так, как делают все мамы на всей земле. Это большая радость – быть настоящей мамой, пусть
82
даже чужому ребенку. Только у Наташи сейчас не было никакой радости. Сердце сильно-
сильно билось.
Немного опомнившись, она сказала Костику:
– Ты не печалься. Потому что когда человек сильно думает о себе, он не может помочь
другому. А Плутону, ты сам сказал, нужно помогать. Иначе он заскучает и погибнет.
Костик так же неожиданно затих, как перед этим заплакал. Он сел на траву, скрестив ноги,
и сказал, глядя на озеро:
– У моей бабушки есть в сарае большой ножик. Она им рубит мясо. Пойдем ко мне. Ты
будешь держать, а я прорежу посередине канавку. Ладно?
– Ладно, – торопливо согласилась Наташа.
Она вынула носовой платок, и, обняв Костика за шею, принялась вытирать ему глаза и
щеки, приговаривая, будто оправдываясь:
– А то мама заметит…
Они вошли в комнату, где мама и дядя Вова сидели возле телевизора, прошли в уголок
Костиных игрушек. Там стояла старая тумбочка с двумя полочками, на них расставлены
морские ракушки разной величины, привезенные этим летом дядей Вовой из Сочи.
Костик взял одну из них. Приложил к своему уху. Потом привлек Наташину голову,
осторожно поднес к виску, к ее густым волосам. Наташа слушала «морской прибой» и
смотрела на Костину маму и дядю Вову, тихо беседующих друг с другом.
– Это он тебе принес? – спросила, кивнув в сторону дяди Вовы.
– Нет, – шепотом ответил Костик. – Это он маме подарил. А я украл себе. Хочешь, я и для
тебя украду?
Наташа строго посмотрела на Костика:
– Значит, ты и деньги украл?
– Украл.
– А ты знаешь, что красть нельзя? – и, прикрыв ладошкой его рот и украдкой поглядев в
сторону взрослых, Наташа таинственно прошептала ему на ухо, – может, он станет твоим
папой?
– А я почем знаю, – сказал Костик очень тихо и задумчиво. Скучающе уставился на
подошвы своих ног.
Наташа взяла дощечку, брошенную рядом, покрутила в руке, подумала, зашептала снова:
– Ты, Костик, не печалься. Все папы, например, умеют починять игрушки. А дяди – нет.
Костик поднял глаза, внимательно посмотрел на Наташу.
– Может, у него получится, – добавила она, кивнув на дядю Вову.
Костик схватил дощечку и направился к сидящим у телевизора. Сперва постоял в
ожидании удобного момента. Он так всегда делал. Молчал, даже не смотрел на свою мать и на
чужого дядю, которого мама всегда называла Вовиком. Наконец, глянув на Костика, мама
спросила негромко, но строго:
– Чего тебе?
Костик молча потянулся к уху матери, зашептал, объясняя…
– Ну, – сказала мама, и беспокойно заморгав ресницами, взяла у Костика дощечку,
посмотрела на нее со всех сторон, улыбнулась дяде Вове, – к тебе за консультацией. Собака
ногу поломала. Нужна шинка.
Вовик смущенно пожал плечами, глядя на маму умоляющими глазами. Сказал скромно:
– Ласточка, ты меня ставишь в неудобное положение… – улыбаясь так же, как и мама, дядя
Вова взял дощечку, и так же, как и мама, посмотрел на нее, потом, снова жалобно глянув на
Костину маму, сказал мягким голосом, обращаясь к Костику:
83
– Видишь ли… Я ведь по профессии не хирург. А скорей – шофер-водитель. Это, к
сожалению, не ко мне, не по адресу. А вообще, – он всегда говорил «а вообще», что ставило в
тупик не только Костика, но даже маму с бабушкой, – а вообще, зачем лишние хлопоты?
Заживет, как на собаке! Вот увидишь. – Он так всегда и заканчивал – «вот увидишь» – и
никогда не называл Костика по имени, начиная с «видишь ли», а дальше все так, как только
что сказал. Протянул дощечку и улыбнулся Костику, как улыбаются детям, уступая им дорогу.
Наташа тихо подошла сзади к Костику, выхватила у него из руки дощечку и быстро пошла
к выходу. У порога, открыв дверь, остановилась и сказала громко:
– Пошли, Костик. Мой папа умеет.
Шинку изготовили вечером. Роберт даже согласился помочь привязать ее к больной ноге
Плутона. Псу надели старый усохший намордник, валявшийся с давних времен в сарае у
Марии и, не обращая внимания на жалобное поскуливание пса, сделали все так, как надо.
Глава 22
Плутон
Костик тонул в пяти шагах от берега. Не то чтобы не умел держаться на воде, – плавал он,
как и все мальчишки, – и «по-собачьи», и «по-морскому». Но у него свело ногу. Незаметно
появилась ломотная боль, сковало голень. Отяжелевшее тело потянуло вниз, в глубину.
В своей небольшой жизни Костик успел кое-что повидать и перечувствовать. Научился
приблизительно оценивать исход всякой житейской истории, в какую попадал. Обычно все
истории кончались хорошим или плохим, но все-таки заканчивались продолжением чего-то
нового. И эти продолжения были его выбором.
Теперь же – другое дело. Ему еще не приходилось тонуть. Вокруг кроме Плутона, ни души,
выбирать было не из чего, и сейчас, пока был жив, боролся в бессознательном страхе за свою
жизнь, как умел, из последних сил бил по воде руками, захватывая вместо воздуха воду и,
задыхаясь, погружался ко дну.
Вначале, пока Костик нырял и выбрасывал тягучие черные водоросли, камни и случайных
трепыхающихся раков, которых Плутон не мог ни схватить зубами, ни тронуть лапой, все
было спокойно и хорошо. Яркий солнечный день разливался по заросшему кустарником и
камышом берегу. Над фруктовыми садами блестели крашенные крыши домиков –
коричневые, красные, зеленые и даже белесые – крыши Поселка, оставленного на окраине
города под снос.
Солнце припекало сильно, и Плутон дремал, разомлев от тепла, растянувшись на влажной
траве.
Но вот чуткий слух пса различил в необычно шальном плеске суету и беспокойство.
Поднявшись, он потянулся и, принимая Костину возню за баловство, сладко зевнул. Но
борьба в воде продолжалась – и вдруг оборвалась. Настала тишина.
Плутон вскинулся на все четыре лапы. Виновато поскуливая, нерешительно подошел к
воде – и тут же отпрянул от берега. Что-то поискал между кустов, обнюхал траву, и снова
стремительно подбежал к воде. Зашел по изгиб лап, почувствовав недоброе.
Плутона сдерживало неприятное соприкосновение с водой. Нельзя сказать, чтобы он был
привередлив к водным процедурам, однако, какие-то собачьи предрассудки все же смущали
его. Он припадал мордой к песку, поднимался на задние лапы, согнув в суставах передние и,
тоскливо завывая, плюхался в лужу. Наконец, вымокнув и набравшись смелости,
сосредоточенно вошел в воду.
84
Он плыл на самую середину, как плавал за палкой, брошенной во время купания кем-
нибудь из ребят – Борькой или Костиком – и теперь быстро приближался к месту
происшествия. Костик барахтался из последних сил, несколько раз удавалось ухватить за
скользкую и короткую шерсть Плутона, но упускал ее. Теряя сознание, в последнее
мгновение ощутил в ладонях скользкий хвост Плутона. Хватая пальцами воду, он судорожно
сжал пальцы. Плутона потянуло вниз. В ужасе пес бешено замолотил лапами по воде и
повернул к берегу, поднимая фонтан брызг. Почувствовав илистый грунт, Плутон, наконец,
тяжело выкарабкался на берег. Устало повалился на мокрый песок. Возле него вяло опустился
Костик.
Они долго лежали без движения. Плутон, огромный, рыжий, мокрый до шерстинки, и
маленький Костик, раскинувший на песке безвольно руки, чем-то напоминающий синего,
тощего цыпленка.
Костик медленно приходил в себя. Повернулся и лег животом вниз. Положил голову на
руку, другой обхватил шею Плутона. Тихо завсхлипывал, сдерживая рыдания. Он понимал:
мужчина не должен плакать. Плутон водил серьезным глазом, враждебно косясь на Костика.
Всякие мысли приходили на ум, еще плохо выстраиваясь в его ошеломленном мозгу. Его
знобило… Неуемно дрожал подбородок. С лица постепенно сходила смертельная синева.
Рядом равномерно посапывал Плутон. У него на спине подсыхала шерсть. И глаз пса,
который смотрел на Костика, призакрывался от приходящей сладкой дремоты.
Костик думал, что не зря старался, и совсем не стыдно было ему потом перед Наташей за
то, что вел себя как девчонка и плакал. Ведь нога у Плутона срослась правильно – Костик
понимал, что в этом его заслуга.
Что-то незримо связывало его с Плутоном и крепко удерживало вместе. Казалось, связь эта
сильнее их самих. Разве мог Борька, если б только знал, объяснить все это словами? Ведь
нужно не только быть постарше, но самому оказаться в этой связи. Почувствовать ее силу. .
Возможно, Костику по-детски могло это и прийти в голову. Но теперь он только вспоминал, с
чего все началось…
Родился Плутон в другом доме. Его, щенка, принесли в галоше, в большой, устаревшей,
каких не встретишь сейчас на прилавках. И было ему недели три. Он едва помещался на
