норовил встать на ее лыжи, словно боялся утонуть в мягком снегу.
Ребекка посмотрела на небо – только бы снова не пошел снег. Вспомнила бабушку. Как ей удавалось содержать дом в такой чистоте и все успевать? И при этом она не выбросила ни одного комнатного цветка. Каждую весну сажала огород, и не только съедобные растения, но и цветы на клумбе. Идеальный порядок был и в ящиках, и под мойкой на кухне; наволочки выстираны, гардины выглажены. У Ребекки же даже покупка новых колготок всегда оставалась на втором месте, не говоря уж о доме и уборке. На первом – всегда работа.
Ребекка подумала о маме. Какой она была? С характером, судя по тому, что говорят о ней в Курравааре. Такой они, конечно, видят и ее дочь. Некоторые по-прежнему называют Ребекку адвокатом, с тех самых пор как она уехала в Стокгольм учиться на юриста.
«Не думай об этом, – продолжал бабушкин голос в голове. – Ei se kannatte – оно того не стоит». Бабушка не имела привычки постоянно переваривать прошлое. Каждый день несет новые заботы. И это, конечно, самая верная стратегия.
Бабушка не понаслышке знала, что значит терять близких. Братья, сестры, муж, сын – все умерли раньше нее. Вот только время тогда было другое – ни тебе йоги, ни терапии, ни психологов. Бабушка уходила в лес и плакала, а потом возвращалась к работе. Не верила, что беде можно помочь разговорами.
«Но разве я сама не такая?» – спросила себя Ребекка.
Она драила половицы. Макала щетку в теплую мыльную воду, ползала по комнате на коленях.
«Я покончила с терапией, не успев начать. И тоже думала, что нет никакого толку копаться в этом. Что было, то было. Оба они были отщепенцы – и мама, и папа. Оба тонули в этом болоте и протянули друг другу руки. Да так и не смогли спастись».
Скоро уйдут последние, кто может хоть что-нибудь рассказать. Сиввинг. И Рагнхильд Пеккари. Ребекка прогнала мысль о Рагнхильд, одновременно отпихивая коробку с бумагами предприятия Улле и Андерса Пеккари. Господин фон Чума, конечно, пришлет за ней кого-нибудь, как только ордер об обыске будет отозван.
«И тебе совсем не обязательно заглядывать в каждый ящик, – сказал себе Ребекка. – Есть вещи, на которые нужно просто наплевать».
В доме запахло чистотой. Осталось срезать несколько березовых веточек и поставить в большую вазу. Снуррис уединился на кухонном диване. Вздыхал и бросал на Ребекку долгие взгляды. «Как долго ты еще собираешься быть такой скучной?» – спрашивал он.
Бабушка пела, когда убиралась. И делала перерывы на кофе.
Стиральная машина опять запищала. Пора развешивать новую партию белья, кофе потом. И еще позвонить Сиввингу, спросить, не хочет ли он составить Ребекке компанию.
* * *
– Как же я это ненавижу!
Анна-Мария рванула на себе платье в примерочной кабинке. Она застряла в нем и теперь стояла, наклонившись вперед и перевесив подол через голову. Ткань стягивала бока, дышать было нечем. Вдобавок пот…
«Если я рвану слишком сильно, это может дорого обойтись», – подумала Мелла.
– Мы уходим, – сказала она Йенни, которая заглянула в кабинку. – Пора обедать.
Йенни откинула шторку и вошла.
– Помоги же мне… тяни… – простонала Анна-Мария, путаясь головой в подоле.
– Но, мама… – рассмеялась Йенни. – Стой спокойно, сейчас я тебе помогу.
– Высвободи же меня из этого… дурацкого платья, – почти закричала Мелла.
– Всё в порядке? – послышался голос продавщицы. – Может, принести другой размер?
– Нет, лучше лом, – простонала Анна-Мария.
Кое-как, с помощью Йенни, она высвободилась. С ненавистью смотрела на платье, пока дочь расправляла его на вешалке.
– Почему ты не позвала меня, когда была в нем? – обиделась Йенни. – Тебе не понравилось?
– Еще как понравилось, – с угрозой в голосе прошипела Мелла. – На вешалке оно смотрится особенно хорошо.
– Тогда попробуй это. У тебя роскошные плечи. – Йенни держала в руках цветастое платье с большим вырезом.
– Хм… Слишком длинное, – подозрительно проворчала Мелла.
– Я помогу тебе его укоротить. Давай же, мама. Примерять одежду – это же так здорово!
– Нет. – Мелла покачала головой и показала на дочь пальцем. – Это здорово, когда тебе двадцать. Но когда задница свисает до колен…
– Прекрати немедленно! – строго оборвала ее Йенни. – За что ты так ненавидишь свое тело?
Мелла послушно натянула платье. Из зеркала на нее смотрела сумасшедшая.
– М-да… Похоже, я и в самом деле вошла в контакт со своей внутренней богиней. Нужно срочно воскурить благовония.
– Сними, – согласилась дочь, – это не твое. И прекрати паясничать.
– Ставлю маленькое красное сердечко под твоими намеками, – продолжала Мелла, выбираясь из платья номер два.
Платье номер три превратило ее в сбежавшее из кондитерской пирожное. А номер четыре вспучилось горбом на спине, потому что Мелла была маленького роста.
– The bells, the bells… – напевала Анна-Мария, вышагивая по кабинке.
Платье номер пять она примерять отказалась:
– Длинных рубашек у меня дома достаточно.
– Сдаюсь! – воскликнула Йенни. – Забудь о празднике. Зачем туда идти, если это тебе так тяжело дается?
– Но я должна туда пойти, – мрачно возразила Мелла. – Особенно теперь, когда Ребекка отстранена от расследования. Если не пойду, меня могут неправильно понять. И ты здесь, чтобы помочь мне.
– Тогда крепись. Вот это…
– У него только один рукав… ну хорошо, хорошо…
Небесно-голубое платье село как влитое.
– Убийственно хороша. – Йенни покачала головой.
Анна-Мария согласилась и, довольная, долго вертелась перед зеркалом, пока не взглянула на ценник.
– Сколько?.. Они что, вшили в подол бриллианты?
И тут Йенни приступила ко второй стадии операции – уговариванию. Когда Анна-Мария покупала себе платье в последний раз? У них один размер обуви, и Йенни с удовольствием одолжит маме свои лучшие туфли.
Наконец позвонили Роберту, и тот, конечно, сказал «да».
– Ну хорошо. – Анна-Мария надеялась, что денег на ее карточке хватит. – Пусть это будет дорогой праздник.
Один поцелуй, который дочь запечатлела на ее щеке, стоил половины этой суммы. Обе они смеялись. Успели и пообедать, перед тем как Йенни
