Самое время ещё раз поразмышлять о том, прав был или виноват. Может, и впрямь я начудил?..
Это похоже на игру с самим собой, причём создаётся ощущение, что силы соперников не равны. Всё потому, что одно из моих Эго — наивное и решительное до безрассудства, а другое совсем наоборот — осторожное и очень рассудительное. И вот между ними возникает спор — кто виноват в том, что благие намерения стали причиной возникновения угрозы жизни и здоровью?
— Если бы ты не лез на рожон, всё было бы иначе.
— Но я не мог по-другому поступить!
— Вечно ты торопишься. Надо заранее анализировать возможные последствия.
— Невозможно всё учесть.
— Это неуклюжая попытка самооправдания. Признайся, что совершил непоправимую ошибку. Нельзя публиковать компромат, не убедившись в подлинности. Нельзя лезть в пекло без соответствующей экипировки. Ну вот с какой стати ты вообразил себя «послом доброй воли» и попёрся в Кремль?
— Да потому, что дело могло дойти до гражданской войны!
— Ну а теперь будешь мотаться по стране, скрываясь и от тех, и от других. А благодарности дождёшься только после того, как тебя положат в гроб…
Я бы не прочь ещё поспорить, попытаться самого себя переубедить, избавившись от страхов, но помешала Катя:
— Егор! Такси уже подъехало к чёрному ходу. Бери чемоданы, я одна не донесу.
Ну вот и ответ на все вопросы — если Катя передумала, значит, так тому и быть.
И вот мы на пляже, здесь полно людей — кто-то плещется в море, кто-то загорает. Катя опять что-то пишет в своём блоге, а я прилёг и благополучно задремал. Тут он снова появился:
— Да, натворил ты дел.
Иеремия сокрушённо покачивает головой, как бы показывая, что он тут совершенно ни при чём.
— Но ты же сам меня втянул, подкинув компромат на министров.
— Всякому намерению должен быть предел, есть красная черта, которую нельзя переступать ни при каких условиях. А ты закусил удила и рванул во всю прыть куда глаза глядят.
— Я принял вполне осознанное, обоснованное решение, попытался разрулить конфликтную ситуацию, чреватую войной.
— Ну да, и в итоге вляпался! А ведь я предупреждал…
Это уже слишком! Словно бы наставник поучает школяра…
— Да кто ты такой, чтобы мне нотации читать?
— Ах, пардон, забыл представиться. Я alter ego Еремея Кузьмича.
Час от часу не легче!
— Чего ж ты раньше не сказал?
— Не было удобного случая. Да и зачем? Кузьмич прежде работал в третьем главном управлении КГБ, поэтому не следует удивляться тому, что мы с ним расходимся во взглядах по многим проблемам бытия. Он явный экстремист, очень уж нетерпелив, ну а я совсем другой, хотя иногда кое в чём мы совпадаем.
Почти как у меня, тоже в голове два несговорчивых Эго. Но от этого не легче.
— Так посоветуй, что мне делать.
— Трудись на благо своего Отечества! Такой совет тебя устроит?
— Нет! Потому что я должен быть уверен, что тружусь именно во благо.
— Откуда вдруг такие сомнения?
— Да потому что вижу, что происходит. Я плачу налоги, а на что эти деньги тратят, никто не говорит.
— Минфин не обязан отчитываться перед каждым гражданином.
— Но можно сделать так, как при сборе бытовых отходов. Один контейнер предназначен для сбора пластиковых бутылок, а другие…
Он не дал договорить:
— Только подумай, какой адский груз ты хочешь взвалить на плечи членов нашего правительства.
— За это им зарплату платят, и немалую.
— Егор, ты ненормальный!
Так говорят, когда исчерпаны все аргументы в споре.
— Да, я ненормальный, и тем горжусь. Потому что нормой в нашем мире становятся идиотизм и пофигительство, что почти одно и то же. Проблема в том, хотят ли люди поумнеть, или их устраивает нынешнее состояние, когда им не нужно ни о чём задумываться, поскольку всё как бы разжуют и с ложечки накормят.
— Это крайне пессимистичный взгляд на перспективы нашего развития. За что ты так человечество не любишь?
— А за что его любить? Кругом лицемерие, зависть, злоба и обман. За последние дни я ещё раз в этом убедился. Есть, конечно, исключения, но их не так уж много.
— Егор! С таким мировоззрением жить нельзя!
— Я и не живу, я только существую.
Иеремия развёл руками, то ли признавая поражение, то ли убедившись, что я совершенно безнадёжен. Он исчез, а я открыл глаза и вдруг увидел странную картину.
Сидим на пляже голые — доктора и кандидаты, писатели и сутенёры, домохозяйки и путаны. А солнце жарит так нещадно, что скоро по коже пузыри пойдут. Раньше это было Солнце Коммунизма, потом стало Солнцем Капитализма, вслед за этим была ещё попытка поставить во главу угла некую национальную идею, но в том, другом и третьем мы, мягко говоря, разочарованы. И что теперь?
Катя отвечает:
— Я верю в то, что жертвы не напрасны.
А мне вдруг вспомнились строки, написанные в далёкой юности: «Вслух, после войны. Признание недолговечности добра, скитанье просьб, улыбкой встреченных подле молящейся толпы, исправно приведённых к алтарю. Небрежно выбивая такт колоколам и кроток, и уныло скорбь венками воздадим. Наитием приветны образа, учтивостью упитан сокрушающийся вопль. Пленённый ненапрасностью забот, запеленай сомненья».
