— Да, и она тоже сказала, что Мейсон будет где-то поблизости, — припомнил Гробовщик, показывая на мулатку глазами.
— А ты сам как считаешь? — спросил капитан.
— Пусть она с этой сумкой в руках пойдет по улице, только не к машине, а в противоположном направлении. Мейсон попытается сумку отобрать и…
— И что дальше? — перебил его лейтенант. — В сумке-то ничего нет. А отягчающие улики как же?
Детектив улыбнулся:
— А мы туда что-нибудь положим. Мы ведь, со своей стороны, тоже готовили засаду и прихватили с собой небольшой сверток с двумя килограммами чистого героина. Положим героин в сумку…
— …и пусть Мейсон эту сумку берет?
— Вот именно. Должны же мы оправдать надежды мистера Мейсона.
— Тогда надо торопиться, — сказал лейтенант. — А то через две минуты вся улица будет забита полицейскими машинами.
— Мистер Мейсон сейчас «на винте», и ему на полицию наплевать, но особенно тянуть действительно не стоит.
Второй детектив из ПБМ достал сверток с героином; из сумки вынули лактозу, вместо нее положили героин, после чего сняли с Джинни наручники.
— Не пойду, — сказала она.
Все уставились на нее тем же неподвижным взглядом, каким обычно смотрят на задержанного полицейские, если тот отказывается подчиняться.
— Что ей вменяется в вину? — спросил один из детективов.
— Укрывательство, — ответил Гробовщик.
— И убийство, — совершенно спокойно, не шелохнув бровью, добавил лейтенант. — Это она убила африканца.
— Я не убивала! — завопила Джинни. — Ложь это! Гнусная ложь!
— У нас есть доказательства, — тем же ровным голосом возразил лейтенант.
— Клевета! Подставить хотите!
— Старая песня. На суде оправдываться будешь — может, там тебе и поверят.
— Подонки! — выдохнула она.
— Дайте мне тридцать секунд, и я ее успокою, — сказал Гробовщик. Джинни мельком посмотрела на Гробовщика, и у нее тут же пропала охота качать права.
— Ладно, давайте вашу проклятую сумку, — сказала она.
Когда Джинни вышла из подъезда, в темных открытых окнах застыли тени, издалека доносился переливающийся в ночной тишине вой сирены, однако поблизости никого не было.
Мулатка повернулась и быстро пошла в сторону Риверсайдской церкви. Сумку она старалась держать от себя подальше, будто в ней лежал не героин, а начиненная микробами бомба.
В это же время в четырех кварталах к северу, там, где посреди улицы напротив парка стоял памятник Гранту, от бровки, с выключенными фарами, отъехал длинный черный «линкольн». Приборная доска не горела, в кабине было темно; в слабом свете уличных фонарей можно было, да и то с трудом, разобрать силуэты двух мужчин в черных шляпах на переднем сиденье. Орлиные черты лица мужчины, сидевшего от шофера справа, были скрыты за массивными черными очками, а лицо шофера в фуражке издали походило на круглое белое пятно.
«Линкольн» набрал скорость, но почти тут же притормозил, пропуская выехавшую из-за церкви полицейскую машину со слепящим, точно адское пламя, ярко-красным сигнальным фонарем на крыше.
Джинни видела, что «линкольн» едет за ней, и метнулась в сторону спасительной полицейской машины. Однако до патруля было довольно далеко, и мулатка бросилась бежать, как вдруг из подъезда соседнего дома раздался ласковый, с хрипотцой голос:
— Детка.
От неожиданности Джинни вздрогнула всем телом, повернула голову и, резко остановившись, стала всматриваться в темноту.
— Это я, Небесная, — вновь раздался надтреснутый приторный голосок.
Джинни замерла на месте.
— Какого черта тебе надо? — злобно прошипела она.
В это время мимо пронеслась полицейская машина, на мгновенье осветив их лица ярко-красным вращающимся фонарем, и резко затормозила у следующего дома. Полиция не обратила на них внимания.
— Иди сюда, детка. У меня для тебя кое-что есть, — позвала Небесная, стараясь говорить как можно более ласково. Джинни сразу поняла, что Небесной нужно. «Пусть старая ведьма подавится этой сумкой», — решила мулатка.
Она резко повернулась и вошла в темный подъезд.
— Держи, — тем же вкрадчивым голосом проговорила Небесная, вонзая Джинни в сердце длинный, острый как бритва нож.
Джинни, не издав ни звука, даже не вздохнув, замертво рухнула на землю, а Небесная выдернула сумку из ее скрюченных пальцев и, выбежав из подъезда, заторопилась в том же направлении.
Все произошло как в сказке. Только что по тротуару с синей сумкой в руке бежала молодая женщина в зеленом костюме, а спустя минуту с точно такой же сумкой в ту же сторону спешила старуха в длинном черном платье и в черной соломенной шляпке.
Детективы, которые наблюдали за улицей из стоявшего у входа в парк черного «крайслера», не знали, что думать. Шофер Бенни Мейсона насторожился.
— Должно быть, они поменялись сумками, — сказал он хозяину.
Бенни направил на сумку свой мощный полевой бинокль:
— Ерунда, просто она отдала сумку кому-то другому.
В это время двое полицейских выскочили из патрульной машины и, перекрыв видимость детективам в штатском, ворвались в подъезд дома, где пряталась Небесная. В какой-то момент на улице не оказалось ни одного полицейского.
«Линкольн» набрал скорость. От бровки отъехал и устремился за ним черный «крайслер». В конце улицы показался вращающийся сигнальный фонарь еще одной стремительно приближающейся патрульной машины. Кругом, разрывая ночную тишину, выли сирены — со всех сторон на Риверсайд-драйв съезжались полицейские машины, санитарные фургоны, кареты «скорой помощи».
— Быстрей! — скомандовал Бенни.
«Линкольн» пересек улицу по диагонали, резко затормозил перед Небесной, и ей навстречу с большой черной дубинкой в руке выскочил из кабины шофер.
Краем глаза Небесная видела, как «линкольн» остановился и из него выпрыгнул человек, но шаг не замедлила. Обе сумки — свою, вышитую бисером, и холщовую синюю — она несла в левой руке, а в правой вместо черно-белого зонтика, который куда-то подевался, завернутый в черный платок пистолет 38-го калибра с отпиленным дулом, напоминающим по форме совиную голову.
Не поворачиваясь и даже не останавливаясь, она подняла пистолет и выпустила четыре пули «дум-дум» шоферу в живот.
— Господи помилуй! — воскликнул Бенни и, быстрым, плавным движением выхватив из кармана автоматический «вальтер» 38-го калибра, дважды выстрелил в открытую дверцу машины.
Одна пуля попала Небесной в левый бок ниже ребер и застряла в позвоночнике, а другая пролетела мимо. Старуха упала боком на мостовую. Пошевелиться она не могла, однако сознание не потеряла и отчетливо видела, как Бенни Мейсон вылезает из машины, делает несколько шагов в ее сторону и целится ей в голову.
«Красиво, ничего не скажешь», — успела подумать она, прежде чем пуля вошла ей в висок.
Бенни Мейсон выхватил из ее разжавшейся руки сумку и, бросившись к машине, сел за руль. Вокруг него в темноте мерцали сигнальные фонари патрульных машин, голова кружилась от заливистого воя сирен. Перед глазами все мелькало, плыло. Он тронулся с места с открытой дверцей.
«Линкольн» врезался в перегородивший ему дорогу «крайслер». Оттуда выскочили детективы и окружили машину Мейсона. Мейсон схватил сумку и попытался ее выбросить, но один из детективов, опередив его, просунул в открытое окно руку и схватил его за запястье.
— Тебе предстоит долгий путь, сынок, — сказал Мейсону детектив.
— Свяжитесь с моим адвокатом, — сказал Бенни Мейсон.
В подвал дома Гаса набилось с десяток полицейских в форме, которым абсолютно нечего было делать.
С Гробовщика сняли пиджак и вставили ему правую раненую руку за ворот рубашки. В ожидании «скорой помощи» детективы разорвали рубашку на спине и чистым носовым платком, действуя им как тампоном, попытались остановить кровотечение. От потери крови лицо Гробовщика бледнело с каждой минутой.
Никто не знал, чем кончилась история с синей сумкой, и лейтенант уголовной полиции решил отложить допрос Гробовщика до тех пор, пока ему не обработают рану. Поэтому все стояли и молча ждали «скорую помощь».
Но Гробовщику хотелось поговорить.
— Вы, значит, тоже предположили, что они сюда вернутся? — поинтересовался он.
— Ничего мы не предположили, — возразил лейтенант. — Мы это сами подстроили. Мы же знали, что ты рыщешь по всему городу, а они сидят у тебя на хвосте. Такая погоня могла продолжаться всю ночь. Поэтому необходимо было заманить тебя сюда — мы ведь тоже понимали, что они пойдут за тобой.
— Выходит, это вы меня сюда заманили? Каким же образом?
Лейтенант покраснел:
— Ты уже знаешь, что Могильщик жив?
Гробовщик потерял дар речи.
