-...Я не знаю, как их убедить!..
- Спокойно, спокойно. Кого вы хотите убедить?- спросил мэр.
- Штабы не отвечают,- с отчаянием в голосе произнес секретарь. - Не отвечают, и все. Но я все-таки дозвонился до командира ...ской бригады. Он мне сказал, что по закону использование внутренних войск против народных волнений запрещается и он выводить бригаду не будет.
- Какие народные волнения?!- воскликнул мэр. - На улицах никого нет, зато стреляют почем зря, из любого оружия! Это вооруженный мятеж!
- Я ему сказал то же самое,- ответил секретарь. - А он говорит, что его люди прослушали радиообращение и считают, что происходит народное восстание и восставшие стреляют, поскольку вынуждены защищаться. Он говорит, что просто не в состоянии вывести бригаду против мятежников, но это даже хорошо: если они войдут в соприкосновение, то может произойти братание и массовый переход на сторону противника. Пусть уж лучше остаются на базе.
- Пусть остаются,- согласился мэр. - Дармоеды, только мускулатуру способны качать на казенные деньги, а как до дела, сразу в кусты. Ладно, потом с ними разберемся. Как у вас дела? Попыток штурма не было?
- Не было. Нас даже не обстреливают,- ответил секретарь. - Но боевики мимо здания перемещаются постоянно. Начальник охраны приказал их не обстреливать...
- Правильно, ни к чему это,- одобрил мэр, вспомнив любимое здание, отделанное как игрушка, с облицованными мрамором современными пристройками в глубине квартала. - Что несколько милиционеров против них сделают? Тут другие силы нужны.
- Правительство Москвы, префекты и ваши замы собрались в новом здании мэрии,- доложил секретарь. - Будут ждать вас. Там и в Белом доме все пока спокойно - террористы не выходят за пределы Садового кольца.
- Понял. Закончим у президента - подъеду,- сказал мэр. - Мне уже некогда - свяжитесь от моего имени с МВД и ГУВД, потребуйте блокировать Центр силами ОМОНа и СОБРа. Нельзя же оставлять город без защиты!
- Слушаюсь,- ответил секретарь. Мэр прервал разговор и посмотрел в окошко, мимо которого проносились громадные мачтовые сосны. Он испытал то же самое ощущение бессилия, о котором говорили деятели провалившегося путча 1991 года: когда рука вместо того, чтобы ухватить рычаг, приводящий в движение всесокрушающую силу, хватает пустоту, когда все приказы, еще вчера заставлявшие действовать могучий людской механизм, звучат в той же пустоте жалким и нелепым сотрясением воздуха. Однако расслабляться было некогда - перед кортежем уже выросли ворота загородной резиденции. Мэр машинально отметил появившиеся у ворот бронетранспортеры и вокруг них - настороженных спецназовцев в краповых беретах. "Да, тут быстро сработали",- угрюмо подумал мэр. Створки ворот медленно разошлись в стороны.
В огромной четырехкомнатной квартире с высоченными украшенными лепниной потолками царила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием спящих. Квартира была меблирована богато, но как-то небрежно: казалось, что для хозяев главным являлось наличие в каждой комнате огромных кроватей, на которых сейчас, путаясь в одеялах и простынях, в тяжелом сне валялись люди, мужчины и женщины - где трое, где четверо, а где и пять человек. Шкафы, бюро и столы, шикарные, но безвкусные, модной современной работы, как бы прилагались к этому спальному великолепию и, будучи явно недавно привезены из мебельного магазина, уже успели пострадать от обилия гостей: на полировке виднелись круги от стаканов, свежие царапины и даже черные точки от погашенных окурков. На дорогих коврах валялись окурки, объедки, пустые бутылки вперемежку с мужской и женской обувью и одеждой, включая даже самые интимные предметы туалета. На столах, на бюро, на музыкальном центре, на телевизорах и на полу стояли блюдца и тарелки с недоеденной пищей, бутылки - пустые, выпитые наполовину и еще не распечатанные, и бокалы - частью пустые, а частью недопитые. Алкогольные испарения из бутылок и бокалов и от пролитого спиртного, смешиваясь с тяжелым запахом погасшего табака и густым перегаром, щедро изрыгаемым шумно дышащими легкими двух десятков человек, создавали в квартире, несмотря на высокие потолки, невыносимую духоту - тяжелую духоту притона. Духота усугублялась тем, что все форточки и окна были закрыты, поскольку хозяева квартиры панически боялись комаров.
Человек, спавший на спине, вздрогнул и зашевелился, пытаясь с закрытыми глазами натянуть на себя съехавшую простыню. Его тощее тело было все какое-то шишковатое, словно деревянное, и казалось синим, как у утопленника, от многочисленных татуировок. Знаток уголовной символики ни на секунду не усомнился бы в принадлежности тощего молодца к преступному миру, причем, согласно татуировкам, их обладатель относился к довольно авторитетным бандитам. Тяжелое дыхание спящего прервалось, он лязгнул зубами, зачмокал и плюнул в пространство, а затем с отвращением скинул со своей впалой груди руку лежавшей рядом с ним крашеной блондинки. Разлепив веки, татуированный малый уставился в потолок, с видимым усилием пытаясь определить, где он находится. Когда ему это наконец удалось, он шумно вздохнул, почесал гениталии ( спал он совершенно голым), сел на постели и начал озираться, обводя взором многочисленные бутылки, стоявшие там и сям, причем лицо его при этом выражало омерзение. Невзирая на эту гримасу, и капитан Ищенко, и многие другие работники угрозыска с легкостью признали бы в нем бандита по кличке "Акула", получившего в свое время перелом ноги и нескольких ребер при попытке отстоять от вымогателей деньги своего патрона, каковым в те дни являлся Пистон. Позднее Акула примкнул к другой преступной группировке, которая для своих нужд приобрела эту квартиру в центре столицы и накануне устроила в квартире грандиозную попойку с девицами, начавшуюся около полудня. Своего апогея попойка достигла еще засветло - все плясали и топали, а потом завалились с девицами на кровати и принялись смотреть порнофильмы, которых в квартире всего за несколько недель накопилось огромное количество. Далее Акула ничего не помнил. Кряхтя, он поднялся с кровати и по пеплу и окуркам, устилавшим ковер, босиком поплелся на кухню. На кухне царил еще больший беспорядок, чем в комнатах, грязная посуда горой выпирала из раковины, угрожая обрушиться на пол. "Баб надо заставить помыть, а то им только
водку жрать да пялиться",- подумал Акула и открыл холодильник. Сделав это, он пришел к выводу, что вставать раньше всех иногда полезно: в холодильнике еще оставалось несколько банок пива. Акула трясущимися руками откупорил банку и начал жадно глотать ледяную горьковатую жидкость, иголочками газа покалывавшую небо и язык. Затем он поставил банку, из ближайшей недопитой бутылки водки налил граммов сто пятьдесят в ближайший мутный стакан, с минуту постоял неподвижно, подавляя позыв ко рвоте, а затем единым махом вылил водку в рот и тут же принялся лихорадочно ее запивать, схватив банку с пивом. Опорожнив банку в несколько глотков, он обессиленно опустился на табуретку, перевел дух и зычно рыгнул. По всему его телу разлилось приятное тепло, кожа покрылась испариной и невидимый обруч перестал сдавливать мозг. Акула страшно гордился своим умением опохмеляться и всем навязывал свой рецепт - пиво, перемежаемое водкой,- однако большинство его приятелей от этой смеси просто снова валились с ног и затем, с трудом очухавшись, вместо благодарности называли Акулу козлом. Сегодня рецепт вновь не подвел Акулу, и бандит пришел в прекрасное настроение. Впереди его ожидало много приятных вещей: выкурить первую сигарету, выпить еще пива (правда, тут следовало торопиться, пока другие не проснулись), попользоваться спавшей рядом с ним крашеной девицей... Кроме того, у Акулы прорезался аппетит, а под закусь можно было хряпнуть и еще водочки. Акула вскрыл еще одну банку пива, опустошил ее залпом, взял сигарету из валявшейся на столе пачки, прикурил от валявшейся рядом зажигалки и, прихватив последние две банки пива, направился обратно на кровать. Там он некоторое время лежал неподвижно, глядя в потолок и перемежая затяжку дымом с глотком пива. Вторую банку он предусмотрительно засунул под подушку. Несколькими плевками загасив окурок и щелчком отшвырнув его в сторону, Акула повернулся к своей безмятежно посапывавшей соседке и стащил с нее простыню. Обнажилось дряблое, землистого оттенка тело, усыпанное родинками. Девица недовольно замычала, чем несказанно возбудила бандита. Акула уселся на нее верхом и принялся грубо осязать ее жирную плоть, напоминая своими движениями пекаря, размешивающего тесто. Девица вновь замычала, и Акула одним махом сорвал с нее трусы, раздвинул ее ноги и, навалившись сверху, овладел ею. Кровать заходила ходуном, нарушая покой остальных спящих, но Акуле на это было наплевать: им руководило своеобразное чувство долга, вынуждавшее его в определенные моменты жизни совершать определенные действия. Завершив половой акт, Акула слез с кровати и, покачивая эректированным членом, стал расхаживать по комнате, выискивая на полу свои трусы среди прочих предметов одежды. Девица, так и не открыв глаз, что-то пробормотала, повернулась на бок и натянула на голову простыню. Чтобы одеться, Акуле понадобился чуть ли не целый час - правда, в течение этого времени он успел допить последнюю банку пива, поесть на кухне колбасы (хлеба не нашлось), выпить еще водки и закусить красной икрой из початой банки. При этом ему не пришло в голову открыть окно или форточку, и в квартире продолжала царить все такая же духота, на которую Акула, однако, не обращал ни малейшего внимания. Видимо, эта атмосфера была наиболее благоприятна для него с биологической точки зрения - во всякой другой он начинал мало-помалу чувствовать себя плохо, беспокоиться и чахнуть.
