Однако о Беле Коваче и он ничего не слыхал. Разговаривали мы с ним о пустяках, так как ни один из нас ничего не знал о действительных чувствах другого.
Как бы то ни было, а мне необходимо было разыскать Белу Ковача. Таково было мое задание, которое в конечном счете исходило от ЦРУ. Не скрою, меня самого разбирало любопытство, чем же сейчас занимается бывший государственный министр, бывший секретарь партии мелких сельских хозяев, который, просидев несколько лет в тюрьме, лишь недавно очутился на свободе.
Я вернулся в здание на улице Шеммельвейс, где за полтора часа моего отсутствия ничего не изменилось. Все так же по всему зданию сновали кажущиеся деловыми незнакомые люди. На свои вопросы я, как и до этого, получал невразумительные ответы.
Не зная, что делать, я стоял в растерянности на темной улице. Неожиданно ко мне подошел невысокого роста человечек и на хевешском диалекте сказал:
— Я еще в здании заметил тебя, дядюшка Миклош, и сразу же узнал, только не хотел там заговаривать. — Он показал большим пальцем в сторону многоэтажного дома. — Я слышал, что ищешь Белу Ковача? А с какой целью, позволь узнать?
Всмотревшись получше в его лицо, я без особого труда даже при тусклом уличном освещении узнал Йожефа Адорьяна, владельца виноградников Дьендьешрате, бывшего депутата парламента.
— Я очень рад, Йошка, что ты меня окликнул. Там, наверху, я ни одного знакомого лица не увидел.
— А я тебя там и заметил. И узнал сразу же. Решил, что выйду на улицу и остановлю.
— Я на самом деле ищу Белу. Специально приехал из Вены…
— Я так и подумал, — перебил он меня.
— Как доверенное лицо Фери Надя.
— В таком случае идем… У Белы сейчас как раз проходит собрание партийного актива. Я сам хочу туда попасть.
Пройдя по темным, словно вымершим улицам, мы подошли к дому, в котором жил Бела Ковач. В холле дома я встретил всех тех, кого не нашел на улице Шеммельвейс. Не было тут многих старых партийных функционеров, хотя я слышал, что они живы. Однако здесь находились бывший бургомистр Будапешта Йожеф Кеваго, бывший губернатор области Шомодь Ференц Видович, председатели «Крестьянского союза» Шандор Киш и Янош Хорват, председатель молодежного движения партии мелких сельских хозяев в период коалиции Иштван Б. Рац и многие другие. Громко и приветливо поздоровавшись с пришедшими, Бела Ковач взял меня под руку и увлек за собой в кабинет.
Когда же дверь за нами закрылась, он повернулся ко мне и мы обнялись. Потом мы молча долго смотрели друг на друга как два старых приятеля, которые по одному взгляду могли понять то, чего не выскажешь словами.
— Ты знаешь, я им всем не доверяю, — тихо проговорил Бела, показывая мне на кресло.
— Видимо, у тебя есть на это причины.
— Кеваго, например, мысленно сам себя уже назначил на пост генерального секретаря. Видович охотнее всего поставил бы себе памятник. Как будто, кроме них, других пострадавших и нет вовсе.
— Ты полагаешь, они рвутся на твое место?
Вместо ответа он спросил меня:
— Ты живешь за кордоном? Давно?
— Вот уже год.
— А до этого?
— Жил в Венгрии.
— А Вац?
— В Марианостре.
— А Рек?
— В Киштарче, живет там вместе с Лаци Дюлаи.
— Лаци не приехал. У него точно такое же мнение об этих людях и их делах, как и у меня. Нет, они не рвутся на мое место. Скорее всего, хотят спрятаться за мою спину.
— Меня к тебе прислал Фери. Он предлагает тебе свои услуги. Он считает, что мог бы быть полезным тебе в ООН.
— Выходит, вы опять дружите?
— Насколько могут дружить два человека, один из которых сидит в тюрьме, а другой живет в Америке и даже купил себе ферму в штате Виргиния.
Бела внимательно посмотрел на меня, и только тогда я обратил внимание на то, как сильно он изменился. Из глубины его умных глаз исходило какое-то внутреннее спокойствие.
— Ты знаешь, я словно приговорен к смертной казни. Очень высокое давление… да и прочие болячки… Так что мне уже нечего бояться… Те, что собрались в соседней комнате, сейчас делят между собой портфели. В правительстве Имре Надя мне следует взять какой-либо портфель или же стать государственным министром. Я думаю, путь, который предлагает Фери, не тот путь… — Неожиданно он замолчал и погрузился в свои думы. — Ну что ж… передай ему, что я обнимаю его. Он действительно может быть полезен венгерскому народу, только сначала необходимо найти способ, как это сделать.
Ковач казался уставшим от нелегких забот. Он встал, протянул мне обе руки, а потом, словно передумав, обнял:
— Спокойной ночи!
Через некоторое время, давая интервью одному американскому журналисту, Бела Ковач сказал:
— Я понимаю старания Америки, когда она ведет борьбу против коммунистов, но никак не могу понять ее тогда, когда она поддерживает связь с венгерскими феодалами и фашистами, удерживая тем самым нас от установления связей с нею. Передайте американскому народу, что мы ожидаем помощи от американской демократии, а не от реакции, которая хотела бы завоевать венгров на свою сторону.
Таким был Бела Ковач, пожелавший мне спокойной ночи и обнявший меня на прощание.
Та ночь была для меня действительно спокойной. Добравшись благополучно до отеля, мы проспали до самого утра. Проснулись мы от сильного грохота.
Со сна я сначала подумал, что это гремит гром, однако адский грохот, от которого дрожали стены, не прекращался ни на минуту, а, напротив, становился все громче и громче.
Проснулись и мои помощники, в изумлении сели на своих кроватях.
— Это танки, — убежденно заметил Вете.
— Что же теперь будет? — взволнованно спросил я.
— Сначала мы позавтракаем, — как ни в чем не бывало ответил Вете.
В отеле, несмотря ни на что, текла обычная оживленная жизнь. В ресторане нас вежливо обслужили.
Позавтракав, мы попробовали было выглянуть из отеля, чтобы посмотреть, что делается на Бульварном кольце, однако наше любопытство пресекла автоматная очередь.
Включив радио, мы узнали, что в стране сформировано революционное рабоче-крестьянское правительство, возглавляемое Яношем Кадаром, которое попросило у Советского Союза помощи для подавления контрреволюционного мятежа. Услышав эту новость, я почувствовал себя сказочным королем, у которого один глаз смеется, а другой плачет. У меня возникла твердая уверенность в том, что отныне Венгерской Народной Республике не страшна никакая опасность. Правда, я и до этого не сомневался в том, что русские друзья не оставят нас в беде. Не видать стратегам «холодной войны» победы как своих ушей, а их мечты о том, что в ходе эскалации им удастся нарушить единство социалистических стран, так и остались несбыточными; не удалась очередная тщетная попытка империализма подорвать веру развивающихся стран в Советский Союз и социалистическую систему в целом, не удалось ослабить коммунистическое и рабочее движение в мировом масштабе.
И вновь передо мной встал вопрос: как быть? Мне казалось, что было бы лучше всего, по крайней мере для меня, чтобы я остался на родине. Это было самое простое и приятное решение, особенно если принять во внимание все то, что я до этого пережил. Вряд ли кто-нибудь мог упрекнуть меня за такое желание.
Было над чем подумать… Мысли теснились в голове, не давали мне покоя.
«Остались ли здесь в органах безопасности надежные люди? А если и остались, то есть ли среди них хоть один, кто находится в таком положении, как я? Правда, здесь, на родине, живут мои родные и близкие… Нужно подумать и о них! Я им нужен! И именно ради них я должен, обязан вернуться обратно. Ради их безопасности и счастья, ради лучшей жизни я не могу отделить себя от родины, от венгерского народа. Только находясь за рубежом, я по-настоящему могу хоть что-то сделать для отечества…»
Я боролся с самим собой. Разумеется, я не имел ни малейшего представления о том, что же буду делать, снова оказавшись на Западе. И все-таки я имел право надеяться на то, что там я смогу принести гораздо большую пользу, чем оставшись здесь, в Будапеште.
Солдат может бояться, на это он имеет право. Он может скрываться, маскироваться, но он не имеет никакого права покидать поле боя, каким бы оно ни было, без приказа сверху. Размышляя таким образом, я пришел к окончательному решению: я обязан вернуться в Австрию.
Больше оставаться в отеле «Беке» мы не могли. Рано или поздно, у всех иностранцев должны были проверить документы. В этом случае я или должен был расконспирировать себя, или же со мной поступили бы как с врагом и были бы безусловно правы. Дело в том, что в связи с контрреволюционными событиями в стране моя связь с Центром была нарушена, а в существовавшей в тот момент ситуации я не имел возможности восстановить ее. Следовательно, мне снова пришлось бы уходить в подполье, находясь на родине, и скрываться от властей социалистического государства, бойцом которого я был.
