Сама она отползала назад, подальше от тропы, в кусты, видя, как пулемёты поливают тропу огнём — поднимая пыль, словно гигантская щётка, подметавшая тропу. Где-то, в некомфортной близости, но достаточно далеко, чтобы быть опасной, разорвалась граната. По своему опыту Милли узнала «Штильгранате 24» — немецкую «толкушку». Короткий, плотный удар взрыва грохнул в ушах и подбросил её на дюйм — два от земли.
Полгода пеших боёв в Сталинграде преподнёс ей хорошие уроки: она хорошо узнавала спастический, отрывистый звук немецких пулемётов, более высокий, медленный звук очередей их пистолетов-пулемётов и рвущиеся вспышки света, удары взрывных волн и звука от гранат М24 в конце их полёта от руки гранатомётчика до цели. Немцы хорошо расположились, были тяжело вооружены и беречь боеприпасы у них не было необходимости. Засада была призвана заведомо уничтожить всех, безо всякой деликатности — вплоть до лошадей и собак.
Винтовки у неё не было, равно как и другого оружия. Но поскольку она спала одетой, сейчас на ней оставался снайперский камуфляжный балахон. Оставалось только скрываться — подальше, прочь, пятясь в лес. Что она и сделала — но тут на неё свалился человек.
Напавший обхватил её ногами — не как насильник, но как убийца. Милли разглядела лицо незнакомца, охваченное чистейшей яростью, пёстрый камуфляж боевой куртки СС — странно, но такие детали запоминаются. Он запутался в ремне своего пистолета-пулемёта, сковывавшем теперь его движения, но это не имело значения, поскольку он был гораздо сильнее. Предплечьем одной руки он прижал Милли к земле, а другая, выпутавшись из оружейного ремня, дотянулась до бедра и вернулась с восьмидюймовым стальным клинком. Во время этой возни с нападавшего слетел шлем. Он занёс руку для удара, и в этот момент пуля ударила его в лицо, вырвав нос и левый глаз и разом превратив в мёртвую тушу, кулём упавшую назад. Милли так и не поняла, откуда прилетела спасительная пуля — от выжившего партизана либо это был заблудившийся выстрел атакующих СС, а может и рикошет — поскольку рикошет не следует никаким законам, а лишь своей сумасшедшей прихоти.
Освободившись наконец, она снова поползла дальше, извиваясь и отталкиваясь ногами. Теперь были слышны более высокого тона очереди партизанских томмиганов — кто-то пережил нападение и теперь отстреливался. Снова ржали лошади — лишённые всадников, они получали трассирующие пули в бока и падали по краям тропы, вздымая всё новые клубы пули бьющимися в конвульсиях копытами. Снова грохнули взрывы: ублюдки — эсэсовцы закидывали тропу гранатами, и пара пулемётов снова и снова поливала колонну, менее плотным огнём, но столь же настойчиво. Пулемётчики продолжали высекать крошки и клочья земли из поверхности, а бойцы с пистолетами — пулемётами также поливали уже поражённые цели.
Вдруг молчание, более громкое, чем стрельба и взрывы, окутало место засады. Милли увидела, как вдоль тропы поднялись люди — настолько близко, что напугали её. Она вдруг поняла, что наткнулась на одного из сидевших у тропы, натолкнувшись на его боевой пост и вынудив его поймать шальную пулю. Однако, оставшиеся соратники погибшего быстро двинулись в сторону остатков колонны, намереваясь закончить столкновение короткими очередями своих пистолетов — пулемётов в упор.
Милли не стала наблюдать за этим, предпочтя не тратить время на страх, а вместо этого по-снайперски тихо и быстро устремиться в направлении, обещавшем выживание — подальше от места атаки. Вскоре она заслышала голоса — не немецкие, а звучавшие на каком-то славянском языке, возможно, сербском — и замерла. Недалеко от неё показались двое мужчин, приближавшиеся к месту засады.
Как полагается снайперу, которым она была, она владела снайперским даром исчезновения, сейчас применив его во всей полноте — чего ей не приходилось делать никогда раньше за все долгие месяцы сражений.
* * *
Согнувшись над полевой радиостанцией Feldfu.B2, закреплённой на спине связиста, Салид связался с подразделением 12-й танковой дивизии СС и теперь говорил в микрофон.
— Алло, алло, это Цеппелин, вызывает Антона, отвечайте.
— Алло, алло, Цеппелин, Антон слушает, слышу чётко и ясно.
— Антон, запрашиваю БТРы сюда и побыстрее. Не знаю, есть ли кто-то ещё рядом. Людей мало, есть потери, а нам ещё нужно погрузить добычу и уйти до прибытия бандитов.
— Цеппелин, принял. БТРы выехали и будут у вас в течение часа. Результат задания, Цеппелин?
— Принял, Антон. Результат задания: много убитых, точное число позже.
Немцы! — думал Салид. Им всегда нужны числа обо всём. Волоски на жопе дьявола — и те посчитай.
— Цеппелин, передам дальше. Конец передачи.
— Конец передачи, — подтвердил капитан.
Его люди тем временем наводили порядок. Он передал микрофон связисту, разогнулся и присоединился к бойцам, войдя в ранее обстреливаемую зону. Салид слышал, как кряхтели пулемётчики, снимая своё оружие с треног и разбирая для транспортировки. Над тропой всё ещё висел едкий пороховой дым. Везде валялись тела партизан — скорченных или расслабленных в зависимости от того, как их застигла смерть. Пара лошадей ещё дышали и бились, но их быстро упокоили последними выстрелами.
Он быстро распорядился:
— Второму взводу установить периметр в ста метрах. Остальным продолжать. Где Аков? Чёрт его дери, его никогда нет рядом когда..
— Капитан, — отозвался сержант Аков, — я здесь.
Аков был жестоким человеком — в прошлом сержантом полиции, и теперь отлично справлялся с солдатскими задачами. Его лицо было закопчено пороховыми газами ручного оружия — он только что прибежал с дальнего конца линии обстрела.
— У меня есть количество, сэр.
— Докладывайте, сержант, — ответил Салид.
— Тридцать пять бандитов убито. Как минимум девять из них — женщины, но некоторые слишком изуродованы, чтобы определить точно. Кровяных следов нет. Сложно представить, что под обстрелом кто-то выжил, но всё может быть. Когда рассветёт, мы поищем следы.
— Когда рассветёт, нас здесь уже давно не должно быть. Что с нашими потерями?
— Двое погибло, семеро ранено, один тяжёлый и не доживёт до полпути обратно.
Вверх и вниз по тропе щёлкали одиночные выстрелы, разносясь в плотном воздухе летней ночи. Бойцы карательного батальона знали, что не стоит проверять тела, подходя близко. Переверни вы тело — а он ещё жив, у него пистолет или нож и он хочет забрать вас с собой. А может, истекая кровью, он скрутил колпачок с гранаты и намотал вытяжной шнур на запястье, так что когда тело будет потревожено, сработает запал и граната взорвётся. Поэтому каратели подходили осторожно, подсвечивая фонарями, сохраняя дистанцию и всаживая короткую очередь в каждое тело. Так было безопаснее, а безопасность стоила перевода патронов. Только когда колонна трупов была убита по второму разу, бойцы повесили оружие на ремни и растащили тела, сложив их в порядке — пусть и неподвижном — для более пристального изучения.
— Вы узнаете? — спросил Аков у капитана-араба, медленно шедшего вдоль мёртвых тел и пристально изучавшего каждое из них.
Салид всматривался в каждое мёртвое тело. Он ничего не ощущал, кроме глубокого чувства долга и ответственности перед командованием. Амбиции ничего не значили — лишь одна Истинная Вера. Маски смерти ничего не значили для него — он видел подобное тысячи раз, а за время службы в Эйнзацгруппе Д понял, что смерть успокаивает любое лицо.
Наконец, он вытащил карточку из кармана своей куртки и сверился с ней.
— Не уверен насчёт женщины, — сказал он. — Нам нужно будет отмыть их, чтобы уточнить личность. Что же о Баке — я надеялся пригвоздить его этой ночью. Была бы хорошая добыча, да ещё и принесла бы мне неделю в Берлине. Однако, если он — не один из тех, кому лицо разнесло, я его не вижу. Может быть, его вообще здесь нет.
«Неделя в Берлине» была чистейшим театром для постоянно озабоченных сербов, которые любили насиловать так же, как и убивать. Собственные же вкусы Салида были эстетскими: неделю отпуска он посвятил бы молитвенным ритуалам — роскоши, от которой его быстро отучил Восточный фронт. Молиться пять раз в день и вспоминать суровую красоту его его любимой Палестины — финиковые и оливковые рощи, выбеленные палящим солнцем песчаниковые холмы, жару, яркое солнце и нуждающихся людей.
— Разведка предсказывала, что Бак будет здесь — сказал Аков.
— Предсказание — слишком учёное слово, сержант. Они просто догадывались, как и остальные из нас. В нормальных условиях я назвал бы эту операцию самой успешной. Трупов столько, что панцергренадёры фон Бинка и за год не соберут. Но наша операция была особенной, так что я всё ещё не уверен, что мы добились цели и не знаю, что мы будем докладывать обергруппенфюреру Грёдлю.
— Капитан! — раздался крик от бежавшего к ним взволнованного человека. В руках он держал винтовку, которую и вручил Акову, а тот в свою очередь передал добычу Салиду.
