Мгновение спустя он встал, прошел в дом и вымыл кофейные чашки, оставленные на столе.
Валландер вздрогнул во сне. Он почувствовал, как кто-то отрывает ему ногу. Открыв глаза, он увидел, что застрял в промежутке между изножьем и ободранным днищем кровати. Чтобы высвободиться, ему пришлось повернуться на бок. Он полежал без движения. Рассвет проникал сквозь небрежно спущенные роликовые гардины. Он посмотрел на часы, стоявшие на тумбочке у кровати. Стрелки часов показывали половину пятого. Валландер проспал всего несколько часов и чувствовал себя очень усталым. Мысленно он опять находился посреди рапсового поля. Он подумал, что теперь девушка представляется ему гораздо отчетливее. «Она боялась не меня, — подумал он. — И пряталась она не от меня и не от Саломонсона. Там был кто-то еще».
Он встал и поплелся на кухню. Дожидаясь, пока сварится кофе, Валландер пошел в неубранную гостиную и посмотрел на автоответчик. Красная лампа мигала. Он включил запись. Первое сообщение было от его сестры Кристины. «Позвони мне. Лучше в ближайшие два дня». Валландер тут же подумал, что это связано с их пожилым отцом. Тот женился на своей сиделке и жил теперь не один, но по-прежнему был капризным, настроение у него постоянно менялось. Затем шло скрипучее и неразборчивое сообщение из «Сконска Дагбладет» — спрашивали, интересуется ли он подпиской на газету. Он уже собрался было вернуться на кухню, как прозвучало еще одно сообщение. «Это Байба. Я еду в Таллинн на несколько дней. В субботу вернусь». Его тут же охватила дикая ревность, с которой невозможно совладать. Зачем ей понадобилось ехать в Таллинн? Она ничего об этом не сказала, когда они разговаривали в последний раз. Он пошел на кухню, налил кофе и позвонил в Ригу, хотя знал, что Байба наверняка еще спит. В трубке раздавались гудки, никто не подходил. С тем же успехом он позвонил еще раз. Беспокойство росло. Вряд ли она поехала в Таллинн в пять часов утра. Почему ее нет дома? И если она дома, то почему не подходит к телефону? Он взял чашку кофе, открыл дверь на балкон, выходивший на Мариягатан, и сел на единственный стул, который умещался на балконе. Девушка снова бежала по рапсовому полю. На мгновение ему показалось, что она похожа на Байбу. Он заставил себя подумать о том, что его ревность лишена оснований. Ведь он даже не имел права ревновать ее, поскольку они договорились не подкреплять свои хрупкие отношения ненужными обещаниями верности. Он вспомнил, как в ночь перед Рождеством они допоздна сидели и рассуждали о том, что, собственно говоря, они хотят друг от друга. Больше всего Валландеру хотелось, чтобы они поженились. Но когда Байба сказала о своей потребности в свободе, он тотчас с ней согласился. Он готов был соглашаться со всем, только бы не потерять ее.
Стояло раннее утро, но воздух уже прогрелся. Небо было ясно-голубым. Он не торопясь пил кофе, пытаясь не думать о девушке, которая сожгла себя посреди желтого рапса. Валландер допил кофе, вернулся в спальню и долго рылся в гардеробе в поисках чистой рубашки. Прежде чем идти в ванну, он собрал грязную одежду, которая валялась по всей квартире. На полу посреди гостиной выросла огромная куча вещей. Он решил сегодня же постирать.
Без пятнадцати шесть Валландер вышел из квартиры и направился вниз по улице. Он сел в машину и вспомнил, что до конца июня должен пройти техосмотр. Он свернул на Регементсгатан и поехал по Эстерледен. Неожиданно для самого себя он выехал из города и остановился около нового кладбища возле дороги на Кронохольм. Он вышел из машины и не торопясь пошел между рядами низких каменных надгробий. Изредка он мельком различал будто бы знакомые имена. Увидев год рождения, совпадающий с его собственным, Валландер тотчас отвел взгляд. Несколько молодых людей в синей спецодежде выгружали газонокосилку из прицепа мопеда. Он дошел до колумбария и сел на скамью. Он не был здесь с того самого ветреного осеннего дня четыре года назад, когда они развеяли прах Рюдберга. В тот раз был Бьёрк и несколько дальних, неизвестных родственников Рюдберга. Валландер много раз думал о том, что надо бы вернуться сюда. Но так никогда и не сделал этого, только сегодня.
«Надгробие было очень простое, — подумал он. — На нем высекли имя Рюдберга. В этой крохотной точке сосредоточились все воспоминания о том, каким он был. Но и здесь, в колумбарии, где витают незримые духи умерших, я не смогу обрести его вновь».
Он вдруг понял, что ему сложно мысленно представить себе, как выглядел Рюдберг. «Он умирает даже во мне самом, — подумал Валландер. — Скоро и само воспоминание о нем истлеет».
Валландеру стало нехорошо, и он встал. Перед глазами непрерывно бежала горящая девушка. Он направился прямиком в полицейское управление, вошел в свой кабинет и закрыл дверь. В половине восьмого он заставил себя разобраться с обзором по делу об угоне автомобилей, которое надо было передать Сведбергу. Он положил папки на пол, чтобы стол был совершенно пустым.
Валландер приподнял подстилку на столе и посмотрел, нет ли под ней каких-нибудь забытых бумаг. Вместо них он нашел лотерейный билет с поцарапанным защитным слоем, купленный много месяцев назад. Он потер серебристое покрытие линейкой и увидел, что выиграл 25 крон. Из коридора послышались голоса Мартинсона и Анн-Бритт Хёглунд. Валландер откинулся на стуле, положил ноги на стол и закрыл глаза. Он проспал самое большее минут десять. Проснулся он от того, что ногу свела судорога. В ту же минуту зазвонил телефон. Валландер схватил трубку, звонил Пер Окесон из прокуратуры. Они поздоровались и обменялись парой слов о погоде. За долгие годы совместной работы между ними постепенно установилось нечто вроде дружбы, но ни один из них не говорил об этом вслух. Часто случалось, что они спорили о том, мотивировано ли нападение и есть ли основания для повторного ареста. Но было между ними и доверие, становившееся глубже, несмотря на то, что они почти никогда не общались вне работы.
— Я прочитал в утренней газете о девушке, которая сгорела на пашне у Марсвинсхольма, — сказал Пер Окесон. — Для меня тут ничего нет?
— Это было самоубийство, — ответил Валландер. — Не считая старого фермера Саломонсона, я был единственным свидетелем происшедшего.
— Господи, да что ты там делал?
— Позвонил Саломонсон. При нормальном раскладе на место выезжает полицейский патруль. Но они в это время были на задании.
— Наверно, зрелище не из приятных.
— Хуже не бывает. Для нас сейчас главное попытаться установить личность погибшей. Думаю, на коммутатор уже поступают звонки. Звонят взволнованные люди, ищущие своих пропавших родственников.
— Но у тебя нет никаких подозрений на криминал?
Сам не зная почему, Валландер внезапно замешкался с ответом.
— Нет, — сказал он помедлив. — Вряд ли можно лишить себя жизни более однозначным способом.
— Но до конца ты в этом не уверен?
— Я плохо спал ночью. Все было, как ты сказал — страшное потрясение.
Они замолчали. Валландер почувствовал, что Пер Окесон хочет сказать что-то еще.
— Я звоню не только поэтому, — сказал он. — Только пусть это останется между нами.
— Я не из тех, кто болтает о чужих делах.
— Помнишь, несколько лет назад я говорил о том, что хочу заняться чем-нибудь другим? Пока не стало слишком поздно, пока я еще не совсем старик.
Валландер помнил этот разговор.
— Помню, ты говорил про беженцев и про ООН. Про Судан, кажется?
— Про Уганду. И я уже, можно сказать, получил предложение. Я решил согласиться. С сентября я на год ухожу в отпуск.
— А что твоя жена?
— Я как раз поэтому тебе и звоню. Мне нужна моральная поддержка. Я с ней об этом еще не разговаривал.
— Собираешься взять ее с собой?
— Нет.
— Ну тогда я подозреваю, что она будет весьма удивлена.
— Не посоветуешь, как бы мне преподнести ей эту новость?
— К сожалению, нет. Но, думаю, ты поступаешь правильно. Жизнь — это нечто большее, она не может заключаться только в том, чтобы сажать людей в тюрьму.
— Я тебе потом расскажу, как пройдет объяснение.
Разговор уже было подошел к концу, когда у Валландера вдруг возник вопрос:
— Значит, Анетте Брулин вернется и будет тебя замещать?
— Она больше не по этой части, работает теперь адвокатом в Стокгольме, — ответил Пер Окесон. — А что, разве ты от нее не в восторге?
— Да нет, — сказал Валландер. — Я просто поинтересовался.
Он повесил трубку. С силой нахлынула неожиданная зависть. Он сам бы с удовольствием уехал в Уганду и занимался бы чем-нибудь совершенно другим. Нет ничего противнее, чем смотреть, как юное существо умирает, превращая себя в пропитанный бензином факел. Он завидовал Перу Окесону, который позволил себе перейти от слов к делу.
Радость, переполнявшая его на пути к Саломонсону, улетучилась. Валландер стоял у окна и смотрел на улицу. Возле водонапорной башни ярко зеленела трава. Валландер вспомнил прошедший год, когда долгое время был на больничном после того, как убил человека. Теперь он задумался о том, удалось ли ему, собственно говоря, полностью освободиться от охватившей его депрессии. Мне надо поступить, как Пер Окесон. Найдется своя Уганда и для меня. Для Байбы и для меня.
