Брок переключил свое внимание на младшего из мальчишек, тому было не больше тринадцати. Из-под сдвинутой в сторону бейсболки у парня свисали косички.
— Ты что-то сказал? — спросил Брок.
Джеймс вздернул подбородок и впервые посмотрел Броку в глаза. Сжав кулаки, он упрямо повторил:
— Я сказал, оставь моего друга в покое.
Брок прищурил глаза.
— Только посмотрите. Эй, Конрад, этот парень показывает характер.
— Я слышал, что он сказал, — сказал Гаскинс. — Пошли.
— Сейчас я тут, — с отчаянием произнес Чарльз. — Я не убежал. Прождал тебя тут целый день.
— Но ты не имел права врать. Теперь я должен тебя проучить.
— Прошу тебя, — взмолился Чарльз.
— Сучку будешь просить.
Брок схватился за правый карман шорт Чарльза и рванул с такой силой, что мальчишка упал на тротуар. Шорты разорвались, открыв внутренний карман. Брок оторвал его и вывернул наизнанку. Там было немного наличных и несколько маленьких пакетиков с марихуаной. Брок вытряхнул марихуану на землю и пересчитал деньги. Нахмурившись, он все же опустил деньги к себе в карман.
— И еще кое-что, — сказал Брок и ударил Чарльза по ребрам. Затем, оскалившись, ударил еще раз. Чарльз упал на бок, изо рта у него потекла желчь. Джеймс отвел глаза.
Гаскинс потянул Брока за руку и встал между ним и мальчишкой. Они пристально смотрели друг на друга, пока ярость не угасла в глазах Брока.
— Все было бы проще, — сказал Брок, делая шаг назад и качая головой. — Я хотел только долю, всего лишь половину. Но тебе захотелось скрысятничать. А теперь ты, наверное, думаешь: «Мы достанем этого говнюка. Мы с ним еще разберемся или найдем того, кто разберется и надерет ему задницу». — Брок расправил рубашку. — Только знаешь что, у тебя ничего не выйдет. Ты сопляк, а сопляку не справиться с настоящим мужиком. И за тобой никого нет. А если кто-то и был, то его либо уже прикончили, либо упекли в тюрягу. Ну скажи мне, кто за тебя подпишется? Только твоя маленькая задница и больше никто.
Мальчишка на земле ничего не сказал, его друг тоже молчал.
— Как мое имя?
— Ромео, — сказал Чарльз, закрыв глаза от боли.
— Мы еще вернемся.
Брок и Гаскинс пошли обратно к «импале». Ни один из местных или прохожих не шевельнулся, чтобы помочь мальчикам, и теперь зеваки старательно отводили глаза. Брок знал, что никто из них не будет сообщать в полицию. Но он не был удовлетворен. Это было слишком легко и не стоило усилий человека его репутации, да и результат был ничтожным.
— Сколько мы взяли? — спросил Гаскинс.
— Доллар сорок.
— Оно того не стоило.
— Не беспокойся. Дальше будет больше.
— Мне кажется, что все, что мы делаем, так это избиваем детишек. Черт возьми! Это дерьмо! И что нам это дает?
— Деньги и уважение, — ответил Брок.
Они сели в машину.
— Теперь поедем обратно в Норт-Вест, — сказал Брок. — Там еще пара встреч.
— Без меня, — буркнул Гаскинс. — Мне вставать ни свет ни заря. Надеюсь, ты справишься один?
— Я тебя высажу у дома, — сказал Брок. — С остальными разберусь сам.
Брок сделал звонок по мобильному, включил зажигание и тронулся с места.
Вскоре после того, как они с Гаскинсом уехали с Галлодет, по улице медленно проехала полицейская патрульная машина. Светлокожий полицейский равнодушно скользнул взглядом по сидевшим на ступеньках своих домов местным жителям, по мальчишке, который на углу улицы помогал подняться на ноги другому парнишке, и, поддав газу, поехал дальше.
— Ну, как тебе? — спросил детектив Бо Грин, вернувшись обратно в комнату для допросов.
— Неплохо, — ответил Уильям Тайри и поставил банку с содовой на стол.
— Не слишком теплая?
— Нормальная.
В темноте аппаратной Энтони Антонелли пробормотал с отвращением: «Вот говнюк, думает, что он в ресторане».
— Бо просто хочет, чтобы он расслабился, — сказал Реймон.
Грин опустился на стул.
— Ты нормально себя чувствуешь, Уильям?
— Неплохо.
— Ты все еще под кайфом?
— Я под кайфом весь день, — Тайри покачал головой с отвращением к самому себе.
— Вчера во сколько ты впервые принял наркотик?
— До того, как сел в автобус.
— Ты сел в автобус, чтобы поехать…
— К Джеки.
— Сколько крэка ты выкурил? Ты помнишь?
— Я не знаю. Но забрало меня крепко. Я тогда был здорово расстроен. Наркотик мне помог, я себя почувствовал, понимаете, таким сильным.
— А чем ты был расстроен, Уильям?
— Всем, черт возьми. Год назад меня уволили с работы. Я был водителем при службе доставки белья, ну знаете, одна из тех компаний, которые развозят униформы, скатерти в рестораны и прочее. И с тех пор никак не мог найти работу, а так жить тяжело.
— Я это понимаю.
— Это чертовски тяжело. Потом еще жена меня выгнала. Я честный человек, детектив. И раньше у меня никогда не было неприятностей с законом.
— Я знаю твоих родителей. У вас хорошая семья.
— Я и с наркотиками раньше никогда не связывался, пока не началась такая невезуха. Разве что травку иногда покуривал.
— Не самое страшное преступление.
— Ну вот, жена меня бросила и связалась с каким-то ублюдком. И этот тип спит в моей постели, указывает моим детям, что говорить и что делать… велит им заткнуться и проявлять уважение. К нему.
— Тебя это раздражало.
— Черт возьми, а тебя бы это не раздражало?
— Конечно, — согласился с ним Грин. — Итак, ты вчера выкурил крэк и поехал повидаться со своей бывшей женой.
— Она все еще — моя жена. Мы не разведены.
— Извини, значит, меня неправильно информировали.
— Мы все еще были женаты. И я просто… Я был зол, детектив. Я себя не помнил от злости, когда вышел из дома.
— Ты что-то взял с собой перед уходом?
Тайри кивнул:
— Нож. Ну, тот нож, о котором я вам говорил.
— Тот, который ты положил в пакет «Сейфуэй».
— Угу. Я прихватил его на кухне, как раз перед тем, как свалить.
— А как ты ехал с ним на «Метробусе»?[19]
— Он был у меня под рубашкой.
— И потом ты пошел по Сидар-стрит с ножом под рубашкой и пришел в квартиру своей жены.
Когда Тайри снова кивнул, Грин спросил:
— Ты постучал в дверь, или у тебя был ключ?
— Я постучал. Она спросила, кто там, и я сказал, что это я. Она сказала, что занята и не может со мной увидеться, и попросила меня уйти. Я сказал, что мне нужно поговорить с ней только одну минуту, и она открыла дверь. Я вошел.
— Ты ей еще что-нибудь сказал, когда вошел?
В соседней комнате Антонелли проворчал, скрипнув зубами: «Нет, я просто грохнул ее, черт возьми».
— Что ты сделал, Уильям, когда вошел? — спросил Грин.
— Она выкладывала продукты и всякое прочее. Я подошел к ней, ну туда, где были продукты, к обеденному столу.
— И что ты сделал, когда подошел?
Реймон подался вперед.
— Я не помню, — сказал Тайри.
В аппаратную вошла Ронда Уиллис и, наклонившись к Реймону, тихо сказала: «Джин нашел в мусорном баке пакет. В нем одежда и нож».
Никакого восторга Реймон не почувствовал.
— Скажи об этом Бо, — попросил он.
Реймон и Антонелли, сидя за монитором, видели, как Грин обернулся на стук и кивнул вошедшей в комнату Ронде, которая сказала Грину, что его вызывают к телефону.
Перед тем как Грин вышел из комнаты для допросов, он посмотрел на часы, потом на видеокамеру и четко произнес: «Четыре часа тридцать две минуты».
Он вернулся через несколько минут, точно так же назвал время и сел за стол напротив Уильяма Тайри. Тайри в этот момент курил сигарету.
— Ты в порядке? — спросил Грин.
— Да.
— Еще содовой?
— У меня есть.
— Ну ладно, — сказал Грин. — Давай вернемся к тому, как ты вчера пришел на квартиру к своей жене. Ты вошел в квартиру и пошел за ней к обеденному столу. Что было дальше?
— Я уже говорил: я не помню.
— Уильям!..
— Я вам правду говорю.
— Посмотри на меня, Уильям.
Тайри посмотрел в большие выразительные глаза детектива Бо Грина. Это были полные сочувствия глаза человека, который бегал по тем же улицам и ходил теми же коридорами средней школы Баллу. Глаза человека, который, как и Тайри, вырос в крепкой американской семье и который тоже в молодости слушал группы «Трабл Фанк», «Рэйр Эссене» и «Бэкъярд» и видел бесплатные выступления поп-групп в парке Форт-Дюпон. Человека, который почти ничем не отличался от Тайри и которому тот вполне мог довериться.
— Что ты сделал с ножом, когда подошел за Джеки к столу?
Тайри ничего не ответил.
— У нас есть нож, — сказал Грин, в его голосе не было угрозы или злобы. — У нас есть одежда, в которой ты был вчера. Кровь на одежде и на ноже совпадет с кровью твоей жены. И под ногтями твоей жены наверняка осталась кожа, которую она содрала с твоего лица. Поэтому, давай, Уильям, покончим со всем этим?
