— Давайте начнем с самого начала, — сказал Сейер. — Мне больно мучить вас, но время для нас очень ценно. Когда она вышла из дома?
Мать ответила, глядя в колени:
— В половину первого.
— Куда она направлялась?
— К Анетте. Школьной подруге. Они делали вместе задание, втроем. Их освободили от посещения занятий, чтобы они могли поработать вместе.
— Но она туда не пришла?
— Мы позвонили в половине одиннадцатого вечера. Анетта уже легла спать. Пришла только вторая девочка. Я не думала…
Она спрятала лицо в ладонях.
— Почему девочки не позвонили сюда, не стали искать Анни?
— Они решили, что она передумала, — ответила мать, сдерживая рыдания. — Они плохо ее знают. Она никогда не прогуливала. Она вообще никогда не халтурила.
— Она собиралась идти пешком?
— Да. У нее сломался велосипед, обычно она ездила на нем. Автобусов тут нет.
— Где живет Анетта?
— У Хоргенов. У них хозяйство и своя лавка.
Сейер кивнул. Скарре записывал, царапая ручкой по бумаге.
— У нее был парень?
— Хальвор Мунтц.
— Они давно встречались?
— Около трех лет. Он старше ее. Они иногда ссорились, но в последнее время все было в порядке, насколько я знаю.
Руки Ады Холланд ощупывали друг друга, раскрывались и снова складывались в замок. Она была почти такой же высокой, как ее муж, плотной, словно ее вырезали грубыми ножницами.
— Вы не знаете, были ли у них сексуальные отношения?
Мать разгневанно посмотрела на полицейского.
— Ей всего пятнадцать!
— Я же не знал ее, — поспешно сказал Сейер извиняющимся тоном.
— Ничего такого, — отрезала мать.
— Вообще-то мы не можем быть уверены, — попытался вставить слово муж. — Хальвору восемнадцать. Он уже не ребенок.
— Ну конечно я знаю, — перебила она.
— Она же не все тебе рассказывает.
— Я бы знала!
— Но ты не желаешь разговаривать на такие темы!
Повисло напряжение. Сейер мысленно сделал свои выводы; Скарре что-то записал в своем блокноте.
— Если она шла делать домашнее задание, у нее наверняка была с собой сумка?
— Коричневый кожаный рюкзак. Где он?
— Мы его не нашли.
Значит, придется посылать водолазов, подумал Сейер.
— Она принимала какие-нибудь лекарства?
— Да нет. Она никогда не болела.
— Что она была за девочка? Открытая? Разговорчивая?
— Тяжелая, — мрачно сказал отец.
— Что вы имеете в виду? — Сейер обернулся к нему.
— Это просто такой возраст, — вмешалась мать. — Она была в переходном возрасте.
— Вы имеете в виду, что она изменилась? — Сейер снова обратился к отцу, чтобы исключить из разговора мать. Не получилось.
— Все девочки меняются в этом возрасте. Они взрослеют. Сёльви тоже была такой. Сёльви — это наша старшая, — добавила Ада.
Мужчина не ответил, он опять словно онемел.
— Так она не была открытой и разговорчивой девочкой?
— Она была тихой и скромной, — гордо сказала мать. — Пунктуальной и справедливой. В ее жизни был порядок.
— А раньше она была более живой?
— Дети более открыты.
— Когда примерно она начала меняться? — спросил Сейер.
— Лет в четырнадцать.
Он кивнул, снова взглянул на отца.
— Для перемен не было других причин?
— Каких, например? — быстро спросила мать.
— Я не знаю. — Сейер вздохнул и отклонился назад. — Я пытаюсь выяснить, от чего она умерла.
Мать так сильно задрожала, что почти потеряла дар речи. Ее слова трудно было разобрать:
— От чего она умерла? Но что это может быть, кроме…
Она не смогла выговорить это слово.
— Мы не знаем.
— Но она не была… — И снова пауза.
— Мы не знаем, фру Холланд. Пока нет. Нужно время. Но те, кто занимаются сейчас Анни, знают, что делать.
Сейер осмотрелся в комнате, чистой и прибранной, сине-белой, как и одежда Анни. Венки засушенных цветов над дверьми, гардины с белыми колечками из соленого теста на окнах. Фотографии. Вязаные фигурки. Все хорошо сочетается, прибрано и прилично. Он поднялся. Подошел к большой фотографии на стене.
— Это снято зимой.
Мать последовала за ним. Сейер осторожно снял фотографию и посмотрел на Анни. Удивился, как удивлялся каждый раз, когда видел лицо, которое в первый раз увидел безжизненным и темным. Тот же человек, и все-таки не тот же. У Анни было широкое лицо с крупным ртом и большими серыми глазами. Густые темные брови. Она сдержанно улыбалась. Распахнутый ворот рубашки и часть медальона. Красивая девушка, подумал он.
— Она занималась спортом?
— Раньше, — тихо сказал отец.
— Она играла в гандбол, — печально сказала мать, — но потом бросила. Сейчас она бегает. Много миль в неделю.
— Много миль? Почему она бросила гандбол?
— Не успевала учиться. Дети — они все такие, чем-то увлекаются, потом бросают. Она пробовала играть в школьном оркестре, на корнете. Тоже бросила.
— Она хорошо играла? В гандбол?
Мать повесила фотографию на место.
— Очень хорошо, — тихо сказал отец. — Она была вратарем. Зря она ушла из команды.
— Я думала, ей было скучно стоять в воротах, — сказала мать. — Я думала, она бросила поэтому.
— Мы не знаем, — ответил мужчина. — Она никогда нам ничего не объясняла.
Сейер снова сел.
— Она хорошо училась в школе?
— Лучше многих. Я не хвастаюсь, это правда, — ответил отец.
— Это задание, над которым работали девочки, в чем оно состояло?
— Сигрид Унсет. Они должны были сдать его ко дню святого Ханса.
— Можно заглянуть в ее комнату?
Мать поднялась и пошла короткими шагами, словно на ощупь. Отец остался сидеть на подлокотнике.
Комната была очень маленькой, но выглядела как отдельный кабинет. Места как раз хватало для кровати, письменного стола и стула. Сейер выглянул из окна и увидел веранду дома напротив. Апельсиново-желтого дома. Под окном на дереве торчали остатки старого птичьего гнезда. Он поискал на стенах постеры, но их не было. Зато в комнате было множество кубков, дипломов и медалей; на фотографиях красовалась сама Анни. На одной она была в форме вратаря вместе со своей командой, на другой — стояла на красивой доске для серфинга. На стенах над кроватью висело много фотографий маленьких детей; на одной из них Анни везла коляску. А вот рядом с молодым парнем. Сейер указал на нее:
— Это ее парень?
Мать кивнула.
— Она работала с детьми?
Он указал на фотографию Анни с беловолосым карапузом на коленях. Девушка выглядела гордой и довольной. Она даже приподняла мальчика перед камерой, почти как трофей.
— Она сидела со всеми детьми на этой улице, если родители просили.
— Она любила детей?
Мать снова кивнула.
— Она вела дневник, фру Холланд?
— Не думаю. Я искала его, — призналась она. — Искала всю ночь.
— Ничего не нашли?
Ада покачала головой. Из комнаты доносилось тихое бормотание.
— Нам нужны имена, — сказал Сейер наконец. — Людей, с которыми мы можем поговорить.
Он смотрел на фотографии на стенах и внимательно изучал униформу вратаря на Анни, черную, с зеленой эмблемой на груди.
— Похожа на дракона?
— Это морской змей, — тихо объяснила мать.
— Почему морской змей?
— Здесь во фьорде жил когда-то морской змей. Это всего лишь сага, старая легенда. Если ты идешь в море на веслах и слышишь, как за лодкой вскипает вода, это морской змей встает из глубины. Ни в коем случае нельзя оборачиваться, просто греби дальше. Если делать вид, что ничего не происходит, и оставить его в покое, все будет хорошо; но если ты обернешься и посмотришь ему в глаза, он утащит тебя глубоко-глубоко. Сага говорит, что у него красные глаза.
— Пойдемте вниз.
Скарре все еще писал. Мужчина по-прежнему сидел на подлокотнике дивана. Он выглядел так, будто изо всех сил старается не взорваться.
— А ее сестра?
— Она прилетит самолетом перед обедом. Она в Тронхейме, там живет моя сестра.
Фру Холланд снова упала на диван и прислонилась к мужу. Сейер подошел к окну и выглянул. Из кухни дома напротив на него уставилось чье-то лицо.
— Дома здесь стоят довольно близко друг к другу, — констатировал он. — Вы хорошо знаете своих соседей?
— Довольно хорошо.
— И все знают Анни?
Она молча кивнула.
— Мы пройдемся по улице, зайдем в дома. Пусть это вас не беспокоит.
— Нам нечего стыдиться.
— Вы можете дать нам несколько фотографий?
Отец поднялся и подошел к полке под телевизором.
— У нас есть видео, — сказал он, — с прошлого лета. Мы были в хижине в Крагерё.
— Им не нужно видео, — бесцветно сказала мать. — Только ее фотография.
— Я охотно возьму его.
Сейер взял кассету и поблагодарил.
