— Похоже, кроме верующих. Когда я шла к вам, то… — Амель умолкла: она не испытывала ни малейшего желания объяснять, что с ней произошло.
Мадам Сесийон ее и не расспрашивала. Она была сдержанная, скромная женщина. Безропотная.
— Вы знаете, это благодаря им мой Лоран выпутался. То есть сначала мы так думали. Я так думала. Мужу-то моему эти люди никогда не нравились. Он католик и… в общем, они ему не нравились. А я-то искренне верила, что они выведут моего Лорана на верную дорогу.
— Оказалось не так?
— Нет, они крепко его держали, но, как выяснилось, только для того, чтобы отдалить его от нас, изолировать. Я читала статьи про секты, так вот очень даже похоже. Поначалу он встречался с ними один раз в неделю, днем. Потом прибавился еще вечер. Он стал постоянно говорить о религии, обо всем, что запрещено. А потом перешел в их веру. В то время он отсутствовал дома все чаще и чаще, и мы никогда не знали, где он. Стал реже звонить. И однажды прямо мне в лицо сказал, что стыдится меня.
Амель увидела, как глаза хозяйки наполнились слезами. Наступил момент, которого она так боялась. Она не знала, что следует сказать или сделать, и, пока мадам Сесийон шумно всхлипывала, сидела, глядя в сторону.
— Вы понимаете, он нас стыдился! Он стал считать своего отца нечестивцем и… попытался перетянуть на свою сторону брата. Но у него не получилось, тогда он разругался и с ним тоже. А потом мы очень долго его не видели.
— Вы знали, куда он делся?
— Он никогда не хотел внятно объяснить, чем занимается. Но однажды, после нескольких месяцев, когда от него не было ни единой весточки, он на несколько дней вернулся и рассказал, что ему дали боевое имя, истинное. Джефар или что-то в этом роде. Как он гордился! Рассказывал, что братья нарекли его этим именем в Косове, куда он ездил после Лондона. В тот приезд он все больше был не дома, а потом однажды ночью уехал, даже не простившись.
Наступила новая пауза. Журналистка дала собеседнице время успокоиться, а сама тем временем перечитала свои записи. Затем, сочтя паузу затянувшейся, Амель продолжила беседу:
— Как вы узнали, что…
— Нам позвонили полицейские из Парижа и сказали, что на него напали бездомные и забили насмерть. Бездомные, понимаете! Я им не поверила. Немощным бедолагам никогда не справиться с моим Лораном. К тому же он ведь в Париже был не один. Однажды он сказал мне, что все время проводит со своими алжирскими друзьями и что все они бывшие солдаты. Он называл их афганцами, потому что они там воевали. Он даже хотел уехать с ними туда.
— Полицейские сказали вам еще что-нибудь? Задавали вопросы?
— Они плохо со мной обошлись. Не проявили никакого уважения к нам, вот так-то. Я и сама знаю, что мой мальчик наделал глупостей, но это мой сын. Что они себе думают? Разве мне не больно видеть, что происходит? Им охота читать мне мораль, а, скажите? Им обязательно нужно постоянно унижать нас? Заставить нас почувствовать, что мы плохие родители? И так понятно, нечего нас обвинять!
Амель не стала отвечать на злые слова мадам Сесийон. Когда собеседница успокоилась, журналистка снова поинтересовалась, какие вопросы задавали полицейские.
— Те, что из Парижа, оказались полюбезнее здешних, которые обычно приходили. Эти снова пришли после его смерти. И, как всегда, оскорбляли и унижали нас. Они хотели знать, когда мы видели Лорана в последний раз, к кому он ходил, приходили ли к нему; опять все то же, о чем они уже сотни раз спрашивали. Что они себе думают! — Она снова рассердилась. — Что мы сами не задаем себе вопросов? Что они знают о ночах без сна, а? Я уверена, они следили за моим Лораном и давно хотели его смерти. Это они его убили, клянусь вам, это они! — Мадам Сесийон принялась рыдать пуще прежнего.
Журналистка поняла, что больше ей ничего не удастся вытянуть из этой женщины, лучше оставить ее в покое. Она вежливо дождалась, пока иссякнет очередной поток слез, и попрощалась. На пороге она вынуждена была пообещать, что не запятнает память сына Сесийонов. Правда, она не знала, как сдержать подобное обещание.
Когда дневная молитва завершилась, Карим вышел из мечети в надежде встретить Мохаммеда. Он не имел пока случая лично поблагодарить, что тот нашел ему работу. Это было предлогом, на самом же деле он надеялся больше узнать об инциденте с Махлуфом.
Он заметил салафиста, который вел жаркий спор с другими верующими возле входа в мечеть, и уже было направился к нему, когда за спиной одного из мужчин возник мальчишка, сегодня уже виденный им в «Аль Джазире». Он указывал на что-то пальцем.
Проследив взглядом в указанном направлении, Феннек увидел мужчину среднего роста, в потертом кожаном полупальто, с сумкой через плечо. Около пятидесяти, курчавые каштановые волосы, достаточно мужественные и резкие черты едва начинающего стареть лица. Журналист. «Чужак» Махлуфа.
В поле его зрения попал Мохаммед. Салафист перешел улицу, приблизился к пришельцу и обратился к нему по-арабски. Тот, поначалу явно заинтересовавшись, в конце концов испугался горячности салафиста, на помощь которому поспешили несколько верных. Замелькали руки, раздались ругательства, крики. Кто-то схватил незнакомца за воротник, он высвободился и бросился бежать, надеясь лишь на защиту святой свободы прессы.
Карим незаметно приблизился к Мохаммеду и прошептал ему что-то на ухо. Тот удивленно обернулся к нему, затем посерьезнел и молча кивнул. Не теряя времени, агент бросился за журналистом.
Вот уже почти час писака в одиночестве сидел за столиком в кафе у ворот Доре. Он сделал несколько телефонных звонков, что-то записал, потом взялся за газету. Феннек без проблем прокатился с ним в метро. Журналиста так напугал инцидент возле мечети, что он даже не проверил, отправился ли за ним кто-нибудь из салафистов, чтобы отбить у него охоту совать нос в их квартал. Когда Ружар вошел в кафе, Карим спокойно пересек улицу, нашел плохо освещенное фонарями место и занял позицию за припаркованными автомобилями, метрах в тридцати от того, за кем следил.
Любопытство агента было вызвано главным образом инстинктом самосохранения. Сама атмосфера этого квартала столицы, густо населенного эмигрантами, могла бы привлечь внимание прессы. Хорошие репортеры имели свои источники в Министерстве внутренних дел. Вполне возможно, что и этот в курсе распространения салафистских течений в двадцатом округе. На первый взгляд бить тревогу не из-за чего, вероятность того, что журналисту известно хоть что-то относительно операции секретных служб в этом секторе, практически равна нулю. И все же Феннеку не нравилось это нежелательное вторжение в зону его действий. Даже если журналист вообще ничего не знает, его присутствие может случайно создать Кариму проблемы. Следует немедленно сигнализировать об этой новости Луи. А пока хорошо бы собрать максимум возможной информации.
Возле кафе остановилось такси. Было около девяти вечера. Карим увидел, как из машины вышла молодая женщина. Ее силуэт был восхитительно стройным; разглядеть лицо агенту не удалось. Он вновь сосредоточил внимание на журналисте и констатировал, что девушка пришла именно к нему. В знак приветствия они обменялись поцелуем в щеку, и ему показалось, что пришедшей не по душе этот двусмысленный контакт. Сначала Феннек подумал, что она коллега журналиста, но потом решил, что скорее бывшая или действующая любовница. Или первая, вторая и третья в одном лице. Теперь Карим знал, как она выглядит. Усаживаясь за стол, девушка повернулась лицом к улице. Средиземноморский тип, возможно испанка или итальянка. Хорошенькая.
Парочка уселась, и начался разговор, который продолжался около получаса. Оба постоянно сверялись с записями. Значит, рабочие отношения. Но не только. Мужчина неоднократно пытался завладеть рукой девушки. Дважды она вырывалась, но на третий раз позволила ему сделать это и робко улыбнулась. Потом она взглянула на часы, они поговорили еще несколько секунд и, по всей видимости, приняли решение уйти, потому что оба встали.
Карим, не приближаясь, шел за ними по авеню Порт-Доре по направлению к центру Парижа. Они свернули на авеню Женераль-Мишель-Бизо, потом на улицу Ватиньи. На ходу журналист поцеловал девушку в шею. Она не отреагировала.
Они остановились перед дверью современного здания. Молодая женщина достала мобильный телефон, набрала номер. Ей не ответили. Феннек мог бы поспорить, что она проверяет, есть ли кто-нибудь дома. Она набрала цифровой код и уже почти скрылась за дверью в дом. Мужчина пошел за ней. Она обернулась. Их лица оказались совсем близко. Он попытался поцеловать ее, с первой попытки ему это не удалось, зато вторая после короткой борьбы завершилась успехом. Она впустила его. Перед лифтом новый поцелуй, продолжившийся внутри. Автоматические двери закрылись.
Феннек перебежал улицу к входу. Красная стрелка над дверями лифта остановилась на цифре «5». Он снова спрятался, но продолжал следить за фасадом. В комнате за широким балконом на интересующем его этаже появился свет. Меньше чем через минуту он погас.
