Генеральный инспектор замолк, выжидая, какую реакцию вызовут его слова. По выражению лица Кадере он понял, что его рассуждения заинтересовали начальника, и продолжал:
— Разрешите быть откровенным до конца. Я имею в виду этот прискорбный инцидент в Сороках. Зачем было через два дня после начала таких важных переговоров в Риге убивать этих безработных молодых евреев? Мы сами дали козырь в руки большевикам в их антирумынской пропаганде, и они, поверьте, им умело пользуются. И не только они. Бессарабские газеты, конечно, не все, а те, которые инспирируются еврейской буржуазией, подняли большой шум вокруг этого дела…
— К сорокскому делу мы не причастны, господин генеральный инспектор, — недовольно перебил его Кадере, — и вы должны это знать. Перестарались военные власти. Вы разве не читали официального сообщения по этому вопросу дирекции сигуранцы? Там, на границе, не мы хозяева положения.
— Я читал коммуникат дирекции, ваше превосходительство, — сдержанно ответил Маймука. — Однако, зная ваше влияние и авторитет в высших правительственных кругах, позволил себе поднять этот вопрос с тем, чтобы впредь не повторять подобных прискорбных ошибок.
— Все будет зависеть от обстановки, как внутренней, так и внешней, неопределенно ответил Кадере. — Однако, господин Маймука, должен вам сказать, что в ваших рассуждениях имеется немало правды. Мы должны работать тоньше, осторожнее и осмотрительнее. Это тем более важно, что безответственные политиканы, преследуя свои эгоистические цели, демагогически сваливают свои собственные провалы на нас. Дальше так продолжаться не может. У нас есть, конечно, свои проблемы. — Голос Кадере принял доверительный оттенок. — Хочу вам сообщить, господин Маймука, что недавно генеральную дирекцию изволил удостоить посещением его величество король в сопровождении наследника Михая. Его величество с похвалой отозвался о нашей, как он выразился, плодотворной и ответственной деятельности, — директор самодовольно улыбнулся. — Впрочем, вы об этом знаете из газет. Однако в прессу, разумеется, попало далеко не все. Его величество с вниманием отнесся к нашим нуждам и обещал содействие. В ближайшее время нас ожидают большие перемены, мы должны использовать самые передовые методы сыска. Английские и французские друзья готовы оказать нам помощь и передать свой богатый опыт борьбы с подрывными элементами. К нам едут инструкторы из «Скотланд ярда», «Интеллидженс сервис» и «Сюртэ женераль». Скажу вам больше, господин генеральный инспектор. В правительстве обсуждается вопрос о выделении дирекции сигуранцы в отдельное министерство общественной безопасности. У нас сейчас как никогда много работы. Предстоит провести в ближайшие дни операцию… назовем ее «Днестр». Как вам известно, ее начали второй отдел генерального штаба и разведотдел третьего армейского корпуса. Нам же предстоит ее закончить. Для обсуждения этого вопроса я вас и пригласил. И вы, как умный и проницательный человек, надеюсь, хорошо понимаете, что от успешного исхода акции, которая должна начаться в ближайшие дни, зависит многое. Отвечу вам откровенностью на откровенность: предстоящей акции на самом верху придается исключительно важное значение. Поэтому мы очень надеемся на вас, господин Маймука. Если же… — последовала многозначительная пауза, которую Маймука истолковал как скрытую угрозу. Кадере явно намекал на печальную участь его предшественника на посту генерального инспектора бессарабской сигуранцы — генерала Захарие Гусареску. Гусареску был обвинен в порочащих его высокий пост связях, в том числе с известным не только в Кишиневе, но далеко за пределами Румынии скупщиком краденого ювелиром Нухимом Атацким и даже (страшно сказать!), чуть ли не в государственной измене! Никаким изменником Гусареску, конечно, не был, в этом Маймука ни секунды не сомневался. Ну брал шперц[15], а кто их нынче не берет? Дело заключалось в том, что чем-то Гусареску не угодил своим хозяевам, этим заносчивым высокопоставленным политиканам в Бухаресте, и стал козлом отпущения. Маймуке очень не хотелось разделить его незавидную судьбу. Однако он оставил эти мысли при себе и заверил начальство, что его высшая цель — служить родине и королю, и он для этого не пожалеет сил.
Телефонный звонок, прозвучавший в тиши кабинета особенно громко, заставил Маймуку вздрогнуть. Он резким движением снял трубку, ожидая услышать донесение, из-за которого, собственно, и торчал здесь ночью, вместо того, чтобы сидеть в привычной компании друзей за картами и стаканом доброго каберне. Однако в трубке раздался женский голос. Жена спрашивала, когда его ожидать дома. «Вот дура. Видимо, звонила уже полковнику Джику Леонеску, не застала меня и теперь проверяет. Ревновать на старости лет вздумала».
Маймука сказал, чтобы она не беспокоилась — неотложные дела задерживают его на службе, и пожелал спокойной ночи.
Звонок вернул его к действительности, и генеральный инспектор занялся делами. За время его отсутствия папка изрядно потолстела от донесений агентов, докладных, анонимных доносов и прочих, обычных для его ведомства бумаг. На самом верху лежали материалы о Николае Гарште, арестованном сигуранцей несколько дней назад. Этим скромным, ничем внешне не примечательным молодым мужчиной сигуранца заинтересовалась уже давно, с тех пор, как Гарштя после окончания Пражского университета приехал в Бессарабию и устроился на работу инженером-топографом в кишиневский кадастр. Никаких видимых оснований для подозрений не было, просто к нему присматривались, как ко всякому приезжему из-за границы, особенно из Чехословакии, где, как всем известно, коммунисты, пользуясь попустительством гнилого либерала Бенеша, ведут себя весьма нагло.
Молодой инженер, доносили негласные сотрудники, вел умеренный образ жизни, не выходя за рамки своего скромного жалованья. Это подтверждала и его квартирная хозяйка, вдова врача Сарра Раппопорт, у которой он снимал комнату на улице Гоголевской. По ее словам, квартирант был вежливым, воспитанным молодым человеком, никогда не приводил к себе женщин, чему она, Сарра Раппопорт, немало удивлялась. Удивляло ее и то обстоятельство, что за два года, которые жил у нее инженер, он не получил ни одного письма. Поинтересовалась на почте, и выяснилось нечто весьма любопытное. Оказывается, сюда пост рестант[16] на имя Гаршти поступала довольно обильная корреспонденция, в основном из Чехословакии и Германии. Особенно часто ему приходили письма из Праги за подписью какой-то Иляны. Перлюстрация писем показала, что они носят чисто личный, интимный характер. Однако то обстоятельство, что инженер получал такие невинные письма почему-то до востребования, а не на домашний адрес, лишь усилило подозрения. За ним установили наблюдение. И вот тут-то выяснились любопытные подробности. Оказалось, что у скромного инженера весьма обширный круг знакомых среди армейских и жандармских офицеров и даже контрабандистов-переправщиков. Водил он дружбу и с русскими эмигрантами. Гарштю видели в лавке Новосельцева, и это особенно беспокоило Маймуку. По роду своих занятий Гарштя имел возможность много и часто разъезжать по Бессарабии, что также усилило подозрения. И, наконец, самое главное. Агент сигуранцы видел, как Гарштя покупал в магазине электротоваров Букшпана аккумулятор. Это и послужило поводом для ареста. Зачем понадобился скромному служащему аккумулятор? При обыске на его квартире был обнаружен радиоотправительный аппарат неизвестной марки. Гарштя пояснил, что давно занимается радиолюбительством и собрал аппарат сам, а аккумулятор ему понадобился для питания аппарата.
«Надо бы допросить этого инженера лично», — решил генеральный инспектор. Всем своим нутром старого сыскного волка он чувствовал: к ним в лапы попалась важная птица.
Он стал листать папку дальше и наткнулся на донесение из Четатя Албэ. В дополнение к ранее посланному рапорту агент сообщал, что подозрение о причастности коммунистов к взрыву поезда Шабо-Бугаз при тщательном дополнительном расследовании не подтвердилось. Как удалось установить, возле железнодорожного полотна играли дети; они и вставили большой гвоздь в стык между рельсами: посмотреть, как по нему пройдет поезд. Поезд, наткнувшись на неожиданное препятствие, сильно вздрогнул, машинист остановил паровоз, среди пассажиров началась паника, прошел слух о коммунистическом покушений. Через несколько минут поезд двинулся, никто из пассажиров, сообщал агент, не пострадал. «Осел! — вслух выругался генеральный инспектор. — Не мог сразу проверить, прежде чем доносить по начальству». Он начертал гневную резолюцию: «Примерно наказать этого безмозглого болвана и предупредить, что в случае повторения подобных случаев он будет немедленно уволен».
В другом донесении сообщалось об аресте в районе пограничного пункта Делакеу подозрительного мужчины, назвавшегося Борисом Кравцовым. Мужчина говорил по-румынски с русским акцентом. Задержанный не отрицал, что он русский по происхождению. Документов у него при себе не было. Задержанный утверждает, что приехал из Вилкова в Кишинев по делам. В селе Пуркары арестован главарь шайки большевистских шпионов вольноопределяющийся румынской армии Рачков. Имеются сведения, что мать вышеуказанного Рачкова проживает в Одессе, а сам он в 1931 году нелегально перешел в СССР и был арестован ГПУ. Заточенный в большевистские застенки, поддался давлению ГПУ и дал согласие сотрудничать с ним, после чего с румынским паспортом на другое имя был нелегально переброшен на правый берег, где собирал материалы военного характера и вовлек в свою преступную деятельность еще несколько человек… На допросах в сигуранце Рачков категорически отрицает эти обвинения. Маймука дважды перечитал это донесение и наложил резолюцию: «Использовать все методы для получения признательных показаний, доложить лично».
