влюбленного подсказала ему, что это Изабель.
«Я только что проснулась», — сказала она. «И это так несправедливо, что тебя здесь нет. Я уже скучаю по тебе».
«И я скучаю по тебе», — сказал он, и они обменялись восхитительными фразами влюбленных, довольствуясь просто тем, что слышат голос другого в электронной близости телефонного провода. На заднем плане ее комнаты зазвонил другой телефон. «Это будет Джей-Джей на моем мобильном для утреннего отчета. Думаю, мне придется съездить в Бержерак по делу о наркотиках».
«Сегодня вечером?» спросил он.
«До тех пор я твой».
Он окинул взглядом свой сад, внезапно отметив, что ночью, пока он спал, должно быть, шел дождь. По крайней мере, дождь прекратился, и он почувствовал, что снова улыбается. Но список все еще лежал у него на телефоне, не давая ему покоя, и он посмотрел на имя, которое было указано в качестве капитана команды:
Хосин Будиаф. Рядом со словом Hocine Бруно написал в скобках «Хусейн», которое, по словам лектора из Монпелье, является альтернативным написанием и выглядит более знакомым. Он не смог сделать фотографию команды, но пообещал прислать Бруно по факсу другую фотографию с участием Будиафа, которая, возможно, поможет разгадать загадку. Он посмотрел на часы. Мому еще не ушел бы в школу.
Он позвонил ему домой.
«Бруно, я хочу еще раз извиниться, извиниться и поблагодарить тебя», — почти сразу начал Мому.
«Забудь об этом, Мому, все в порядке. Послушай, у меня есть вопрос. Он возник из-за попыток разыскать пропавшую фотографию твоего отца. Вы когда-нибудь слышали имя Будиаф, Хусейн Будиаф? Мог ли он быть другом вашего отца?»
«Семья Будиаф были двоюродными братьями еще в Алжире», — ответил Мому. «Они были единственной семьей, с которой мой отец поддерживал связь, но не слишком тесную. Я думаю, что, когда я разбирал вещи в его коттедже, там могли быть какие-то письма, просто семейные новости — смерти, свадьбы и рождение детей. Наверное, я должен написать и рассказать им, но я никогда не выходил на связь. Мой отец чувствовал, что никогда не сможет вернуться в Алжир после войны.»
«Знали ли вы кого-нибудь из его друзей юности, друзей по футболу или товарищей по команде?
Вы помните какие-нибудь имена?»
«Не совсем, но попробуй меня».
Бруно зачитал список команды «Ораньенс». Большинство из них не получили ответа, но он поставил маленький крестик рядом с двумя именами, которые, по словам Мому, показались ему смутно знакомыми. Он повесил трубку и снова позвонил Изабель.
«Я знала, что это ты», — счастливо рассмеялась она. «Я только что из душа и думаю о тебе».
«Прости, моя красавица, но это деловой вопрос. Тот услужливый человек, с которым ты разговаривала в военном архиве. Если у тебя есть его номер, не мог бы он поговорить со мной? У меня есть список команды «Ораньенс», и загадка в том, что имени Хамида в нем нет. Я хочу посмотреть, сможем ли мы отследить кого-нибудь из других членов команды. Один или двое, возможно, еще живы».
Она дала ему номер телефона. «Если вы не уйдете далеко, я могу позвонить ему. Я думаю, он был пожилым человеком, которому нравилось разговаривать с молодой женщиной».
«Кто может винить его, Изабель? Я позвоню тебе на мобильный, если мне понадобится помощь. До сегодняшнего вечера».
Как и ожидал Бруно, факсы из Монпелье уже прибыли в его офис, когда он вошел. Он проверил список. Имена были те же, и тогда он посмотрел на фотографию, зернистую и не слишком четкую. Она была взята из неизвестной газеты и на ней были изображены трое мужчин в футбольной форме. В центре был Вилланова, обнимавший двух молодых североафриканцев, одного из которых звали Хусейн Будиаф, а другого Массили Баракин, одно из имен, которое Мому наполовину запомнил. Теперь он чувствовал, что у него что-то получается. Он позвонил по номеру Военного архива, который дала ему Изабель, и ему ответил дрожащий голос.
«Это начальник полиции Курруж из Сен-Дени в Дордони, месье. Мне нужна ваша помощь в связи с расследованием, в ходе которого вы уже оказали большую помощь моей коллеге инспектору Изабель Перро».
«Молодой человек, вы тот полицейский, которого я видел по телевизору во время беспорядков?»
«Да, сэр. Я думаю, это, должно быть, был я».
«Тогда я полностью в вашем распоряжении, месье, и вы заслуживаете восхищения ветерана, старшего офицера Арно Мариньяна из семьдесят второго полка. Что я могу для вас сделать?»
Бруно объяснил ситуацию, назвал имена и напомнил Мариньяну о связи с африканскими коммандос, высадившимися под Тулоном в 1944 году. А в архивах была фотография молодого Хамида аль-Бакра? «Да, я помню. И у нас должна быть фотография, удостоверяющая личность, в копии его платежной книжки, если не для коммандос д'Африка, то уж точно после его перевода. Дайте мне свой номер телефона, и я перезвоню, и факс, чтобы я мог отправить копию фотографии платежной книжки. Боюсь, мы не можем отправить оригинал. И, пожалуйста, передайте мои наилучшие пожелания вашей очаровательной коллеге.»
Бруно улыбнулся тому эффекту, который, казалось, произвела Изабель, разговаривая по телефону, и начал думать, какими еще путями можно воспользоваться. Он уже собирался позвонить Памеле, когда внезапно спохватился, взял со стола листок почтовой бумаги и быстро написал благодарственное письмо за английский ужин. Он положил конверт в лоток для писем, затем позвонил Памеле, обменялся любезностями и попросил к телефону Кристину.
Он назвал ей новые имена для ее исследований в Бордо, убедился, что у них есть номера мобильных телефонов друг друга, и повесил трубку. В тот же миг телефон зазвонил снова. Это был Джей-Джей.
«Бруно, я хочу поблагодарить тебя за хорошую работу над передвижениями Жаклин», — начал он. «Оказывается, те голландские парни, с которыми она была, хорошо известны там.
Наркотики, порно, крутые машины — называйте что угодно, они этим увлекаются. Судя по тому, что я вижу об их приговорах, во Франции мы бы заперли их и выбросили ключи, но вы же знаете, как голландцы относятся к тюрьмам. Чтобы перейти к делу, мы показали Жаклин собранные вами улики, и прошлой ночью она их раскрыла. Вчера поздно вечером я пытался дозвониться Изабель, чтобы сообщить ей, но она была вне зоны доступа; полагаю, в стране плохая мобильная связь. В любом случае, у нас есть полное признание по поводу наркотиков, но она по-прежнему
