Клод развел руками.
— Сам не знаю… События подскажут. Сейчас нам нужно решить наш вопрос: да или нет? Итак, мадам Перро?
Она улыбалась теплыми бархатными глазами.
— Нет…
— Нет?!
— Нет, не мадам Перро, а мадам Сен-Бри.
Клод встал и поцеловал ей руку.
— Нам пора собираться в дорогу, дорогая моя Шанталь.
— Да, Клод, вы правы.
Он удивленно поднял брови.
— Мы так и будем на вы?
— Да, Клод, мы так и будем на вы. В знак взаимного глубокого уважения. И еще. Когда станете заказывать номер в гостинице, позаботьтесь об апартаментах с двумя спальнями, хорошо?
Он сделал нарочито унылое лицо и хотел сказать что-то шутливое, но получилось сдавленно и печально:
— Хорошо, мадам Сен-Бри.
В октябре на побережье Ла-Манша холодно, ветрено и дождливо. Но осень придает особую прелесть нормандским прибрежным городам — нет полчищ туристов, вырвавшихся к морю семейств, проезжего люда. И те, кто любят отдыхать уединенно, едут на побережье в мертвый сезон. Как правило, это люди пожилые, которым вредно солнце и необязательно купанье. Пасмурные дни они проводят в прогулках, чтении, в воспоминаниях о прожитой жизни. Поэтому отели и пансионаты в осенне-зимнее время в Нормандии не пустуют.
Клод и Шанталь сильно выделялись среди публики, жившей в «Гранд-Отеле». Поджарые старики и сухонькие старушонки с утра до заката, как на дежурстве, сидели в просторном холл гостиницы с видом на клокочущий лиловыми волнами Ла-Манш, пили чай с печеньем и шуршали газетами. По вечерам постояльцы чинно рассаживались за карточные столы и допоздна играли в бридж. Все они как на подбор были молчаливые, словно глухонемые. Молча ели, гуляли, сдавали карты.
Если и Карл Дорт окажется таким же диковатым, думал Клод, наблюдая за угрюмыми соседями в ресторане, то с ним будет трудно.
Дорт приехал в пятницу вечером на «вольво» цвета майского жука. Клод видел этого человека на фотографиях, и он, что и говорить, не казался ему красавцем. Но когда Дорт появился в фойе гостиницы, где в кресле с журналом в руках его давно уже поджидал Клод, у того застучало в висках. «Шанталь соберет чемоданы и уедет», — подумал он, разглядывая свою жертву.
Перед ним был щуплый человечек, как все горбуны высоко и прямо державший голову. С короткой, словно одежная щетка, стрижкой, с крупным удлиненным носом, большим лягушачьим ртом и оттопыренными ушами он был уродлив и неприятен. При встрече с такими людьми хочется побыстрей разойтись и стараться на них не смотреть.
За Дортом шел рослый розовощекий швейцар в красной ливрее с двумя чемоданами. Они остановились у конторки портье.
— Карл Дорт! — очень громко и как-то задорно и весело сказал приезжий. — Я письмом заказывал номер с видом на море.
— Добрый день, месье Дорт. Ваш номер выходит окнами на Ла-Манш. Вот ключ, горничная вас проводит.
Пышная нормандка в национальном костюме с кружевами, похожий на обезьяну Дорт и атлет-швейцар двинулись к лифту.
— Это на каком же этаже? — опять громко спросил Дорт.
— На втором, месье.
— Великолепно!
Кажется, общителен, заключил Клод, держится просто — уже хорошо.
Первое впечатление оказалось правильным. В тот же вечер, проходя мимо стола, за которым ужинали Клод и Шанталь, Дорт поклонился и пожелал приятного аппетита. Дальше события развивались стремительно и точно по сценарию Клода. На следующий день, оставив Шанталь одну в вестибюле отеля, через час он нашел их оживленно беседующими.
Дорт быстро встал и протянул руку, растянув, как резиновый, свой невероятный рот.
— Карл Дорт, в некотором роде политический деятель Соседней страны. Мадам Сен-Бри рассказала мне о ваших лошадях. Я обожаю лошадей и с радостью ездил бы верхом.
Дорт широко растопырил длинные руки, сделавшись похожим на паука. Своим жестом он, видимо, хотел выразить сожаление, что не может ездить на лошадях.
— Но, увы и ах! Скажите, месье Сен-Бри, а какую породу…
«Этого еще не хватало!» — воскликнул про себя Клод.
— А не выпить ли нам чего-нибудь? — пришла на выручку Шанталь, не отводя своего пристального гипнотизирующего взгляда от Дорта. — Что вы предпочитаете, месье Дорт?
Горбун был откровенно польщен ее вниманием.
— Мы в Нормандии, в стране кальвадоса, мадам.
Они прошли в бар, и Клод по привычке направился было к стойке, где любил удобно расположиться на высоком табурете, упершись ногой в приступок. Но Шанталь взяла его под руку и повела к низкому мраморному столику. Когда расселись, Дорт с трогательной благодарностью проникновенно посмотрел на Шанталь — за этим столом, в кресле с высокой надежной спинкой, он чувствовал себя уверенно и был с ними на равных.
— Мы только что говорили с мадам Сен-Бри о Марселе Прусте. Я вполне согласен с ним в том, что наша внутренняя жизнь есть некий поток сознания. Помните, как в «Обретенном времени» он анатомирует своего героя?
Клод понюхал ароматный кальвадос и снисходительно улыбнулся.
— Месье Дорт, очень и очень извиняюсь, но никогда не держал в руках Марселя Пруста.
Дорт часто-часто заморгал.
— Вы не читали Пруста?
— Ну и что тут такого? — вмешалась в их разговор Шанталь. — Есть вещи, которые Клод не знает, он ведь всегда занят лошадьми, жокеями, скачками. У него свои интересы, свой круг имен.
— Да, моя дорогая! — Клод поцеловал ей руку. — У каждого свой круг, месье. К тому же сейчас столько развелось литераторов, что за всеми не уследишь.
— Но Пруст умер более полвека назад…
— Тем более, месье Дорт. Тем более!
Подошел портье.
— Месье Сен-Бри, вас к телефону.
И Клод надолго оставил их вдвоем.
— Вы не удивляйтесь, месье Дорт, — ласково говорила Шанталь присмиревшему вдруг собеседнику, — мой муж славный парень, но не больше. Хомуты, уздечки, седла, стойла — вот его мир, стихия и страсть. Простите уж его за Пруста. Ну что делать — не читал.
— У вас, извиняюсь, есть дети?
— Нет, месье Дорт.
— Тогда, я еще раз извиняюсь, что же вас связывает? Какие интересы?
— Никаких.
— Но как же так можно?!
— Итак, на чем же мы с вами остановились в творчестве Марселя Пруста, месье Дорт?
На следующий день Клод наблюдал из окна спальни, как они долго гуляли по набережной. Дорт что-то без умолку говорил, смешно вертел большой головой над маленьким туловищем, размахивал руками и был похож на рассерженную ворону. Шанталь слушала задумчиво, молчала, иногда кивала головой.
День был хмурый, ветреный. Косматые волны с воем набегали на безлюдный пляж, рыскали по нему, рвались к набережной, но перепрыгнуть гранитный барьер не могли и, глухо урча, откатывались назад. Эти двое, поглощенные беседой, похоже, не замечали ни тусклого дня, ни бушующей стихии. Без устали ходили они взад-вперед по мокрому розовому асфальту набережной, забыв про обеденный час.
— Мадам Сен-Бри простит мою нескромность, — театрально обратился к ней вечером Клод, — если я полюбопытствую — о чем с ней так увлеченно беседовал депутат?
— Об английских поэтах «Озерной школы».
Клод встрепенулся.
— О, мои любимые поэты! Вордсворд, Колридж, Саути. Жаль, что приходится разыгрывать невежду-лошадника, а то бы я прочел депутату познавательную лекцию о лейкистах и их влиянии на младшее поколение — Байрона, Шелли, Китса.
Шанталь покачала головой.
— Нет, Клод, познавательная лекция не требуется. У Дорта свое и весьма оригинальное видение жизни, искусства. К людям, к явлениям, словом, ко всему он подходит с болезненным состраданием, с жалостью, очень по-доброму. Право, странно как-то… Казалось бы, его надо жалеть, а жалеет он. Щедро жалеет, искренне. И стремится всем помочь, что-то исправить. Он и меня жалеет, что я с вами, и вас, как оказалось, тоже — за бедную конюшенную жизнь. Себя только не жалеет. Странный человек.
В другой раз, вернувшись из кинотеатра, куда Клод не пошел под предлогом срочного разговора с Парижем, Шанталь рассказала:
— Сейчас мы шли по улицам и молчали. Фильм был тяжелый. Даже не столько тяжелый, сколько жестокий и с доброй порцией мистики. Главный герой одержим предчувствием, что черные силы, ну, сатана, что ли, дьявол, которые против него, заключены в маленькой девочке, играющей в мяч. Почему — объяснить не может, но чувствует это и панически боится девочек с мячом. И вот однажды он едет с кем-то в открытой машине но проселочной дороге, и на пути предупреждение: «Впереди опасный мост — может рухнуть, проезд не рекомендован». «Даю голову на отсечение, что проеду, — говорит он, — у меня сильная машина и на скорости я буквально перепрыгну через этот мосток». Нажимает на газ и летит. Но он не заметил тоненькую стальную проволоку, натянутую через мост на уровне его шеи, и срезанная голова летит в пересохшее русло ручья. И тут откуда-то появляется маленькая кукольная девочка с бантом, берет голову за волосы и, прыгая, играет ею, как мячом. Прощаясь со мной, Дорт сказал: «Мой дьявол — это вы, мадам Сен-Бри. Как у того, который боялся девочку с мячом». Я удивилась, но он не стал объяснять.
