Думай об этих людях. Они лежат тихо, не издавая ни звука, пока их товарищи стреляют у них над головами. Обе команды чётко знают свою роль, палачи полностью уверены в стрелках и вступают в дело в тот самый момент, когда пулемётчики прекращают огонь. Ни секунды задержки.
Выжившие? Каприз удачи, может быть — несколько из пятидесяти. Она сама среди счастливчиков. Всё же — роскошное уничтожение, наверное, тщательно разученное, раз уж столько людей знают свои места и ходы. Непохоже, что это случайная удача. Эти люди знали, они были уверены. У них превосходная разведка. Они беззвучно двигались через лес, контролируемый партизанами, точно знали тропы, они всё продумали и красиво исполнили. Это калибр Ваффен-СС, а то и больше. Они представляли собою — если она верно понимала ситуацию здесь, в Карпатах, как патовую — ввод в дело новой энергии, появление на поле боя специального отряда.
Что бы это значило?
Тут её вывело из сосредоточенности замеченное движение. Всмотревшись, она поделила поле зрения на сектора, изучаемые по очереди сверху вниз так же методично, как машинистка печатает интервью.
Тут Милли и заметила их.
Львов Наше время
— Немцы точно знали, где будет отряд Бака и когда он прибудет туда. Они идеально всё исполнили, — сказал Суэггер. — Но дело не в том, что они сделали всё быстро. Это «быстро» означает предательство.
— Кто-то сдал их. Можем ли мы понять, кто это был?
Они сидели на площади старого Львова возле уличного кафе, называвшегося «Кентавр». Сам город воплощал стиль австро-венгерской империи, напоминая Прагу или Вену. Суэггеру так и казалось, что сейчас на улице появится процессия стучащих по брусчатке гусар с мечами и в бронзовых нагрудниках поверх красных жилетов, следующая во главе следования какого-нибудь императора. Здесь было сложно думать о предательстве — на ум шли мысли о волшебстве и принцессах.
— Рассмотрим возможности, — ответил Суэггер. — Во-первых, тактическое предательство. Такое случается исходя из самой природы боевых операций. К примеру, немецкий разведывательный самолёт «Шторьх» заметил русский самолёт, на котором прилетела Милли. Этого хватило, чтобы углядеть движение колонны. Экипаж «Шторьха» передал по радио место, время и направление, а по случайности рядом оказалась контрпартизанская команда карательного батальона, успевшая организовать засаду, в которую и угодили бандиты.
— Это вряд ли можно назвать предательством, — возразила Рейли. — Это просто случайность.
— Справедливо. О'кей, местное предательство. Один из крестьян — немецкий агент. А может, майор СС взял его дочь в заложники, и он вынужден сдать своих людей, выдав сведения ещё до того, как партизаны пошли встречать Милли. Это даёт немцам массу времени на ввод в игру карательного батальона.
— Так это просто совпадение по времени, произошедшее как раз тогда, когда прилетела Милли? С трудом верится.
— Попробуй так. Сам Бак — агент нацистов. Они вели его от победы к победе с тем, чтобы он стал героем и отправился в Москву, в штаб-квартиру НКВД, откуда он смог бы выдать нацистам настоящие драгоценности.
— Так ведь они его и убили. Из истории он исчезает.
— Это случайность. Ночные засады — ужасная вещь. Никто не понимает, что происходит. Он пытается реализовать задачу по поимке русского снайпера, тем самым защищая обергруппенфюрера Грёдля, идёт по той тропе, но тут ограничитель сектора на треноге МГ-42 срывается, пулемёт доворачивает лишний дюйм и — прощай, Бак.
— Но разве его смерть не была бы записана в операционном отчёте 12-й танковой дивизии? Как и винтовки, он был частью добычи.
— Она и была записана, — согласился Суэггер.
— Ладно, — ответила Рейли, — интересная возможность. Это всё чепуха, но интересная. Завтра я скажу тебе, кто их предал.
Где-то в Карпатах Середина июля 1944 года
Двое. Не немцы, определённо. Партизаны, выжившие из колонны Бака, как и она? Сложно сказать.
Здоровый и мелкий. В здоровяке она узнала стать и флегматичность вечного крестьянина. В нём не было никаких партизанских признаков: ни бабушкиной шляпы, ни патронных лент крест-накрест, ни гранат-толкушек за поясом, ни красного томмигана. Надета на нём была типичная бесформенная чёрная крестьянская куртка и такие же мешковатые штаны. Его большие ботинки были типично сельскими: такие носились крестьянами много веков. Движения его были настолько обдуманными, что при первом взгляде на него становилось понятно: терпение никогда не было для него проблемой. Дойди до этого — он и бога с чёртом переждёт, а в качестве хобби он смотрит на то, как сохнут кирпичи. Это был один из тех людей, которые знают гораздо больше, чем вы думаете, а если он отдаст вам свою лояльность — он отдаст вам всё.
Всё в нём было большим: ступни, ноги, руки, ладони. Он мог бы тысячу часов провести за плугом. Он был человеком, который посадит и вырастит пшеницу, сбережённую для него его отцом. Такие кормят массы народу и сами являются этой массой.
Другой был тощим и быстрым. Скользкий человечек с козлиной бородкой и в очках, с преждевременной сединой, подтянутый и стройный. Он также выглядел весьма далёким от войны — настолько далёким, насколько вообще возможно быть. Одет он был в поношенную чёрную кожаную куртку, синеватую рубашку и поношенные брюки.
Милли наблюдала, как они пробираются по склону в полсотне футов ниже — крестьянин впереди, тощий — она пока не определила, как его классифицировать и не спешила совершать ошибки, олицетворяя его как-либо второпях — следовал за ним. Крестьянин поднял руку и оба остановились, упали на колени и нервно заозирались. Спустя время, убедившись, что вокруг не видно эсэсовцев, они снова поднялись.
— Привет! — крикнула она.
Они оба в ужасе попятились назад на грани паники. Милли вылезла из пещеры, поднялась и побежала вниз по склону к ним.
— Здравствуйте, товарищи!
Крестьянин залопотал по украински.
— Она снайпер! — сказал худой, немедленно высчитав что-то в уме.
— Белая ведьма! — подхватил крестьянин, добавив пару слов.
— Он сказал, что ты просто принцесса, — пояснил худой.
— В наши дни принцесс больше нет, — ответила Петрова.
— Он говорит, что твоя красота — божий дар.
— Надеюсь, что бог занят, раздавая другие дары — такие, как милосердие и долголетие. Ему не следовало тратить время на питерскую девчонку. За вами гонятся? — спросила она.
— Нет, мадам. Как и вы, мы — случайные выжившие ужасной прошлой ночи, — пояснил худой.
— Вы были с Баком? Почему у вас нет оружия?
— Я своё оружие выбросил — ответил он. — Практичное решение. Будь у меня винтовка, меня сразу же пристрелили бы. А если поймали бы — то стали бы пытать ради информации, а потом убили. Не будь у меня никаких сведений — они просто ради развлечения забили бы меня, выбросив потом в кусты. На этого здоровяка я наткнулся на заре, мы до смерти испугали друг друга. Сейчас мы просто пытаемся не попасться к ним в лапы.
— Я не думаю, что немцев здесь много, — сказала Милли. — Хоть стрельбы было много, но команда была небольшая. Поэтому они и двигались по лесу столь эффективно. У них было много автоматического оружия — необычно для немецких частей. Бак убежал?
— Я исповедую трусость, — ответил худой. — Я не знаю, а пока вы не упомянули — я даже не думал об этом. Я думал только о собственной жалкой шкуре.
— Еда есть у вас? Я до смерти голодна.
— Ни крошки.
— Аа, чёрт… — она села на землю. — Пара жалких псов.
Представление было закончено, имена быстро забылись. Крестьянин был украинским фермером, который провёл среди партизан год. Его стоическое лицо скрывало в себе всякого рода трагедии, но он не давал им воли. Его тощий собрат был явно моложе, чем казался из-за седины, и в прошлом был школьным учителем. Среди партизан он провёл несколько месяцев.
— Я совсем не боец, — говорил он. — Но поскольку я хорошо пишу, генерал Бак использовал меня в качестве клерка. Я хранил записи и делал отчёты.
— Если СС будут тебя пытать — тебе будет что рассказать.
— Разве что расскажу про то, что еды не хватает, патронов нет, связь с командованием непостоянная и все недовольны. Они и так всё это знают, но будут с удовольствием бить меня до тех пор, пока я сам всё это не расскажу. А затем подарят мне девять грамм свинца.
— Девять грамм ждут всех нас, если мы не примем верного решения.
— Говори, что делать.
— Сперва расскажите мне всё. Я об этом месте ничего не знаю. Меня сюда привезли на самолёте.
Крестьянин понял суть её вопроса.
— Примерно в восьми километрах от нас есть деревня Яремче, — излагал он, а Учитель переводил. — Она построена на берегу промоины, созданной водопадами на реке Прут. Если доберёмся туда, местные могут спрятать нас или хотя бы дать нам еды.
