он подошел к Ольге и крепко обнял ее, не давая вырваться.
– Ну что ты, Оленька, – тихонько приговаривал он, целуя ее волосы, – что за глупости ты себе напридумывала? Ты просто устала, эта жара тебя измотала. Ты все неправильно понимаешь. Я очень тебя люблю. Сегодня ты не в настроении, давай встретимся завтра прямо с утра, ты отпросишься с работы, мы проведем целый день вместе, как раньше, помнишь? Погуляем, сходим на книжную ярмарку, посидим в ресторане, отметим мое освобождение.
– Завтра я не могу.
– Почему? Чем таким серьезным ты занята? Что вообще может быть важнее нашей любви?
– Завтра я хороню мужа. Он погиб во время урагана.
Ольга удивилась, что смогла сказать об этом спокойно, не заплакав. Даже голос не дрогнул. Дударев отстранился и со страхом посмотрел на нее.
– Ты… Ты не шутишь?
– По-моему, похороны мужа не повод для шуток.
– Но почему же ты мне сразу не сказала, Оля? Как же так? Я тут стою как дурак, распинаюсь про любовь, а ты думаешь о похоронах. Чего ж удивляться, что ты говоришь такие глупости.
– Правильно, Георгий, удивляться не надо. Ты сам себя слышишь? Ты хоть понимаешь, что происходит? У меня погиб муж, мой сын лишился отца, а ты думаешь только о том, что глупо выглядишь. Вот это и есть то самое, о чем я тебе говорила. Для тебя люди – грязь. Для тебя существует только Георгий Дударев, который стоит в центре вселенной. Прости, но у меня своя вселенная, и вокруг тебя она больше не вертится. Уходи, пожалуйста.
Ей действительно хотелось, чтобы он ушел. Человек, который в последние полгода был ей таким близким и родным, вдруг оказался чужим, неприятным и совершенно ненужным. Боже мой, почему она все это сделала? Как могла так безоглядно влюбиться в это эгоистичное чудовище? Где были ее глаза и уши? Ведь Георгий не стал другим, он всегда был именно таким, а ей он казался чудесным, добрым, умным, самым лучшим. Ради его спасения она пошла на то, чтобы причинить боль мужу. Если бы не это, Михаил не отстранился бы от нее, и в субботу они поехали бы к сыну вдвоем. И наверняка уехали бы из лагеря гораздо раньше. Ольга понимала, что Михаил так надолго задержался, чтобы как можно позже приехать домой, где ему было совершенно невыносимо. Они уехали бы раньше и к одиннадцати вечера, когда начался ураган, были бы дома. А может быть, они вообще поехали бы не в субботу, а в воскресенье. И он остался бы в живых. Но Михаил погиб, и случилось это только из-за нее. Если бы он не узнал о ее измене, между ними не возникло бы отчуждение. А об измене он не узнал бы, если бы Ольга не изменяла. Вот и все. Она принесла своего мужа в жертву… чему? кому? Сомнительному счастью быть рядом с этим чудовищным эгоистом, с холодным и, по существу, жестоким человеком? Внезапному романтическому порыву, временному помрачению рассудка? Ну почему, почему она раньше не смогла посмотреть на ситуацию со стороны и понять, что эта опасность подстерегает всех женщин, чьи мужья слишком заняты своей работой? Эти мужья пропадают на работе с утра до ночи, их вызывают и по праздникам, и по выходным, и среди ночи. А женам хочется совместных походов на выставки, концерты и к друзьям, им хочется обсудить новинки литературы и кинопроката, но разве с мужем их обсудишь, если у него нет времени прочитать новую книгу или посмотреть новый фильм, у него нет времени, а если есть время, то нет сил идти к друзьям или на выставку. В свободные от работы часы он хочет полежать и помолчать, и ведь это так естественно, это так нормально! Ну почему она, Ольга, относилась к этому как к чему-то обидному и неправильному? И она, и многие другие жены попадают в эту ловушку, им хочется дружбы с мужем и внимания с его стороны, а у него только работа, работа, работа… И вот они встречают человека, гораздо более свободного в смысле времени, человека, который обсуждает с ними все то, что они хотели бы обсудить с мужем, и начинается кошмар постоянного и цепляющегося одним звеном за другое вранья, хитростей, уловок. Обыкновенный недостаток общения толкает женщин на поступки, о которых они впоследствии так жалеют. Может пройти совсем немного времени, и окажется, что тайный возлюбленный не так уж умен, не так уж достоин уважения и даже вовсе непорядочен, но все уже случилось, супружеская жизнь отравлена ложью, и дальше уже все равно…
