Меня проводили к нему. Господин Малета принял меня в свойственной искушенному политику манере: уважительно выслушав меня до конца и заверив в готовности оказать необходимую поддержку, он как бы между прочим заметил, что, поскольку в Австрии у власти стоит коалиционное многопартийное правительство, а министр внутренних дел, который ведает делами эмигрантов, является членом не их, а социалистической партии, реальные возможности влияния народной партии в этой области довольно ограниченны.
Как бы там ни было, он тут же отдал меня на попечение двум своим депутатам, тихому и приветливому Эрнсту Гуту, лесопромышленнику из Пинкафельда, и Францу Штроблю, депутату от города Эйзенштадт, исполнявшему к тому же обязанности попечителя владений Эстерхази в Бургенланде.
Вскоре с помощью его величества случая я завязал еще одно знакомство, сыгравшее весьма существенную роль в последующих событиях.
Однажды утром мне вручили конверт с письмом Карла Герцога, руководителя венгерского отдела социалистической партии Австрии. В письме Карл Герцог приглашал меня посетить его в служебной резиденции, помещавшейся в Нейбагассе.
Приглашение не только удивило меня, но и возродило кое-какие надежды. Это был первый случай, когда столь значительное лицо искало контакта со мной по собственной инициативе.
Зачем я мог понадобиться социалистам? Пришлось срочно связаться с Будапештом по каналу экстренной связи. Вскоре я располагал всей необходимой информацией для этой нежданной встречи.
В скромно обставленном кабинете, выходящем окнами во двор, навстречу мне поднялся худощавый старичок с хитроватым и умным взглядом чуть прищуренных глаз:
— Карл Герцог.
— Миклош Сабо.
— А я уже многое о вас слышал! — Так он начал свой разговор.
— В самом деле?! — с деланным удивлением воскликнул я, предпочитая утаить, что знаю о нем все.
Как выяснилось, я знал о нем не все. Хозяин кабинета, пригласивший меня для конфиденциальной встречи, был известной политической фигурой среди социал-демократов Европы еще после первой мировой войны. Австрийский Лев Пауль — такое прозвище он получил на поприще политических битв того времени. Эмигрировав из оккупированной Гитлером Австрии, он завоевал себе авторитет и имя как социал-демократический деятель, а вернувшись на родину, вошел в близкое окружение Питтермана, будущего канцлера. По-венгерски Герцог говорил без акцента, так как долго жил в Будапеште.
— Видите ли, дорогой Сабо, — дружески объяснял мне Лев Пауль. — Австрия еще только начинает ощущать вкус самостоятельной государственности. Многие институты власти еще полностью не сложились. В то же время мы, как говорится, — и окно, и пограничный столб между двумя мирами. Естественно поэтому, что нас интересует каждая новая личность, появившаяся на горизонте политической эмиграции. — Он умолк, испытующе глядя мне в глаза, словно старался угадать, какие мысли ворочаются в моей голове и чего от меня можно ожидать. — Вы, мой юный друг, простите старика за такое обращение, не правда ли? Вы появились на этом горизонте подобно комете! Мы немного побаиваемся таких комет, ибо трудно предугадать их орбиту, а от их яркого пламени случаются порой и пожары.
— Вы пригласили меня для того, чтобы сообщить мне об этом, господин Герцог?
— Называйте меня просто дядюшка Герцог. Обещаете?
— С великим удовольствием.
Я почувствовал, что старик почему-то проникся ко мне доверием. Что же, прекрасно, контакты налаживались не только с народной партией, но вот теперь и с социалистической. Тогда я еще не подозревал, какое огромное значение для меня будут иметь эти добрые отношения несколько месяцев спустя.
Мы долго беседовали. Австрийский Лев Пауль интересовался моими планами, положением и настроениями венгерских эмигрантов, расспрашивал о моей собственной судьбе и о том, что я собираюсь делать в ближайшем будущем. Весьма тактично он избегал таких вопросов, связанных с моим прошлым, которые я мог бы расценить как дополнительную проверку моей лояльности. Правда, в этом не было нужды, поскольку министерство внутренних дел, а значит, и жандармерия с контрразведкой находились в ведении министра-социалиста.
За милой беседой прошло немало времени, прежде чем он задал мне неожиданный вопрос:
— Вы не хотели бы со мной сотрудничать?
Застигнутый врасплох, я ответил довольно глупо:
— Вы имеете в виду социалистическую партию?
Старик рассмеялся. Сосредоточенное, серьезное лицо его вдруг покрылось сетью веселых морщинок, а в глазах мелькнул лукавый огонек.
— Нет, нет, я вовсе не думаю склонять вас к выходу из вашей партии! Оставайтесь в ней на здоровье!
— Тогда я вас не понял.
— Оно и заметно! — Старик продолжал веселиться. Затем вновь перевел разговор в серьезное русло: — Понимаете, мой юный друг, я редактирую и выпускаю один небольшой журнальчик, вернее сказать, бюллетень. В этом бюллетене я информирую заинтересованных лиц о положении в Венгрии. Важно, чтобы новости в нем были посвежее и, главное, подостовернее. Моим сотрудником, который сейчас этим занимается, я недоволен. Ну так как, возьметесь?
Закончил он свое предложение так же неожиданно, как и начал. Выдержав минутную паузу, он сказал:
— Вы будете получать тысячу шиллингов в месяц. Вполне достойный гонорар, а главное — постоянный.
Материальная сторона предложения дядюшки Герцога и впрямь выглядела привлекательно. Рабочий в те времена получал в Австрии пять с половиной шиллингов за час работы, мастер — одиннадцать, а оклад служащего не превышал двух тысяч шиллингов в месяц. Что же касалось моральной стороны, то тут далеко не все было в порядке: дядюшка Герцог в деликатной форме предлагал мне заниматься сбором информации, иначе говоря, обыкновенным шпионажем. Понятие достоинства не всегда измеряется деньгами.
Более того, теперь, прожив долгую жизнь, я смело могу утверждать: на Западе хорошо платят вовсе не за самые достойные дела, а наибольшие доходы редко являются результатом честного труда.
Впервые я попал в такое положение, когда в критический момент не мог запросить совета из Будапешта. Нужно было все решать самому, и к тому же немедленно. И хотя впоследствии мне много раз приходилось оказываться в подобной ситуации, а проблемы были куда более сложные и важные, порой даже имевшие международное значение, я решал их быстро и смело. Но тут принятие решения досталось мне нелегко.
На обдумывание времени не оставалось. «Если я соглашусь, что скажут в Будапеште? Если нет, будет ли у меня еще такая возможность войти в доверие к Герцогу? А кроме того, как оценят мой отказ те, кто наблюдает и взвешивает, как на аптекарских весах, каждый мой шаг, каждый поступок? И не является ли это предложение прямой провокацией одной из секретных служб? Тестом, на котором меня проверяют?..»
— Благодарю, дядюшка Герцог, за вашу заботу обо мне. Право, когда я полз под проволокой через границу, то никак не думал, что в свободном мире меня ждет постоянный заработок, падающий прямехонько с неба!
Мы оба весело рассмеялись.
УСТАНОВЛЕНИЕ СВЯЗИ С АГЕНТАМИ ЦРУ
Сравнив меня с внезапно появившейся на горизонте кометой, дядюшка Герцог руководствовался житейской мудростью пожилого человека. Однако сказав это, он умолчал о том, что любая комета, сгорая сама, может уничтожить все, что попадается на ее пути.
События, происходившие со мной, развивались с невероятной быстротой. Еще несколько недель назад о моем пребывании в Вене почти никто не знал. За чрезвычайно короткое время я познакомился со многими известными деятелями Австрии, хотя по-прежнему скромно проживал в пансионе для одиноких мужчин. Само собой разумеется, органы австрийской безопасности, видимо следившие за мной, были немало удивлены этим.
Мои руководители, когда мне удавалось связаться с ними по установленному каналу и получить их советы, предупреждали меня об опасности, связанной с моей излишней популярностью. Они рассчитывали на то, что я буду «вживаться» в обстановку довольно длительное время, и опасались, что поспешность в этом деле может только навредить. Меня же тогда охватило нетерпение, свойственное молодым людям. В свое оправдание могу заметить, что события и без моих усилий развивались довольно быстро. Мне следовало действовать по-умному, считаясь с бегом времени; сначала я намеренно искал полезные для меня связи, а затем они завязывались сами по себе, порой даже помимо моего желания.
События захватили меня и понесли, как бурлящий поток несет утлую лодочку. Если бы я вдруг решил выйти из нее на берег, то это мне ни за что бы не удалось. Единственное, что я мог делать — это следить за тем, чтобы не упасть в воду и не утонуть.
Я нисколько не удивился, когда однажды снова получил по почте очередную повестку, в которой мне предлагалось явиться в отдел столичной полиции, занимавшийся контрразведкой.
