— По натуре я человек общительный. И все эти три недели, что пришлось прожить тут в одиночестве, были для меня смертной скукой, — ответил я.
И ответил правду. Да, по выжидание и связанное с ним напряжение в сочетании со скукой — это уж удел разведчика.
Барри вдруг остановился и, наклонившись надо мной, сказал:
— Слушай, может быть, тебе не хочется ехать в Испанию? По ты понимаешь, нам крайне нужен там свой человек. Предстоит заключение крупного контракта, и нам необходимо присмотреться к конъюнктуре на рынке. Конечно, я могу подыскать для тебя и что-нибудь другое…
«Ага! Так это, значит, все-таки ловушка. И он исподволь вталкивает меня в нее. Нет, не силой, а просто приоткрывает ее как раз в тот момент, когда полагает, что я воспринимаю его всего лишь как доброго собутыльника».
— Послушай, Барри, для меня Испания — это мечта. Если хочешь, я соберусь сегодня же, немедленно, не возьму с собой ничего, кроме плавок, и могу пробыть там хоть год. Или два. Мне совершенно все равно сколько.
Я умолк. Надо было оставить ему какие-то минуты на размышление и дать уяснить — для меня лично времен-пой фактор совершенно несуществен. Дело в том, что если им казалось или они даже усматривали наличие взаимосвязи между моей «эмиграцией» и возвращением на родину Мартина Шульца, то я, по их представлениям, тогда неизбежно должен был бы спешить.
Барри одобрительно кивнул.
— Но это одна сторона дела, — заговорил я снова. — А другая заключается в том, что мне будет очень неприятно, если я в чем-нибудь допущу промах. Ты пойми, это же мой дебют в «САССЕКСе». А как себя человек зарекомендует с самого начала, так на него и будут всегда смотреть.
Я умолк и поднес к губам пустой стакан. Это был жест, которым любители выпить обычно намекают хозяевам, что те не должны забывать своих обязанностей. Барри быстро понял и налил мне почти полный стакан. Он считал, что я уже достиг нужной ему кондиции, и заблуждался. Напряжение пе позволяло алкоголю разлиться во мне теплой, убаюкивающей волной.
— Впрочем, Барри, — сказал я, — начало, вероятно, всюду было бы одинаково трудным. Так что ладно — отправлюсь в Испанию.
Он сел. Выпил виски. Поставил стакан на стол. Положил на колени руки, завертел большими пальцами, словно кофемолка, и уставился на носки своих замшевых туфель.
Я дал ему время обдумать и додумать мои ответы. Наконец он сказал:
— Не бойся. Прежде всего ознакомься с материалом, а на месте увидишь сам, как пойдет дело. Если возникнут трудности, позвонишь мне по телефону. Я к твоим услугам в любое время. Хоть в полночь…
Вот это он брякнул зря. Очень уж профессионально. Даже слишком.
Барри Рейнолдс поглядел на меня и сказал:
— Ладно, завтра займешься изучением. Повторяю: все документы должны оставаться в помещении. Как я уже сказал, там имеются совершенно секретные вещи. Например, о поставках медикаментов да американские базы в Испании. — Он посмотрел на меня исподлобья, нахмурив лохматые ржавые брови.
Я кивнул и сказал, что торговля есть торговля, будто бы и не осознал ценности информации, которую он мне подсунул. А в том, что он ее именно «подсунул», я уже тогда не сомневался.
Однако для меня важным было лишь то, что касалось Бобина. Мартина Шульца. Остальное меня не должно занимать. Разведчик не имеет права совмещать две разнородные операции. Даже если представляется самая заманчивая возможность. Это правило. Кроме всего прочего, я мог бы подвергнуть риску успешное выполнение своей главной операции ради всего-навсего искусно сфабрикованной дезинформации.
Барри Рейнолдс встал. Взял стаканы и положил их в ящик письменного стола. Потом он погасил на входной двери световую надпись «Не беспокоить» и заявил:
— Документами займешься завтра.
* * *
А затем все шло как по маслу или как в сказке «Столик, накройся».
Барри Рейнолдс позаботился, чтобы я обзавелся «гар-соньерой» — однокомнатной квартиркой в одной из вилл, расположенных на террасах в конце набережной с видом на Фирвальдштетское озеро, на парк со старыми тисами и самшитами и на альпийский массив Титлис вдали. «Гарсоньера» была тут же обставлена мебелью со складов «САССЕКС Кеми инкорпорейтед». Не сомневался я и в том, что оснащена она и специальной аппаратурой, и электронными устройствами со складов ЦРУ.
И тем, что три четверти квартирной платы, которая равнялась заработку квалифицированного рабочего, возмещала фирма, я опять-таки был обязан Барри Рейнолдсу. Он же помог мне приобрести в рассрочку немного подержанную машину «ауди-100», организовал ее регистрацию и страховку. Одним словом, он заботился обо мне так же, как и я заботился бы о видном сотруднике фирмы, скажем «Локхид» или «Мессершмитт», который проявил бы интерес к работе в «Аэро Водоходы» [3].
* * *
От озера веяло прохладой. И хотя не было еще одиннадцати часов, улицы были безлюдны. Только перед казино в яркой полосе света стояли несколько женщин в вечерних платьях и меховых накидках и трое мужчин в смокингах — этих «спецовках» богачей. Я свернул в сторону узких улочек старого города.
Остановившись у арки проезда, вынул сигарету и зажигалку. Склонился над сложенными лодочкой ладонями и прислушался. Тихо — ни шагов, ни гула моторов. Тишина и покой. Словно на вымершей планете. Я прошел через арку и свернул на улочку, утопавшую в синеватом мареве витрин универсального магазина Нордмана. Осмотрел новые образцы осенней моды, огляделся по сторонам — никого и ничего. «Хвоста», кажется, не было.
Они явно отказались от слежки — я и без того был у них на виду. Но… Осторожность никогда не помешает. А в моем положении тем более. Моя судьба сейчас зависела от любого пустяка, от любой мелочи, даже столь обычной, что порой мы совершаем ее так же машинально, как привычно почесываем у себя за ухом. Это обычная и все же при определенных обстоятельствах опасная мелочь в данный момент заключалась в том, что мне необходимо было позвонить по телефону. Аппаратом, который стоял на доске камина в моей роскошной «гарсоиьере», я пользоваться не мог. Следовало воспользоваться автоматом. Но и в этом таилась определенная опасность. Если бы их наружная служба засекла, что я веду телефонные разговоры из будки автомата, это могло вызвать подозрения. Вот почему мне просто нельзя ни с кем разговаривать по телефону, за исключением Барри Рейнолдса, секретарши Пробст и шефа «САССЕКС Кеми» Хагенмайера — канадца немецкого происхождения. Но им я мог звонить из квартиры.
Я огляделся еще раз. Ускорил шаг. Пересек Вейн-маркт, не прельщаясь шумом струй старинного фонтана. Зашел в пивную и заказал себе «Левенброй». Выпив свою кружку и расплатившись, я пересек маленькую площадь и вошел в телефонную кабину, стоявшую под фонарем, набрал номер.
Когда в трубке прозвучало сонное: «Битте», я сказал:
— Прошу господина Клеменса!
— Это ошибка — у нас таких нет, — ответил тот же голос, внезапно ставший удивительно бодрым.
— Извините, разве это не номер: девять-восемь-пятнадцать-тридцать?!
— Нет, это не номер девять-восемь-пятнадцать-тридцать.
— Еще раз прошу прощения!
— Да ведь ничего особенного не произошло! — послышалось с другого конца провода.
Я ухмыльнулся и, продолжая держать в руке трубку, думал про себя, что если бы номер, который я вызвал, прослушивался, никому бы никогда и в голову не пришло, что я назначил встречу на девятое августа в пятнадцать часов тридцать минут. В месте, которое заранее было определено Центром для меня и для тех, кто будет поддерживать со мной связь. Не пришло бы в голову уже только потому, что в телефонном справочнике действительно существовал доктор медицины Рихард Клеменс. И что же странного в том, что кто-то ночыо ищет врача.
В ту самую минуту, когда я думал, какой я мастак и хитрец, у меня по спине вдруг побежали мурашки.
Я увидел их. Один стоял перед пивной, откуда я за несколько минут до этого вышел. Второй топтался на углу улочки, ведущей к мосту через реку Ройс, которая вытекает из Фирвальдштетского озера. Где-то я их проглядел. Где-то допустил ошибку. Просто человеку никогда не следует думать, что он мастак и мастер своего дела.
Но спасло меня как раз то, что я на мгновение поддался самолюбованию и усыпил свою бдительность мыслью о том, как все у меня хорошо продумано. Удивительны все-таки противоречия жизни! Дело в том, что я все еще держал в руке телефонную трубку. А человек, снимающий трубку, выглядит точно так же, как собирающийся ее положить.
Я пошарил у себя в кармане и вытащил еще одну монету. Сунул ее в щелку аппарата и набрал номер отеля «Левен».
«Дай только, боже, чтобы он оказался на месте, — заклинал я про себя, — и закладывал себе за галстук». Раздался корректный голос телефонистки, и я попросил ее вызвать из бара господина Рейнолдса.
