Вот он и напомнил о себе, подумал Палавек. Сделал вид, что засыпает.
...Еще до рассвета его разбудил голод. Чем они будут кормиться? Палавек пытался расслышать в темноте дыхание девушки. И в этот момент за окном между цементными стенами начал накатывать грохот тяжелых моторов. Всполохи фар полоснули по потолку и стенам. Барак дрогнул.
Снаружи, надрываясь, орали сержанты, ссаживая солдат из грузовиков. Палавек разобрал из команд: в пустом квартальчике размещается транспортная рота, вошедшая в город. С улицы неслись выкрики номеров отделений и взводов.
Типпарат стояла у двери рядом с Палавеком, готовая к выходу. Куда теперь? Но ведь они — в Чиангмае.
Старый товарищ по батальону «желтых тигров», встреченный однажды в Бангкоке во времена, когда Палавек подвизался на должности вышибалы, сказал, что уходит послушником в чиангмайскую пагоду Ват Дой Сутхем. В монастырях нашедшего там приют полиция не трогает...
Капрал, задевший в суматохе плечом Палавека, тащил охапку бамбуковых жердей с привязанными оранжевыми стрелками. На них чернели надписи: «К дезинтоксикационному посту». Офицеры раздавали дубликаты ключей к дверям бараков, у которых, свалив амуницию, каски и оружие на асфальт, грудились невыспавшиеся солдаты.
Конец улицы, опутанной мотками колючей проволоки, перегораживали желто-зеленым шлагбаумом, когда Палавек, тащивший чемодан, и Типпарат покидали ее. Метрах в двадцати дальше, объезжая грузовики и бронетранспортеры, вилял синеватый «датсун» с желтым кругом такси на дверце.
— К пагоде Ват Дой Сутхеп, — сказал Палавек водителю.
Лейтенант Рикки Пхромчана молчал, опустив глаза, будто не расслышал ответа комиссара. Чудоч Уттамо переживал за авторитет начальника. Что он себе позволяет здесь, даже в чине майора, этот комиссар в провинции? Преступник бродит по городу вторые сутки, а они не только ничего не знают о нем, но и не чувствуют никакой ответственности за халатность по службе. Сержант увидел, как неторопливо потянулась рука шефа в карман брюк. Чтобы достать коробку с бетелем, ему пришлось перенести тяжесть тела на левую ногу. Натянувшаяся штанина готова была лопнуть. На локте пуловер явно нуждался в починке.
Взвизгнул и вспыхнул проблесками тревожный сигнал на аппарате связи. Комиссар и лейтенант смотрели теперь друг другу в глаза. Взаимопонимание или сотрудничество не налаживалось.
— Господин майор, на связи старший группы слежения за иностранцем в пагоде Ват Дой Сутхеп, — прозвучал голос дежурного оперативного сектора. — Они зацепили бандита, прибывшего на автобусе.
Старший группы доложил не торопясь, что в ходе наблюдения за иностранцем, который, побродив по монастырю, двенадцать минут беседовал с настоятелем, группа наткнулась на преступника из Бангкока. Бандит приехал на такси в сопровождении молодой женщины с большим чемоданом. Водитель сказал, что его наняли до пагоды близ бараков Кавила. В дороге пассажиры не разговаривали. У здания медицинского института дамочка звонила из телефона-автомата. Прикрываясь женщиной и иностранцем, которым он угрожал оружием, бандит отступил к библиотеке монастыря — мондопу и заблокировался там с заложниками. Мондоп окружен, в нем одна дверь. Чемодан захвачен, к нему не притрагивались.
— Ну я поехал, — сказал лейтенант. — Брать его нам... — Не спрашивая разрешения майора, из-за его спины надавил клавиш ответа на аппарате связи.
— Говорит Рикки Пхромчана из центрального управления. Вот что: держи его взаперти, друг, и не трогай до моего прибытия. С боеприпасами у этого знатока древних текстов дело обстоит очень даже неплохо.
— Майкл? — спросил комиссар, ткнув в кнопку памяти телефонных номеров, когда гости из центра выскочили из кабинета. — Бандит обложен. Существовать ему около часа, самое большее.
ГЛАВА ПЯТАЯ
РОГОЖНОЕ ЗНАМЯ
Осенью, в начале октября, на плесе Иваньковского водохранилища становилось теплее, чем на суше. Голые острова пластались по серой воде. Зыбь раскачивала листву, сорванную с деревьев и кустарников. Купола церкви на южном берегу высовывались над рыжими липами, донашивавшими увядший летний наряд. Тугой ветер с запада отбеливал низкое небо. Запах прели, сырой земли и горелой ботвы чувствовался повсюду.
Моторка в такие дни ходила словно по маслу, и однажды Бэзил, удивленный до крайности просьбой, перевез местной учительнице с одного на другой берег телку, а между берегами было полтора километра. В осевшую лодку черно-белая, пахнувшая лесом телка вошла покорно, на ходу стояла смирно, с морды тянулась слюна. Муж учительницы покуривал, поглядывая выцветшими глазами на привычную красоту, простор и величие природы. Сунул без разговоров, казавшихся ему лишними, трешницу Бэзилу и потянул скотину по косогору к церкви, в деревню, мимо рубленого магазина.
Так он отдыхал последний раз. А с чего вспомнилось, не знал и сам. Может, блаженное состояние покоя накатило в деревянной гостинице, в номере со скрипучими полами и балконом на реку. Она плавно заворачивалась у переката, поверх которого, будто паруса, прогибались трехъярусные крыши пагоды.
А может, потому, что предстояло провести два-три часа в Ват Дой Сутхеп, за городом, среди архитектуры и в общении с людьми, чьи традиции были, может, последней на земле живой, не умозрительной и музейной, а именно живой связью с древним прошлым. С живущим прошлым. Он любил и помнил свои прогулки в королевских парках и храмах-усыпальницах вьетнамского Хюэ, на пустынных дворах пагод в лаосском Луангпрабанге, среди красных колонн крытых черепицей дворцов и павильонов Запретного города в Пекине...
Когда-то, очень давно, ему представлялось, что стать бигкху — буддийским монахом, быть им всегда и везде в непрерывной череде ритуалов, схоже с добровольным заточением в тюрьме. Но, узнав их жизнь, разобрался, что люди эти не затворники и выражают себя внешне как буддисты в определенной обстановке. Среди них немало сильных и целеустремленных людей, полных энергии в осуждении несправедливости и верящих в добро. Старший бонза пагоды Ват Дой Сутхеп был из таких...
Однако следовало принять меры предосторожности. Накануне вечером Кхун Ченгпрадит дал ему свежий номер местной газеты «Дао мыанг» с приложением перевода статьи «Встречайте красного!». Автор сообщал, что одним из преимуществ москвичей перед жителями других городов мира является возможность получать информацию о Юго-Восточной Азии от журналиста Бэзила Шемякина. Ему все чудится, что американский империализм влияет, вмешивается и проникает повсюду. В некоторых азиатских странах, в том числе и той, в которую господину Шемякину разрешили приехать, для него мало привлекательного. Он пишет одобрительно лишь в следующих случаях: когда в этой стране поддерживают забастовщиков, безработных и когда высказываются в пользу связей с Вьетнамом, торговли с Россией или ворчат по поводу слишком большой свободы иностранных предпринимателей.
Однако господин Шемякин производит положительное впечатление на тех, с кем сталкивается. Его неизменно награждают эпитетами: светский, интеллектуальный, динамичный. Отмечают также, что он элегантно одет, хорошо держится. Господин Шемякин быстро ориентируется в обстановке...
Как ни странно, ему опять не предложили при выдаче визы предоставить сведения о своей прошлой деятельности, сокрушался автор статьи. Во время вьетнамской войны он находился в Индокитае. Действительно, его тогдашние репортажи содержали подробности, которые не так-то просто было узнать... К сожалению, господин Шемякин ничего не сообщает теперь своим читателям такого, что было бы интересно и нашим.
Конечно, наш коллега находится в этой стране и в этом городе в качестве журналиста. Такова точка зрения властей. Быть может, найдутся, однако, патриоты, которые попытаются провести в этом деле частное расследование. Теперь это легко сделать: красные здесь, поговорите с ними! Их авангард — господин Бэзил Шемякин..
Встреча в баре «Ринком» не прошла даром. Вспомнились омертвелые от сине-зеленой подсветки лица капеллана с крестиком, пришитым к рубашке, Эрли, знатока двух методов умерщвления... Разболтались, а теперь выправляют положение. «Дао мыанг» читала совершенно определенная публика. Почему бы «группе патриотов, охваченных священным и справедливым гневом против красного шпиона», не набить ему морду в публичном месте с подобающим шумом? Пришлось бы кстати. Скандал с «красным», глядишь, придал бы правдоподобие страхам и поддал жару милитаристской истерии, к которой все еще с прохладцей относятся чиангмайцы, серьезные деловые круги и даже часть младших офицеров.
Бэзил набрал номер администратора.
— Взяли записку, которую я оставил для знакомого?
— Да, сэр. Полтора часа назад. Лицо, которому адресовано послание, забрало его лично.
