– Почему? – Старых оторвался от своего «творчества» и испытующе посмотрел на Ксана: – Мы больше не будем с ним работать?
– Честно говоря, я об этом не думал, – смутился Ксан. – Если он того пожелает…
– Конечно, если он того пожелает, – задумчиво повторил Алексей Семенович, не выпуская из пальцев карандаш, который выводил прихотливые линии по белому полю. – Надо сделать так, чтобы пожелал. Почему нет? Проявим сочувствие, окажем поддержку человеку, столько пережившему… В общем, не бросим в трудную минуту. Он должен оценить. И вообще, ему следует почувствовать облегчение. Супруга его была не той, за кого себя выдавала, мешала его работе, использовала в своих террористических целях. А теперь господин Дуррани, освободившись от этой женщины, сможет плодотворно способствовать углублению российско-пакистанских отношений. Если того пожелает. Поэтому ты его не забывай. Навести, пока он в тюрьме. Приободри.
– Хорошо, – вздохнул Ксан, – я так и поступлю. Wszystko na przedarz.
– Что-что? – Алексей Семенович поднял голову, рука с карандашом зависла над бумагой, на которой еще оставались «белые пятна».
– Вшистко на пшедаж. Это по-польски. Все на продажу. Так назывался фильм Анджея Вайды. Я в том смысле…
– Я понимаю, в каком «смысле». В том, что для меня нет ничего святого. Да? Что из всего я хочу извлечь практическую пользу, и все человеческие чувства, привязанности, любые отношения должны быть подчинены только этому?
– Ну, не совсем, – принялся оправдываться Ксан. – Вы совсем не бессердечный, я уверен…
– Помолчи. – Старых отбросил карандаш. – Естественно, я утрировал. Но суть схвачена. И тебя это тоже касается. Напрямую. Я этот фильм помню. Давно смотрел, но запомнил. Ты прав. Все на продажу. Все, что может помочь работе. Вайда имел в виду кинематограф, а мы – совсем иное. Но похоже… Другого подхода у нас быть не может. Жаль, но такова реальность. Такова жизнь. Работаем на результат. Вот сейчас ты добился того, что потенциально опасный очаг террористической активности ликвидирован. Я не хотел спрашивать, но теперь спрошу. Это твоя идея сработала? Или все само собой разрешилось?
Ксан отвернулся. Ему не хотелось отвечать.
– Ну, молчи, молчи. Ясно и без слов. Wszystko na przedaz. А если я ошибаюсь, то так даже лучше. Если это не ты и не твоя идея.
Ксан отвел взгляд.
– В этой стране много такого, что нам не нравится. Их обычаи кажутся жестокими, бесчеловечными. Не нам их исправлять.
– Ты мне это будешь объяснять, – фыркнул резидент, сообразив, что Ксан хитрит. Но, с другой стороны, какое это имеет значение? Главное, что дело сделано. И нельзя обижать своего лучшего сотрудника. На кого еще опираться?
– Каро-кари – варварство, но в целом удачно получилось. Эта мерзавка ответила за Рычкова и за Пешавар. Она была нашим врагом. Это просто и очевидно. Вот почему я всегда любил «холодную войну» – два лагеря и линия обороны. Никаких полутонов. Уничтожили твоего бойца, и ты бьешь наотмашь, отвечаешь тем же.
Ксан не подхватил предложенный оптимистический тон, вид у него был понурый. Старых тоже слегка увял.
– Ладно… Без Ураказаевой ее банда долго не просуществует. Мы с пакистанцами договоримся, всех их прищучат, вышлют из страны или посадят в зиндан. Они там и передохнут. А вообще нам повезло, что эта девка так сильно на Шантарского «запала». Иначе перебили бы всех нас ребята Амина. Все бабы одинаковы. А кто подбросил Идрису фотографии… Какая в сущности разница! Любителей открыть глаза супругу на неверность его «половины» всегда найдется немало.
Ксан поднялся.
– Я, пожалуй, пойду, Алексей Семенович. Есть чем заняться. Да и вас не хочу отвлекать. К вам внучка приезжает. Нужно к приезду подготовиться.
– Уже подготовился! – радостно объявил резидент. – В школе насчет занятий договорился. Второй класс. Сегодня вечером встречаю свою деточку. – Он с любовью посмотрел на стоявшую у него на столе фотографию ребенка. Славная девчонка – темноволосая, косички, ямочки на щеках. Она обнимала лабрадора, по всей видимости, самого верного друга, и оба весело улыбались в объектив.
* * *
Под вечер в баре отеля «Марриотт» за стойкой восседал Шантарский. Курил, щелкал орешки и активно прикладывался к спиртному. Услышав шум мотора, скосил глаза в сторону окна: на паркинге разворачивался «паджеро» Ксана. Тот зашел в помещение, занял место на высоком табурете рядом с приятелем. Шантарский даже не поздоровался, не глядя в сторону человека, с которым его еще недавно связывала тесная дружба.
Ксан заказал выпивку, приложился к бокалу, повертел в пальцах лежавшие в пепельнице фирменные спички.
– Не хочешь разговаривать – дело твое.
– Отчего же, я скажу. Я заезжал к Кавадже. Тебе следует обучить его правилам конспирации. Он признался, что ты был к у него перед тем… перед тем, как я привел туда Хамиллу. Что ты был не один. Каваджа не познакомился с твоим напарником, он не знает, как его зовут. Но внешность запомнил. Это Марат, не так ли? Мастер по грязным делам. Я догадался.
Шантарский осушил стоявший перед ним стакан и попросил бармена наполнить его снова.
– Все мог предположить. Но то, что ты окажешься таким… таким…
– Все, что я делал, было подчинено одной цели, – сказал Ксан, стараясь сохранять спокойствие, – помочь тебе.
Шантарский закусил губу.
– Я на тебя не заявлял, докладных не писал. Со Старых проблем не будет. Он на нашей стороне. Исходим из того, что мы оба организовали эту операцию и провели ее с блеском. Так что веди себя соответственно. Конечно, оставаться в Исламабаде тебе нельзя, но в Москве все войдет в норму.
Шантарский приоткрыл рот, и Ксан уловил тихо, но отчетливо произнесенное: «Сволочь».
Он заставил себя улыбнуться.
– Я не сволочь. Мы друзья, и я должен был тебя выручить. То, что произошло – трагедия. Но раз все так сложилось… Надо же было найти выход из положения. Лучшего не придумаешь. Смирись и забудь. В Москве твои дочки, жена, родители…
Шантарский отпил очередной глоток, вытер рот тыльной стороной руки. Глухо произнес:
– Уходи.
– Как хочешь. Еще пообщаемся. Не кисни.
Ксан слез с табурета, бросил на стойку деньги.
– Пойми, тебе крупно повезло. Иначе бы и девку списали, и твою жизнь исковеркали. А так все шито-крыто. Ничего не было.
Однако Ксан говорил не вполне убедительно. Чувствовалось – ему самому тошно.
Шантарский по-прежнему смотрел в сторону:
– Уйди. Я ведь попросил.
* * *
Отъезжая от «Марриотта», Ксан клял все на свете. Несусветную глупость Шантарского, чертову работу, пакистанцев, чеченцев, всю свою жизнь. Он ехал домой, но в какой-то момент понял, что не может оставаться один в этот вечер. Круто развернулся на почти безлюдной дороге и погнал в направлении дипломатического анклава. Как сумасшедший жал на акселератор, словно опаздывал, хотя не договаривался о встрече.
В посольстве вошел в жилой дом, взбежал на третий этаж, постучал в дверь. Никто не ответил, и он постучал снова.
«Возможно, ее нет. Гуляет. А почему бы ей не гулять? Свободный вечер, свободная девушка. Лежит с кем-нибудь в постели. Кувыркается от души. За ней не заржавеет. На кой тебе эта шлюха? Взяла и дала Талдашеву. С другой стороны, ты хорошо знаешь, ради чего и почему она это сделала. Знаешь, как она к тебе относится. Ну, не знаешь, но чувствуешь. С другой стороны, зачем она тебе? Ты с ней развлекся, и хорошо. Она здорово помогла – тебе и всем остальным, Шантарскому – так это просто замечательно. Чего тебе не хватает? Жена у тебя уже имелась. Один ты чувствуешь себя спокойнее и увереннее. К чему было переться сюда на ночь глядя? Надо уйти и забыть».
Но только Ксан ступил на лестницу, как дверь отворилась. На пороге стояла Микаэла, глядя на него так, словно ожидала увидеть не кого-то, а именно Ксана. Бледное лицо без всякой косметики. Волосы стянуты в тугой узел. Джинсы, мягкий свитер.
– Извини, – сказала она как ни в чем не бывало. – Смотрела телевизор, не сразу услышала.
Он прошел в комнату и осмотрелся. Да, телевизор включен. На столике чашка с чаем, печенье.
– Что, – усмехнулась Микаэла, – проверяешь? Я одна. В спальне тоже никого.
– Я не за этим пришел.
– А зачем? Обычное дело. Сначала девушку нужно размазать по стенке, послать куда подальше, а потом поманить к себе, приласкать. Она все забудет и простит.
– Ты забудешь и простишь?
– Да, – просто ответила Микаэла. – Забуду и прощу. – Садись. – Она указала ему рукой на стул. Сама села на диван. Взяла в руки чашку, сделала глоток.
– Я вот зачем пришел… – медленно проговорил Ксан и начал рассказывать. Он рассказал все, в том числе и то, что не должен был рассказывать никогда и никому. О своей дружбе с Шантарским, о Вахе Хисратулове, Шабир Шахе и Файазе Амине, о том, как Ленька влюбился в Хамиллу, кем в действительности была эта чеченка, о ее гибели и варварском обычае каро-кари.
