Стоун мягко промолвил:
— Извините, я не хотел вам мешать. Просто уже несколько лет не был на могиле тетушки и пришел сегодня почтить ее память…
Пэдди вскинул глаза, обтер широкое лицо носовым платком.
— Ничего, приятель, тут вход свободный.
Стоун тоже встал на колени перед выбранным надгробием, не забывая держать Пэдди в поле своего периферийного зрения.
— Такое впечатление, что кладбища забирают у тебя энергию, правда? — негромко спросил он.
Пэдди кивнул.
— Как наказание, накладываемое на живых. И предупреждение.
— Предупреждение? — Оливер повернулся к нему.
Пэдди Конрой, похоже, доживал последние дни. Это было заметно по серому оттенку кожи, ввалившимся щекам, изможденному виду, дрожащим ладоням…
Пэдди еще раз кивнул.
— Вы только взгляните на могилы. — Он поднял слабую руку. — Они ждут, когда Всевышний сойдет к ним и каждому скажет, куда идти. Они ждут…
— В рай или ад, — кивая, подхватил Стоун.
— Вы игрок?
Стоун молча помотал головой.
— А я вот всю жизнь провел, ставя то на одно, то на другое. Как по-вашему, много игроков попадет на небеса?
— Надеюсь, больше, чем тех, кто пойдет вниз, — пожал плечами Стоун.
— Вот и проиграли бы, это уж точно.
— Хотите сказать, плохих людей больше, чем хороших?
— Взять хотя бы меня. Прямо сейчас мог бы выбрать местечко поближе к углям. Тут и вопроса нет, куда мне лежит дорога…
— Натворили дел, о которых сожалеете?
— Сожалею? Эх, мистер, если б за каждое мое сожаление давали по доллару, я потягался бы с самим Биллом Гейтсом.
Пэдди потянулся вперед и поцеловал надгробие.
— Прощай, моя дорогая Тэмми. Спи спокойно.
Он встал на дрожащие ноги и надел шляпу.
— А вот она попадет в рай. И знаете почему? — Стоун помотал головой. — Потому что она святая. Потому что терпела меня. Петр-ключник встретит ее с распростертыми объятиями. Жаль только, я этого не увижу.
Джерри Бэггер стоял у окна номера-люкс фешенебельного отеля, всерьез подумывая о том, что следовало бы поднять гостиничные расценки в «Помпеях». С его точки зрения, вид на Белый дом не стоил штуки баксов за ночь. Пока он разглядывал жилище президента, один из команды телохранителей, Майк, вошел в комнату.
— Мистер Бэггер, мы не решились вас будить, но поздней ночью поступил звонок из казино. Какой-то тип разговаривал с Долорес.
Бэггер развернулся к нему всем корпусом:
— Разговаривал? О чем?!
— По крайней мере имя ее дочери пару раз прозвучало.
— Синди… — медленно процедил Бэггер. — Должно быть, Долорес еще не утихомирилась… И кто этот тип? Коп? Федерал?
— Мы его сейчас пробиваем. Да, и еще с ним был какой-то здоровяк. За ними отправили «хвост». Эти двое остановились в сарае неподалеку от нашего квартала.
— Выяснить все, да поживее.
— А если он все-таки коп?
— Дашь мне знать, и уж тогда решим. Замочить копа — дурная карма. Хлопнешь одного, а на его месте вырастет целая кучка. То же самое с федералами. Короче, не спускать глаз. Пошныряйте кругом, может, он еще куда-то наведывался. — Бэггер сел за стол, провожая охранника взглядом. — Постой. Скажи-ка, Майк, тот сектант-республиканец перезванивал?
— Нет, сэр.
— Не могу отделаться от мысли, что он врал мне напропалую.
— Сэр, я не знаю ни одного человека, у которого была бы столь же тонкая интуиция, как у вас.
«И все же недостаточно тонкая. Аннабель Конрой взяла меня за яйца и выжала досуха».
— Сэр, нам следует с ним побеседовать?
Бэггер покачал головой:
— Не сейчас. Только выставить наблюдение. Хочу знать, куда ходит любитель редких книжек по ночам.
— Получается, мы в Вашингтоне проведем еще некоторое время?
Бэггер бросил взгляд за окно.
— Отчего бы и нет? Я как-то даже полюбил этот городишко, что ли… — Он показал на Белый дом. — Взгляни, Майк. Там живет президент, самый могучий сукин сын на белом свете. Один его кивок — и целая страна получает горсть ядерных пилюль. Как-то не так ему отрыгнется — и фондовый рынок обрушивается на тысячу пунктов. Его окружает целая армия. Чего пожелает, то и получает. — Бэггер щелкнул пальцами. — Раз, и готово. Превратить вам Овальный кабинет в отсосочную? Пожалуйста. Желаете налоговых поблажек для богачей? Тянет вторгнуться в чужую страну? Пощипать чью-нибудь королеву за ляжку? Ради Бога, все для вас… Потому как он — Хозяин. И я это уважаю. Чувак делает всего-то четыре сотни штук в год, но его соцпакет дико хорош, а личный самолет раз в десять больше моего. И все же когда он оставит президентский пост… Знаешь, что с ним будет, Майк?
— Что, сэр?
— Едва он покинет свое место, как превратится в ничто. А я по-прежнему останусь Джерри Бэггером.
Младшенький, Патрик, размахнулся — и промазал по мячу, который летел на уровне глаз.[3] Вокруг Финна простонали другие родители. Третий страйк, игра окончена. До этого сам же Патрик свел вничью на втором иннинге и выиграл очко на домашней базе, а теперь… Десятилетний парнишка уныло брел к скамейке, волоча биту по траве, пока противник торжествовал победу. Тренер команды Патрика выступил с ободряющей речью, ребята перекусили захваченными из дома бутербродами, что для многих из них означало кульминацию всей игры, и родители принялись отлавливать своих будущих чемпионов для поездки домой.
Патрик до сих пор сидел на скамейке, не сняв ни шлема, ни перчаток, словно поджидал очередного вызова, чтобы на этот раз уж точно послать отбитый мяч над ограждением. Финн рискнул присесть рядом.
— Ты отлично выступил, Пат, — сказал он, протягивая сыну пакет с чипсами и оранжевую банку газировки. — Я тобой горжусь.
— Отец, я получил страйк-аут… вся игра коту под хвост. Подвел команду…
— Но до этого ты дважды делал удачные вылазки, плюс три отбива. И ты что, забыл, как сумел украсть базу? Да одно это трех пробежек стоит! — Он пожал парнишке плечо. — Нет, ты показал хорошую игру. Просто не все подряд удается выигрывать, вот так.
— Ага, и сейчас ты мне скажешь, дескать, проигрыш только закаляет характер…
— Ну, положим, так оно и есть. Хотя успокаиваться нельзя. Никто не любит вечного неудачника. — Гарри шутливо хлопнул сына по шлему. — Если не хочешь чипсов, я их у тебя заберу. — Он потянул пакет к себе.
— Эй, это мое! Я их заработал.
— О-о? А как насчет «подвел свою команду»?
— Да если б не я, счет вообще был бы разгромным!
— Ну наконец-то! Сообразил-таки. Я знал, что где-то у тебя есть мозги, которыми славится наша фамилия. — Он постучал костяшками по шлему. — Давай-ка снимай, а то ты и так уже вполне «твердоголовый».
— Отец, спасибо за поддержку…
— Перекусим по пути домой?
Патрик удивился:
— То есть только мы с тобой?
— Ну да.
— А Дэвид не обидится?
— Твоему брату тринадцать. Сейчас ему не так уж и хочется ходить с папой за ручку. Я для него перестал быть славным… или как там, клевым? Да-а… Лет через десять его отношение резко переменится, — когда наступит пора платить по студенческим займам. Не сможет найти себе работу, — и я снова стану замечательным, гениальным отцом.
— А я и так знаю, что ты гениальный. И клевый.
— Вот это-то мне в тебе и нравится.
Направившись в сторону припаркованного автомобиля, Финн посадил сына себе на плечи и перешел на бег. Добравшись до стоянки, он спустил парнишку на асфальт и с трудом перевел дух.
Заливаясь смехом, Патрик спросил:
— Зачем ты меня все время на себе таскаешь?
Улыбка сползла с лица Финна, а глаза слегка увлажнились.
— Потому что довольно скоро уже этого не смогу. Ты вырастешь.
— А что, это так важно? — спросил Патрик, хрупая чипсами.
Финн тем временем открыл дверцу и швырнул в салон спортивную сумку сына.
— Да. Хотя в полной мере ты это поймешь, когда сам станешь отцом.
Они сидели в бургерной в миле от дома.
Патрик восторженно заявил:
— Обожаю такую еду. Сплошной жир!
— Вот и радуйся, пока можешь. Доживешь до моих лет, увидишь, что это не так уж и хорошо.
Патрик кинул в рот очередную горсть жареной картошки.
— Как там бабушка? Мама говорит, ты к ней только что ездил.
— Нормально. Ну-у… может, чуть похуже.
— А почему мы к ней перестали ездить вместе?
— Не уверен, что тебе захочется видеть ее в нынешнем состоянии.
— С ней было весело, даже когда она разговаривала немного странно.
— Да, с ней было весело… — негромко повторил Финн, уставившись на недоеденный чизбургер. Его аппетит внезапно улетучился. — Может быть, мы ее скоро увидим.
— А знаешь, она не очень-то похожа на ирландку.
Финн подумал про высокую широкоплечую женщину с резко очерченными скулами и ввалившимися щеками, которые были характерны для того поколения выходцев из Восточной Европы. С трудом верилось, что эта женщина и стала той сморщенной старушкой. Сын прав, она мало похожа на ирландку. Потому что никогда ею и не была. Да и Финн скорее пошел в мать, чем в отца.
