— Три года назад, юридический факультет, — ответил Марк.
— Может быть, мы даже встречались. Я закончила медицинский факультет Йеля в прошлом году.
— Если бы мы встречались раньше, доктор Декстер, я бы этого не забыл.
— Когда выпускники престижного университета закончат обмен воспоминаниями, — прервал их Калверт, — скромный уроженец Среднего Запада хотел бы продолжить свою работу.
Да, подумал Марк, в один прекрасный день Барри станет директором ФБР.
— Что вы можете рассказать нам об этом человеке, доктор Декстер? — спросил Калверт.
— К сожалению, очень мало, — ответила доктор, забирая у Барри историю болезни Казефикиса. — Он сам пришел к нам и сказал, что ранен в ногу. Рана загноилась — видимо, в таком состоянии он пробыл около недели. Жаль, что не пришел раньше. Сегодня утром я удалила пулю. Как вы знаете, мистер Калверт, когда к нам обращается пациент с огнестрельным ранением, мы обязаны немедленно сообщить об этом в полицию. Мы позвонили вашим ребятам в полицию.
— Это не наши ребята, — поправил ее Марк.
— Простите, — довольно сухо ответила доктор Декстер, — но для врача полицейский есть полицейский.
— А для полицейского врач есть врач, однако у вас тоже есть специализации — ортопедия, гинекология, неврология — не правда ли? Уж не хотите ли вы сказать, что я похож на одного из этих фараонов из столичной полиции?
Но на доктора Декстер игривость Марка не произвела впечатления. Она открыла папку.
— Мы знаем только, что он — грек по происхождению и что зовут его Анджело Казефикис. В нашей больнице прежде никогда зарегистрирован не был. Сказал, что ему тридцать восемь лет… Не густо, к сожалению.
— Отлично. Обычно таким объемом информации мы сначала и располагаем. Спасибо, доктор Декстер, — сказал Калверт. — Можно его сейчас увидеть?
— Конечно. Пожалуйста, идите за мной. — Элизабет Декстер повернулась и пошла по коридору. Агенты зашагали за ней: Барри смотрел на двери, ища номер 4308, Марк — на ноги доктора. Подойдя к двери палаты, они заглянули в маленькое окошко и увидели двух человек — Анджело Казефикиса и жизнерадостного негра, который смотрел телевизор с выключенным звуком. Калверт повернулся к доктору Декстер.
— Нельзя ли поговорить с ним наедине?
— Зачем?
— Мы не знаем, что он хочет сообщить нам. Возможно, он не хочет, чтобы его слышал посторонний.
— Пусть вас это не беспокоит, — засмеялась доктор Декстер. — Мой любимый почтальон, Бенджамин Рейнольдс, — тот, что на соседней кровати, — глух, как тетерев. На следующей неделе мы его оперируем, а до тех пор он не услышит, как трубит архангел Гавриил в Судный день, не говоря уже о государственной тайне.
В первый раз за все время Калверт улыбнулся.
— Ну и свидетель, нечего сказать.
Проведя Калверта и Эндрюса в палату, доктор вышла. Скоро мы с тобой увидимся, милая, пообещал себе Эндрюс. Калверт подозрительно посмотрел на Бенджамина Рейнольдса, но черный почтальон только широко и радостно улыбнулся, махнул рукой и снова уставился в беззвучный экран, на котором шла передача «Пирамида в 25 тысяч долларов». Несмотря на это, Калверт встал сбоку его кровати, заслонив собой Казефикиса — на тот случай, если глухонемой умеет читать по губам. Барри всегда все продумывал.
— Мистер Казефикис?
— Да.
Казефикис был среднего роста, с большим носом, кустистыми бровями и озабоченным выражением, не сходившим с его посеревшего от болезни лица. Густых, черных как смоль волос давно не касался гребешок. Руки с набухшими венами казались необычно большими на фоне белой простыни. Щеки и подбородок заросли щетиной. Одна нога лежала на покрывале в толстом слое бинтов. Взгляд нервно перебегал с одного агента на другого.
— Я — специальный агент Калверт, а это — специальный агент Эндрюс. Мы — сотрудники Федерального бюро расследований. Нам сообщили, что вы хотите нас видеть.
Оба агента достали свои удостоверения из правых внутренних карманов пиджаков и, держа их в левой руке, предъявили Казефикису. Деталь на первый взгляд несущественная, но всех новичков в ФБР учили именно так: правая рука должна быть свободна, если вдруг придется применять оружие.
Озадаченно нахмурившись и высунув язык, Казефикис принялся изучать удостоверения: как наверняка проверить их подлинность, он не знал. В настоящем удостоверении подпись агента должна слегка заходить на печать Департамента юстиции. Он взглянул на номер удостоверения Марка — 3302 и номер на жетоне — 1721. Грек молчал: то ли не знал, с чего начать, то ли подумывал о том, не лучше ли вообще ничего не говорить. Он посмотрел на Марка — тот внушал ему больше доверия, и начал рассказывать.
— Никаких неприятностей у меня с полицией никогда не было, — сказал он. — Ни с какой полицией.
Агенты молчали, никто из них не улыбнулся.
— Но теперь я — в заварухе, и, Бог свидетель, мне нужна помощь.
— Зачем вам нужна наша помощь? — начал Калверт.
— Я эмигрировал незаконно, жена тоже. Мы — греки, приезжали в Балтимор на корабле, здесь работали уже два года. Возвращаться не можем — там у нас ничего нет.
Он говорил торопливо и отрывисто.
— У меня есть информация. Сделайте так, чтобы нас не выслали, и я все скажу.
— Мы не вправе принимать… — начал Марк, но Барри тронул его за локоть.
— Если это действительно важно и вы поможете нам раскрыть преступление, мы поговорим с иммиграционными властями. Большего мы обещать не можем.
В Соединенных Штатах шесть миллионов нелегальных эмигрантов, подумал Марк. Еще двое погоды не сделают.
— Мне нужна работа, мне нужны деньги, понимаете? — Казефикис был в отчаянии.
Калверт и Эндрюс отлично его понимали. Еженедельно перед ними проходили десятки людей, перед которыми стояла та же проблема.
— Когда мне предлагай работу официанта в ресторане, жена была очень рада. На вторую неделю дали особую работу — подавать завтрак в гостиничном номере важному человеку. Но этот человек хотел официант, который не знает английский. Мой английский плохой, и хозяин говорил мне: «Иди, рот не раскрывай, говори только греческий». За двадцать долларов я сказал «да». В кузове грузовика приехали в гостиницу — по-моему, в Джорджтаун. Когда приехали, меня посылал в кухню, чтобы я был с обслугой в подвале. Я одевался и носил еду в отдельную столовую. Там — люди, пять-шесть, я слышал, важный человек говорит, что я не говорить английский. Они снова разговаривали. Я не слушал. Выпивали последний чашка кофе и говорили про президента Кейн. Я люблю Кейн, я слушал. Они говорить: «Мы должны ее убрать». Другой говорить: «Лучше всего 10 марта, как и планировали». А потом я слышал: «Я согласен с сенатором, надо избавиться от этой суки». Кто-то на меня смотрел, и я ушел из комнаты. Когда я внизу мыть посуду, человек зашел и закричал: «Эй, ты, лови». Я оглянулся, поднял руки. Он — сразу ко мне. Я побежал в дверь и по улице. Он в меня стрелял. Я почувствовал больно ноге, но убежал, потому что он старее, больше меня, медленнее ходит. Я слышал, он кричал, но знал, что он меня не ловить. Я боялся. Я быстренько пришел домой, и мы женой тогда же вечером уезжали и прятались за городом у друга из Греция. Думал, все хорошо, но через несколько дней нога стала хуже, и Ариана заставила меня ходить в больницу и звонить вам, потому что мой друг говорил, что они приезжали ко мне и искали, потому что если они меня найдут, убьют.
Он замолчал и, тяжело дыша, умоляюще взглянул на агентов. На небритом лице выступил пот.
— Как ваше полное имя? — спросил Калверт с интонацией продавца проездных билетов.
— Анджело Мексис Казефикис.
Калверт заставил грека повторить имя по буквам.
— Где вы живете?
— Сейчас — квартал Голубой Гребень, 11501, улица Элкин, Уитон. В доме моего друга, он хороший человек, не делайте ему плохо.
— Когда имело место это происшествие?
— В прошлый четверг, — не задумываясь ответил Казефикис.
Калверт уточнил число:
— 24 февраля?
Грек пожал плечами.
— В прошлый четверг, — повторил он.
— Где находится ресторан, в котором вы работали?
— Несколько улиц от меня. Называется «Золотая утка».
Калверт продолжал записывать.
— А где находится гостиница, в которую вас привезли?
— Не знаю, в Джорджтауне. Может, смогу показать, когда выхожу из больницы.
— Теперь, мистер Казефикис, внимательно выслушайте мой вопрос. Кто еще из обслуживающего персонала на этом завтраке слышал разговор в комнате?
— Никто, сэр. В комнате обслуживал только я.
— Вы рассказывали кому-нибудь о том, что услышали? Может быть, жене? Или другу, у которого вы живете? Кому-нибудь еще?
— Нет, сэр. Только вам. Жене не говорил, что слышал. Никому не говорил, очень боялся.
Калверт продолжал задавать вопросы: просил описать внешность других людей, находившихся в комнате, и заставлял грека повторять свой рассказ, чтобы убедиться, что несоответствий нет. Придраться было не к чему. Марк молча смотрел на них.
