Он прервался и осмотрел Храповицкого с ног до головы.
— Вы слушаете меня? — осведомился он. На сей раз строго, без улыбки.
— Слушаю, — поспешно подтвердил Храповицкий.
— Вот и хорошо, — одобрил Калошин. — А летом нам предстоят чудовищно трудные выборы. Рейтинги нашей популярности равны 15 процентам и продолжают падать. Даже самые продажные из социологов предсказывают нам полный провал.
Калошин замолчал, словно ожидая реакции собеседника. Пораженный такой откровенностью, Храповицкий не знал, что ответить. Он готов был провалиться сквозь землю.
— И вот на фоне этой обнадеживающей картинки появляетесь вы. Как вас, кстати, по батюшке?
Это был второй издевательский вопрос. Еще более обидный, чем первый.
— Владимир Леонидович, — промычал Храповицкий.
— Появляетесь вы, Владимир Леонидович, — не спеша продолжил Калошин. — Из обширной Уральской губернии. И со всей вашей очаровательной провинциальной непринужденностью наседаете на меня. Слушай, говорите вы, Юрий Мефодиевич! Что ж ты здесь без дела сидишь? Как тебе не стыдно? Брось-ка ты всей этой ерундой заниматься! Давай-ка лучше мне помоги. У меня тут проблемка небольшая возникла. Я знаешь, государству миллионов десять недоплатил. Ну, из головы вылетело. Запарился. И на меня налоговая полиция насела. Хвост мне прищемила. Ну, государство-то у нас богатое! Что ему сделается? Десять миллионов больше — десять меньше. Не разорится же! Ты уж там войди в мое положение. Осади этих налоговиков. Да поскорее! Прямо сейчас. А то мне некогда. У меня дела. Мило получается, правда?
Храповицкий открыл рот, чтобы возразить, но не нашелся. Вместо этого он лишь втянул воздух и понурил голову. Разговор складывался на редкость скверно. Судя по настрою Калошина, помогать он не собирался. Кажется, он даже собирался сделать нечто совсем иное. Храповицкий почувствовал, как по спине у него забегали мурашки. Все стремительно летело к черту.
— А сколько вы, кстати, мне за мою помощь намерены были предложить? — невозмутимо поинтересовался Калошин. — Миллион? Два?
— Я не собирался предлагать вам деньги, — торопливо принялся оправдываться Храповицкий. — Я думал...
— Это здорово, — перебил Калошин. — Правильно. Значит, я по дружбе должен вам помочь? Как товарищ товарищу? Дружба, она дороже денег! Как это все-таки искренне! Как по-русски. И люди-то ведь какие за вас просили! Ваня Вихров. Гроза ресторанов. Пол-Москвы в клочья разнес. Хороший человек, душевный. Папа его, знатный газовик! Гордость Родины. Оба — патриоты. Оплот и надёжа. Умрут, а не выдадут. А что папа собрался весь «Газпром» себе отхватить, слыхали? За девяносто миллионов долларов. Как вам сумма? Нравится? Вообразите, главное национальное достояние за девяносто миллионов! Вот так запросто. Зашел в магазин, увидел и купил. Между прочим. Гулять — так гулять! А Россия, значит, подыхай! Кому она Нужна, Россия-то! Не верите? А я вам могу его проектик показать. Я хоть его и зарубил, но храню. Как память. Губа не дура, да? Вы бы, наверное, тоже не отказались? Да я бы и сам, знаете ли, поучаствовал. Наскреб бы где-нибудь по такому случаю. Занял бы. Да вот у вас бы и занял. Хорошие у вас друзья, Владимир Леонидович из Уральска. Далеко вы с ними пойдете. Если вас не остановят. Да что ж вы стоите, как школьник на экзамене? — спохватился он. — Вы садитесь, садитесь.
Чувствуя себя именно школьником, безнадежно провалившим экзамен, Храповицкий поплелся назад к столу и опустился на свое место. Он не понимал, что происходит. Голова его шла кругом.
Судья дала о себе знать примерно через час после моего с ней разговора.
— А сразу нельзя было по-человечески все сделать? — ворчливо начала она. — Я же, кажется, доходчиво объяснила...
Внутри у меня все кипело, но я постарался не выдать себя.
— Извините, — произнес я сквозь зубы. — Произошло недоразумение.
— Что-то голос у вас странный, — заметила она. — Не заболели часом?
— Простуда, — ухватился я за подсказку. — Продуло где-то.
— А это потому что вы без шапки ходите! — с укором воскликнула она. — Не думаете о здоровье! Я в вашем возрасте тоже дура была. В нейлоне на свидания бегала. А толку! Все равно развелась потом.
— Я не бегаю в нейлоне на свидания, — ответил я.
— Хоть на это ума хватает, и то молодец! — одобрила она. — А шапку все равно надо носить!
— Буду носить, — пообещал я сдавленно.
— И шарф тоже, — не унималась она.
Я пообещал носить и шарф. В эту минуту, если бы она потребовала, я бы согласился и на валенки.
— А насчет этих документов... ну, вы поняли, да? Даже не думайте меня убедить! — добавила она категорично. — Не было никакого недоразумения. Просто Немтышкин у вас жулик. Я уж давно догадывалась. Проверить хотела. Вывела его наконец на чистую воду. На порог больше его не пушу! Пусть только сунется, подлец, по другим делам.
В другое время я бы, возможно, разделил ее радость по поводу разоблачения Немтышкина. Ноя ни на секунду не мог забыть, что торжество правосудия обойдется несчастному Пахом Пахомычу в лишние сутки на нарах.
— А с человеком как быть? — спросил я довольно нервно.
— Да что вы так переживаете? — фыркнула она. — Ну, завтра я его отпущу. Чай, не умрет за день. Подумаешь! Не волнуйтесь. Все будет хорошо.
И она положила трубку.
Я с шумом выдохнул и упал в кресло. Как бы там ни было, но вопрос с Пахом Пахомычем все-таки можно было считать решенным. Теперь оставалось только одно. Правда, главное. Я все еще не получил известий от Храповицкого.
Калошин скривил губы и потеребил бороду.
— Итак, вам хотелось бы, чтобы я переговорил с Матрехиным? — раздельно выговаривая слова, напрямую спросил он.
— Я был бы вам очень признателен, — Храповицкий судорожно сглотнул.
Калошин не ответил, думая о своем.
— Давайте взглянем на эту проблему иначе, — предложил он наконец.
Храповицкий не знал, как смотреть на эту проблему иначе как с позиции ее немедленного разрешения, но кивнул, выражая свою полную готовность.
— Представьте, я пойду вам навстречу, — опять заскрипел Калошин. — Остановлю Матрехина. Что, заметьте себе, совсем не просто. Поскольку, если его шарашка в вас вцепилась, значит у его шарашки есть в этом деле свои интересы. Не на пустом же месте такую активность развернули! Значит, Матрехин уже за это получил. И немало. Но, допустим, мне это удастся. Положу я конец всему этому безобразию, как вы выражаетесь. Вытащу вас. И наживу в лице Матрехина злейшего врага. А завтра президенту доложат, что Калошин вступился за некоего Храповицкого, хорошего честного парня. Из Уральска. У которого есть один недостаток. Забывчив он очень. Забыл он заплатить налоги. А на эти сэкономленные средства финансирует своего друга, губернатора Уральской области Лисецкого. Тоже очень хорошего парня. Он ведь вам друг, не правда ли? Как и Ваня Вихров. Даже ближе. И идеи у него шире. Ваня-то готовился один только «Газпром» отхомячить. А этот повыше метит. Надумал президентом России стать! Ни много ни мало. А Бориса Николаевича куда-нибудь подальше отправить. Как вы думаете, понравится эта мысль Борису Николаевичу? Поблагодарит он меня за помощь вам?
У Храповицкого перехватило дыхание. Теперь он наконец-то понял, куда гнул Калошин. Почему он так встретил Храповицкого и за что подвергал порке. Все дело было в Лисецком и в его проклятых неуемных амбициях.
Сейчас Храповицкий уже точно знал, какой ответ его здесь ожидает. И хотя отказ Калошина был сам по себе ужасен, еще ужаснее было то, что после этого отказа Храповицкому уже никто на свете помочь не мог. Это был полный крах. Гибель. На лбу у него выступила испарина.
Не отдавая себе отчета в том, что он делает, он начал привставать из-за стола, опираясь на крышку руками. Ноги его не слушались.
— Но Лисецкий совсем не друг мне! — пролепетал он, бледный как мел. — Он губернатор. Начальник, так сказать. Он в свои планы меня не посвящает...
Он отчаянно посмотрел на Калошина и наткнулся на насмешливый, беспощадный взгляд стеклянных глаз. Этот взгляд ясно говорил, что Калошину было все известно. Запираться дальше, хитрить и вилять было бесполезно.
Храповицкий собрался с духом.
— Я реалист, — сказал он, пытаясь подчинить себе свой охрипший голос. — Практик. К праздным фантазиям отношусь отрицательно. Но если я начну ссориться с губернатором, высказывая ему свое мнение, то не смогу заниматься своим основным делом.
— А какое у вас основное дело?
— Мое дело — деньги зарабатывать, — просто ответил Храповицкий.
— Хороший ответ, — усмехнулся Калошин. — Откровенный. Значит, за надежность вашего губернатора вы отвечать не желаете?
— Не желаю, — подтвердил Храповицкий.
Он ощутил, что тон Калошина начал неприметно меняться.
