и, схватив за руку, потащил за собой.
«Ты… ты чего это? — взвился еще не проснувшийся до конца Петро. — Пожар?»
Однако Лука продолжал тащить его за собой, и наконец-то проснувшийся Петро со злостью выдернул руку.
«Ты чего, совсем, что ли, сдурел? Или, может, думаешь, что если тебя к Сталину возят, то тебе дозволено по ночам людей с кроватей стаскивать?»
«Да не злись ты, не злись! — горячечным шепотом заторопился Лука. — Сейчас сам все увидишь».
Видимо сообразив, что действительно случилось нечто такое, что заставило Луку будить его среди ночи, Петро зашлепал босыми ногами в святая святых богомаза и остановился в дверях, уставившись злыми глазами на своего подопечного.
«Ну, чего тут у тебя стряслось?»
Лука показал на окно, в котором все так же продолжал высвечиваться «Рублевский Спас».
«Гляди! Сам все поймешь».
Петро повернулся лицом к окну, обшарил его настороженным взглядом, но, так и не увидев в нем ничего интересного, тем более опасного, крутанулся к Луке.
«Ты… ты чего это, контра?.. В игрушки со мной играть надумал? Сам все поймешь… — скривился он в злобной гримасе. — А хрен ли тут понимать, если окно — оно и есть окно!»
«Да ты чего? — возмутился Лука. — Окно… Да ты зенки-то свои раскрой, что там в окне. Раскрой!»
Оглушенный столь непонятным натиском иконописца, Петро уставился глазами на оконный проем, но, видимо, так и не найдя в нем ничего интересного, уже более миролюбиво произнес:
«Да ты хоть скажи по-человечески, что ты там увидел».
Пораженный тем, что Петро не видит Лик Спасителя, Лука только и смог, что шевельнуть губами:
«Ты что, действительно ничего не видишь? Там же «Спас»!.. «Спас Вседержитель»!»
Передернув плечами, Петро еще раз покосился на оконный проем, перевел взгляд на Луку.
«Ты, парень, того… кроме меня об этом больше никому не рассказывай. Хоть ты и малёвщик великий, однако, и тебя в психушку замести могут».
Покрутил пальцем у виска, подошел к ведру с водой, зачерпнул кружку, и его острый кадык заходил вверх-вниз от больших, смачных глотков. Отер губы тыльной стороной ладони и, еще раз покрутив пальцем у виска, прошлепал босыми ногами к кровати.
Не в силах понять, что же такое с ним творится на самом деле, и в то же время осознавая, что еще немного — и за ним действительно можно будет присылать каталажку с решетками, Лука повернулся лицом к окну, однако за стеклом уже не было даже напоминания того, о чем он и помышлять никогда не мог.
В эту ночь он так и не смог заснуть, однако вдруг почувствовал в себе какую-то необыкновенную уверенность и уже не отходил от холста до тех пор, пока полностью не был закончен «Спас Вседержитель»…
Наградой за икону была огромная связка точно таких же баранок, какими его угощал Сталин…
Опустив пожелтевшие страницы на пол, Семен закрыл глаза и почти воочию представил себе явление Рублевского Спаса Луке Ушакову, пытаясь понять, ПОЧЕМУ Спас явился только молодому иконописцу и в то же время он был наглухо закрыт для сотрудника ОГПУ. За этим скрывалось нечто запредельное, недоступное простому человеческому пониманию, и единственно, что было совершенно бесспорным для Семена, так это то, что кто-то еще третий знал о том явлении Спаса отцу Ефрема Ушакова и воспользовался этим, чтобы довести удинского иконописца до «нужной кондиции». А точнее говоря, до сумасшествия.
Знать бы только, кто этот третий и чего именно он добивался от Ефрема? Продажи тех фамильных икон, что хранились в тайнике под полом, или чего-то еще, что пока скрыто от глаз следствия?
От всех этих мыслей затылочная часть стала наливаться гнетущим нытьем — первый симптом надвигающейся боли, и Семен перевернулся на бок, стараясь не думать уже ни о чем.
Расследование уголовного дела находилось в завершающей стадии, когда каждая минута на счету, и Семен материл себя за то, что пошел на поводу «комитетчиков», согласившись на эту авантюру с «подсадной уткой». Пролежав целые сутки на больничной койке в одиночной палате, в которой была установлена скрытая видеокамера, и озверев от вынужденного безделья, он уже не верил в то, что ЕГО ЗАКАЗЧИК купится на эту подставу и рискнет достать-таки следователя Головко в Склифе. Для этого надо было иметь весьма вескую причину, а именно её, причину, Семен так и не смог высчитать. И получалось…
Получалась хреновина с морковиной. Порой он даже начинал склоняться к мысли, что та хренотень, которая приключилась с ним в подъезде, попытка ограбления, была просто разыграна по всем правилам системы Станиславского.
Единственное, что его связывало сейчас с внешним миром, так это мобильный телефон с новенькой сим-картой, оставленный ему Стоговым, записная книжка, которую он захватил с собой из дома, да еще, пожалуй, парочка довольно плечистых «врачей в штатском», которые также изнывали от тоски в специально отведенной комнате. Правда, его вынужденное безделье хоть в какой-то мере скрадывала бутылка коньяка, оставленная ему запасливым и довольно мудрым, несмотря на сравнительную молодость, капитаном ФСБ Стоговым, да кипятильник с пачкой чая, который можно было заваривать тут же, не выходя из палаты.
На случай появления в палате долгожданно-незваных гостей или гостя, должна была сработать система оперативного оповещения.
Решив, что время утреннего обхода — это не тот час, когда должен сработать киллер, если, конечно, принять за исходную точку предположение, что его все-таки попытаются достать в больнице, Семен позволил «уговорить» себя, что это вовсе не палата в Склифе, а его рабочий кабинет, и пора наверстывать упущенное время. Главное сейчас — попытаться дозвониться до Воронцова, который обещался «просветить» американскую линию Рублевского «Спаса».
Граф Воронцов словно ждал этого звонка. По крайней мере и обрадовался, и удивился ему одновременно.
— Семен?! Верю и не верю, что это ты! Господи, как же я рад тебя слышать!
— А кто же еще, если не я? — удивился, явно шокированный этим потоком слов, Головко.
— Да как же так! — продолжал плескаться словами Воронцов. — Мы тоже Москву смотрим, все центральные телеканалы. И вдруг вчера узнаю, что на «следователя Головко» совершено вооруженное нападение и ты с ранением головы доставлен в больницу. Господи, да как же здесь не волноваться! Я же догадываюсь, с чего бы это вдруг тебя решили к праотцам пустить. Державин и Рублевский «Спас»! Видать, и до тебя чьи-то ручонки дотянулись, хотя по телевизору и сказали, что рассматриваются две версии нападения: вооруженное ограбление и попытка убийства в связи с твоей профессиональной деятельностью.
Он замолчал
