Валландер собирался задать Хейнеману еще ряд вопросов, но теперь решил с ними подождать. Для приличия он спросил только о «случайных гостьях» Лильегрена.
— В доме устраивались вечеринки, — сдержанно ответил Хейнеман. — С верхнего этажа я волей-неволей вижу некоторые из комнат. Разумеется, там были и женщины.
— Тебе когда-нибудь приходилось общаться с Оке Лильегреном?
— Да. Один раз я столкнулся с ним в Мадриде. Это было в последние годы моей мидовской службы. Он хотел получить аудиенцию, надеясь с нашей помощью установить контакт с некоторыми крупными строительными предприятиями Испании. Мы, конечно, прекрасно знали, кто такой Лильегрен. Аферы с подставными фирмами шли полным ходом. Мы обошлись с ним настолько вежливо, насколько это было возможно, но иметь дело с этим человеком было неприятно.
— Почему?
Хейнеман задумался.
— Он просто был неприятным, — наконец сказал он. — Лильегрен на все смотрел с неприкрытым презрением.
Валландер решил, что пора заканчивать.
— Мои коллеги свяжутся с тобой еще раз, — сказал он, вставая.
Хейнеман проводил их до ограды. Перед особняком Лильегрена по-прежнему стояла полицейская машина. В доме было темно. Валландер простился с Хейнеманом и подошел к полицейским. Один из них вылез из машины и отдал честь. Такое приветствие показалось Валландеру слишком официальным, и в ответ он только неопределенно помахал рукой.
— Есть происшествия? — спросил он.
— Все спокойно. Останавливались какие-то любопытные. Но больше — никаких новостей.
Ларсон довез их до управления, а сам поехал домой спать. Пока Валландер звонил по телефону, Шёстен снова погрузился в газету для яхтсменов. Первым делом Валландер позвонил Хансону. Тот сообщил о приезде Людвигсона и Хамрена, сотрудников Государственной криминальной полиции. Хансон поселил их в отеле «Секельгорден».
— Кажется, хорошие ребята, — сказал он. — Не такие заносчивые, как я ожидал.
— Почему они должны быть заносчивыми?
— Да уж всем известно, какие они там, в Стокгольме. Ты что, не помнишь прокурора, которая замещала Пера Окесона? Как ее звали? Бодин?
— Бролин, — сказал Валландер. — Но я ее не помню.
На самом деле Валландер все прекрасно помнил. Ему до сих пор было стыдно вспоминать, как он однажды набросился на нее, выпив лишнего и потеряв контроль над собой. Это был самый позорный поступок в его жизни. Валландера не извиняло даже то, что потом они с Анеттой Бролин провели одну ночь в Копенгагене гораздо более приятным образом.
— Завтра они начинают прорабатывать Стуруп, — сказал Хансон.
Валландер вкратце рассказал о встрече с Хейнеманом. Хансон обрадовался.
— Значит, мы сдвинулись с мертвой точки, — сказал он. — Ты считаешь, что Лильегрен каждую неделю отправлял к Веттерстедту проститутку?
— Да.
— Он мог оказывать те же услуги Карлману?
— Насчет таких же не знаю. Но я уверен, что круги Карлмана и Веттерстедта пересекаются. Хотя точки пересечения мы пока не нашли.
— А Бьёрн Фредман?
— Он по-прежнему исключение. Он никуда не подходит. И меньше всего — в круги Лильегрена. Если только он не выбивал долги по его поручению. Я думаю завтра съездить в Мальмё и снова побеседовать с его семьей. Кроме того, мне необходимо поговорить с дочерью, которая находится в больнице.
— Пер Окесон рассказывал о вашем разговоре. Надеюсь, ты понимаешь, что результат может оказаться отрицательным, как в случае с Эрикой Карлман?
— Конечно, понимаю.
— Я сегодня же свяжусь с Анн-Бритт Хёглунд и Сведбергом, — сказал Хансон. — Как бы там ни было, а новости у тебя хорошие.
— Не забывай про Людвигсона и Хамрена. С сегодняшнего дня они тоже члены нашей группы.
Валландер повесил трубку. Шёстен как раз вышел за кофе, и комиссар решил пока позвонить домой. К его удивлению, Линда ответила сразу:
— Я только что вошла. Ты где?
— В Хельсингборге. Я останусь здесь ночевать.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, просто приехал в Хельсингборг, остался обедать…
— Я не об этом.
— Ничего не случилось. Просто работаем.
— Мы тоже. Сегодня снова прогнали всю пьесу. И снова на публике.
— Кто же был зрителем?
— Один мальчик, он сам нас попросил. Случайно услышал, что мы занимаемся театром. Ну, мы его и пригласили. Наверно, ему сказал продавец из палатки с хот-догами.
— Вы его не знаете?
— Он турист, и в нашем городе проездом. После репетиции проводил меня домой.
Валландер почувствовал укус ревности.
— Он и сейчас у тебя?
— Он только дошел со мной до Мариягатан. Это пять минут неспешным шагом. Проводил — и сразу уехал.
— Я просто спросил.
— У него странное имя. Хувер. Но он был очень мил. Мне кажется, ему понравилось то, что мы делаем. Обещал завтра снова прийти, если будет время.
— Придет, можешь не сомневаться, — буркнул Валландер.
В комнату вошел Шёстен, держа в руках две чашки кофе. Валландер спросил номер его домашнего телефона и продиктовал Линде.
— Это моя дочь, — сказал он, повесив трубку. — В отличие от тебя, у меня только один ребенок. Она каждое воскресенье ездит в Висбю на театральные курсы.
— Да, и один ребенок придает жизни смысл, — сказал Шёстен, протягивая Валландеру чашку.
Они еще раз обсудили разговор с Леннартом Хейнеманом. Валландер видел, что Шёстен настроен скептически. По его мнению, тот факт, что Лильегрен поставлял Веттерстедту проституток, не сильно приближал их к поимке преступника.
— Мне бы хотелось, чтобы завтра ты собрал всю имеющуюся информацию о транспортировке девушек. Почему их везут именно через Хельсингборг? Как они сюда попадают? Этому должно быть какое-то объяснение. Кроме того, меня тревожит пустота, которая окружает Лильегрена. Не понимаю, как такое возможно.
— Что касается девушек, то это, по большей части, пустая болтовня, — сказал Шёстен. — Мы никогда не вели официального расследования. У нас просто не было на то причин. Как-то раз Биргерсон заговорил об этом с прокурором. Но тот сразу отказал в возбуждении дела, заметив, что нам и так есть чем заняться. И был совершенно прав.
— И все же я хочу, чтобы ты в этом покопался, — сказал Валландер. — Завтра в течение дня составь резюме и перешли по факсу в Истад. Как можно скорее.
Было почти полдвенадцатого, когда они приехали к Шёстену домой. Валландер подумал, что теперь-то он точно должен позвонить Байбе. Отступать некуда. Четверг на носу, и она уже складывает чемоданы. Откладывать разговор больше нельзя.
— Мне нужно позвонить в Латвию, — сказал Валландер. — Совсем коротко.
Шёстен показал, где телефон, и пошел в ванную. Валландер снял трубку. Набрал номер. Послышался первый гудок, и он поспешно положил трубку на рычажки. Он не знал, что сказать. Не мог собраться с духом. Наверное, лучше подождать до завтрашнего вечера и придумать неожиданные обстоятельства, из-за которых он вынужден просить Байбу приехать в Истад.
Валландер решил, что это — лучший выход. По крайней мере, для него самого.
Они проговорили еще полчаса за стаканом виски. Один раз Шёстен выходил звонить: нужно было убедиться, что за Элизабет Карлен по-прежнему следят.
— Она спит, — сообщил он, вернувшись. — Нам бы это тоже не помешало.
Шёстен отвел Валландеру комнату, где на стенах висели детские рисунки, и выдал постельное белье. Погасив свет, Валландер почти сразу провалился в сон.
Он проснулся весь мокрый от пота. Должно быть, ему приснился кошмар, хотя он ничего не помнил. Часы показывали половину третьего. Прошло всего два часа. Почему же тогда он проснулся? Валландер повернулся на бок, собираясь снова заснуть. Но вдруг сон как ветром сдуло. Откуда взялось это чувство, он не знал. Для него не было никаких причин. И тем не менее Валландера охватила паника.
Линда осталась одна. Он не должен был оставлять ее. Нужно ехать домой.
Валландер встал, быстро оделся и написал записку для Шёстена. Без четверти три он уже сидел в машине, направляясь к выезду из города. Он хотел позвонить Линде. Но что он ей скажет? Звонок только испугает ее. Машина Валландера неслась сквозь светлую летнюю ночь. Он не понимал, откуда взялся страх. Но он боялся, и ничего не мог с собой поделать.
Без нескольких минут четыре Валландер остановился на Мариягатан. Он подошел к дверям собственной квартиры и осторожно повернул ключ. Необъяснимый страх не оставлял его. Валландер успокоился лишь тогда, когда тихонько заглянул в чуть приоткрытую дверь Линдиной комнаты, увидел на подушке голову дочери и услышал ее дыхание.
Валландер опустился на диван. Страх сменился чувством неловкости. Он покачал головой, написал Линде записку и оставил на диванном столике: «Планы переменились, вернулся ночью». Прежде чем лечь — на этот раз в свою постель — Валландер поставил себе будильник. На пять часов. Он знал, что Шёстен встает очень рано, чтобы успеть сходить в гавань. Как объяснить Шёстену свое ночное бегство, Валландер не знал.
