Он лежал и думал, откуда взялся страх. Но ответа не находил.
Заснуть ему удалось не скоро.
Когда раздался звонок, Валландер сразу понял, что это может быть только Байба. Больше некому. Удивительно, но это его ничуть не взволновало. Даже при том, что ему было бы сложно объяснить, почему он не предупредил ее, что поездка откладывается. Валландер вздрогнул и сел в кровати; никакой Байбы за дверью, конечно, не было. Звонил всего-навсего будильник, стрелки которого, напоминая широко раскрытую пасть, показывали три минуты шестого. После первого краткого замешательства Валландер выключил будильник и некоторое время сидел в полной тишине, не двигаясь. Действительность возвращалась к нему постепенно. Город был еще тих. Почти одно только птичье пение проникало в комнату и в сознание Валландера. Он даже не мог вспомнить, снилась ему Байба или нет. Внезапное бегство из дома Шёстена теперь казалось Валландеру следствием непостижимого, позорного помутнения рассудка. Громко зевнув, он вылез из кровати и пошел на кухню. Линда спала. На кухонном столе он обнаружил оставленную для него записку. Даже когда дочь приезжает в Истад, я общаюсь с ней посредством бесчисленных записок, подумал Валландер. Вернувшись поздно ночью, он не заметил Линдиного письма. Прочитав его, он понял, что сон про Байбу был вещим и что, проснувшись, он не зря ожидал увидеть ее за дверью. Байба звонила ему и просила Линду передать папе, чтобы он с ней связался. Даже по Линдиной записке Валландер чувствовал, что Байба находится в растерянности. Растерянность была еле уловимой, и тем не менее он ее чувствовал. Нет, сейчас он не сможет набрать ее номер. Не теперь. Он позвонит ей поздно вечером, а может быть, и завтра. Или попросит об этом Мартинсона. Пусть он скажет Байбе, что мужчина, с которым она собиралась ехать в Скаген; мужчина, который через два дня должен встречать ее в аэропорту; что этот мужчина именно теперь гоняется за сумасшедшим, который разносит топором черепа своих собратьев и вдобавок скальпирует их. В словах Мартинсона правда будет смешана с ложью. Ложь с парой приклеенных фальшивых крыльев, которые должны сделать ее правдоподобной. По-человечески это можно понять. Но никто никогда не сможет объяснить или оправдать его лень: из-за лени он не сделал того, что должен был сделать. Он не позвонил Байбе. А может, виной была не лень, а страх?
В половине шестого Валландер потянулся к телефону. Но звонить он собирался не в Ригу, а в Хельсингборг, чтобы хоть как-то объяснить Шёстену свое ночное бегство. Вот только что он ему скажет? Что ж, можно рассказать всю правду. Рассказать о внезапном страхе за дочь — страхе, который знаком всем родителям, о необъяснимой панике, которой все они иногда поддаются. Но когда в трубке послышался голос Шёстена, Валландер сказал совсем другое: соврал, что они с отцом договорились встретиться сегодня утром, а он и забыл об этом. Шёстен никогда не сможет проверить его слова, даже если у него возникнет такое желание. И случайно такая ложь тоже не выйдет наружу, потому что пути Шёстена и отца вряд ли когда-нибудь пересекутся. Они договорились созвониться еще раз, когда Валландер вернется из Мальмё.
Теперь дышать ему стало легче. Валландеру и раньше случалось начинать день с маленькой лжи, уверток и самообманов. Он принял душ, выпил кофе, написал Линде очередную записку и, когда стрелки часов едва перевалили за половину шестого, вышел на улицу. В управлении царила тишина. В этот утренний час Валландеру было особенно приятно идти по коридору к своему кабинету; это был единственный час, когда управление затихало: сотрудники, изможденные ночным дежурством, разбредались по домам, а для дневной смены время было еще слишком раннее. В этот утренний час жизнь обретала какой-то особенный смысл. Валландер никогда не мог понять, с чем это связано. Но это чувство было знакомо ему с незапамятных времен, уже, наверно, лет двадцать. Рюдберг, его старый наставник и друг, испытывал то же самое. Как-то раз он сказал Валландеру: «У каждого человека есть скромные и очень личные мгновения, которые святы только для него одного». Эти слова он произнес, когда им выдалась редкая возможность, поплотнее прикрыв дверь кабинета, распить бутылочку виски. Вообще-то они не имели обыкновения пить спиртное на работе. Но, может быть, тогда у них для этого был радостный повод? Или печальный? Сейчас Валландер этого уже не помнил. Но ему очень недоставало тех коротких философских бесед с Рюдбергом. Это были мгновения дружбы и взаимного доверия, которое ничем нельзя заменить.
Валландер сел за стол. Он засучил рукава, будто готовясь к схватке, и принялся разбирать стопку накопившихся бумаг. В одном отчете он прочитал, что тело Долорес Марии Сантаны уже выдано для погребения и теперь девушка покоится на том же кладбище, что и Рюдберг. Потом Валландер просмотрел результаты лабораторных исследований с комментариями Нюберга на полях и, наконец, — сводку звонков, поступающих от общественности. Их число постоянно росло, но тем не менее было гораздо меньше обычного: лето давало о себе знать. Похоже, Турен — исключительно усердный молодой человек, подумал Валландер. Интересно, означает ли это, что в будущем он станет хорошим полицейским? Или, наоборот, это уже сейчас указывало на то, что Турену место где-нибудь в спокойных бюрократических угодьях? Валландер читал быстро, но внимательно, не упуская ничего важного. В кратчайший срок им удалось установить, что Бьёрн Фредман действительно был убит на мосту у дороги, ведущей к Шарлоттенлунду. Это обстоятельство Валландер считал самым существенным. Он отодвинул от себя стопку бумаг и в задумчивости откинулся на стуле. Он размышлял. Что объединяет этих мужчин? Бьёрн Фредман по-прежнему остается исключением, стоит особняком. Но, так или иначе, он и остальные жертвы должны составлять единую группу. Бывший министр, торговец предметами искусства, аудитор и вор. Всех их убил и скальпировал один и тот же человек. Тела обнаружены в том порядке, в каком произошли убийства. Веттерстедт, номер первый, был едва спрятан: его просто подсунули под лодку. Карлман, номер два, убит во время Праздника середины лета в собственной беседке. Потом преступник захватывает Бьёрна Фредмана, отвозит его подальше от человеческого жилья, к мосту и там убивает. Тело мы обнаруживаем на станции в Истаде, спрятанное под куском брезента — словно памятник, дожидающийся открытия. Затем убийца перемещается в Хельсингборг, и там его жертвой становится Оке Лильегрен. Нам почти сразу удается выявить его контакты с Веттерстедтом. Теперь остается установить связь между остальными убитыми. Когда мы узнаем, что их связывает, можно будет перейти к следующим вопросам: кто хотел их смерти? Почему преступник не только убил, но и скальпировал их? Как зовут этого воина-одиночку?
Валландер долго сидел, размышляя о Бьёрне Фредмане и Оке Лильегрене. В двух последних убийствах появилось нечто новое. Похищение и кислота — в случае с Фредманом, духовка — в случае с Лильегреном. Преступнику было недостаточно убить их и снять скальп. Но почему? Что толкнуло его на следующий шаг? Да, вода вокруг него становится глубже, дно потихоньку уходит из-под ног. Убийца явно идет на риск. Что до разницы между Фредманом и Лильегреном, то здесь все очевидно. Кислота попала в глаза Бьёрна Фредмана, когда тот был еще жив, Лильегрен оказался в духовке мертвым. Валландер вновь попытался представить себе преступника. Худой, тренированный, босоногий, безумный. Если его цель — уничтожение злодеев, то Бьёрн Фредман должен быть в его списке первым. Затем идет Лильегрен. Затем, примерно на равных, Карлман и Веттерстедт.
Валландер поднялся и подошел к окну. Его что-то смущало в последовательности, в какой совершались убийства. Бьёрн Фредман был третьим. Почему? Ведь именно он — корень зла, и потому логично предположить, что преступник должен был расправиться с ним в первую или в последнюю очередь. Убийца безумен, но в основе его поступков лежит точный расчет. Взять тот же мост. Очевидно, он привлек убийцу своим уединенным расположением. Но сколько же мостов он осмотрел, прежде чем остановить свой выбор на этом? А может, он постоянно находится у моря? Может, убийца — безобидный на вид рыбак или служащий береговой охраны? Или спасатель, у которого есть лучшая в городе скамейка — та самая, на которой так хорошо думается? Почему бы нет? Кроме того, мы знаем, что преступнику удалось доставить Фредмана к мосту в его собственной машине. Но к чему такие сложности? Или он только так и мог заполучить Фредмана в свои руки? Возможно, они условились о встрече. Возможно, были знакомы друг с другом. Что говорил о Фредмане Петер Йельм? В своих ответах он был очень точен. Во-первых, Бьёрн Фредман иногда уезжал, и по возвращении у него появлялись большие деньги. Во-вторых, поговаривали, что он занимается выбиванием долгов. В-третьих, Петер Йельм знал жизнь Фредмана лишь отчасти. Остальное тонуло во мраке, и полиции еще предстояло с этим разобраться.
