Василий Пропалов - Судьба лейтенанта Погодина

В Приуральск лейтенант милиции Николай Погодин прибыл после окончания специальной средней школы милиции. Направили его в уголовный розыск. Выделили стол и сейф в том кабинете, где сидел старший инспектор майор Нуждин. Нуждин появился перед обедом, бодрый, веселый.

– Привет пополнению!

– Виталий Алексеевич! Здравствуйте! – лейтенант крепко стиснул руку майора.

– О, да ты меня знаешь?

– Познакомили. Заочно.

– Как живется-можется? Бумагами обложился. Читай, читай. Приказы, инструкции нужно знать.

– Кое-что я уже прочел. Интересного и полезного много. Как ваша командировка? Кражу раскрыли?

– Съездил хорошо. И с кражей разобрались. – Нуждин расчесал редкие волосы. – Шеф у себя?

– Огородников? На месте.

– Ну и ладно. Надо доложиться.

Майор ушел. Возвратился он через полчаса. Погодин оторвался от бумаг, спросил:

– Рассказали бы, Виталий Алексеевич, как раскрывали кражу?

– Сложностей не было. Интересного мало. Деревенька небольшая, магазин – тоже. Преступники замки сорвали, ценности взяли и теку на попутной машине. Разыскали мы машину, узнали от шофера, где он высадил попутчиков, ну и одного задержали. С ним разбирается районная милиция. Другой, по фамилии Давыдов, живет в нашем районе. Сейчас поедем к нему. Обыск делать. Собирайся.

– Да?

– С Огородниковым согласовано. – Нуждин открыл сейф, достал папку. – Вот список краденых вещей. Познакомься. Надо знать, что искать.

Обрадованный, Погодин заторопился. Но список успел изучить. Майору казалось, что он заучивал каждую строчку навсегда.

– Я готов.

– Поехали. – Майор взял со стола папку, шагнул к двери. Как только «газик» сорвался с места, Нуждин обернулся:

– Обыск, Никола, будешь делать ты. Я понаблюдаю, как поведут себя хозяева.

– Понятно.

– Только не торопись. Нельзя торопиться. Будь зорче. Очень важно что-нибудь найти. Пусть малоценное. Потом и ценное всплывет.

– Понимаю.

– Важно зацепиться, Никола. Тогда Давыдов заговорит, сразу заговорит. Надо же! – Нуждин задумчиво покачал головой. – Три раза побывал в колонии.

– Немолодой?

– Сорок.

– Видно, из тех, кто не думает о завтрашнем дне.

– Да. Теперь ли воровать? Хата у него своя. Работай и живи! Не голод же его гонит на кражи!

– Да-а.

«Газик» свернул с асфальта на ухабистую окраинную улицу. Водитель затормозил у осевшего пятистенка, над ветхой крышей которого раскинул костлявые руки высохший тополь. Только сейчас, выйдя из машины, Погодин заметил, что день стоит мутный, бессолнечный. И тополь, и дряблый пятистенок, и подгнившие столбы у ворот, и бесхвостый воробей, лениво слетевший с разбитого ставня, – все серо, бесцветно.

Нуждин огляделся по сторонам:

– Понятых надо.

Пригласив двоих соседей, они направились к калитке. Небольшой двор, заросший бурьяном, был мрачен. К сеням вела узкая тропинка.

Перешагнув порог дома, Погодин увидел щуплого мужчину с не-расчесанной головой, в полосатой рубахе с расстегнутым воротом Он сидел за исскобленным столом. Босые ноги торчали из-под стола. Перед ним стояла недопитая бутылка дешевого вина, на тарелке лежали хлеб, пучок зеленого лука и соль.

– Здравствуйте! – громко произнес Нуждин.

– Здрасьте, – ответил мужчина, прожевывая хлеб с луком. На морщинистом лице его не дрогнул ни один мускул.

– Как поживаем, Иван Иванович? – поинтересовался Нуждин, присаживаясь без приглашения на лавку.

– Ничо, Виталий Алексеевич, – надломленным голосом пропел Давыдов. – Только здоровья нету. Стала настигать хворость.

– А пьете, – упрекнул майор. – Вредно ведь!

– Дак винцо. Оно, винцо-то, ничо, не шибко вредно. Им ум не вышибает. – Давыдов медленно провел узкой ладонью по опухшему лицу, задержал взгляд на коричневом пиджаке Погодина, спросил у Нуждина:

– Это кто будет? Из ваших?

– Из наших, – ответил майор. – Ну, а трудимся где или нет?

– Всяко бывает. Когда роблю, когда нет.

– Отчего же так?

– Дак здоровье-то переломлено. – Давыдов поморщился, потер ладонью бок, покосился на бутылку,

– На здоровье ссылаетесь, а не работали, вроде толком. Эх, Иван Иванович!

– Пошто не рабатывал? А в колонии-то?

– И там вы больше около кухни жили. Знаю ведь.

Давыдов пожал плечами. Нуждин не спеша расстегнул потертый пиджак. Погодин продолжал стоять, слегка навалившись широкой спиной на косяк двери. «Где тут искать? – думал он. – Кругом голым-голо, все на виду. Разве только в подполье? И нет ли там тайников? А сам Давыдов скорее похож на барыгу базарного, чем на вора. Или такой хитрый? Уж больно спокоен, ведет себя так, будто к нему пришли не работники угрозыска, а знакомые чай пить».

В дом вошли понятые. Давыдов покосился на них, спросил:

– Обыск?

– Да, обыск, – подтвердил майор Нуждин, раскрывая черную папку.

– Не ройся в бумагах-то, не надо, майор, – раздраженно заговорил Давыдов. – Постановление на обыск мне не нужно. Ты же знаешь меня, майор. И я тебя знаю. Жаловаться не пойду. Только понапрасну кто-то на меня поклеп произвел.

– Закон есть закон, Иван Иванович, мы обязаны предъявить постановление на обыск, основания имеем.

– Ищите, я не упорствую.

– Может, добровольно все выдадите?

– Ничо у меня нету, майор. Давно не занимаюсь.

– Посмотрим! – Нуждин повернулся к Погодину. – Николай Иванович, разъясните права и обязанности понятым и приступайте…

Обыск длился около часа. Погодин рылся в тряпье на полатях, спускался по короткой лестнице в подполье, забирался на чердак дома, затем прошел в старый дощатый сарай, перекидал беспорядочно наваленные березовые дрова. Напрасно. Вытирая носовым платком потное лицо, лейтенант думал: «Неужели мартышкин труд? Неужели ничего не принес домой? Похоже, он не такой уж простофиля, как показалось сперва. Но тогда – где вещи?»

Нуждин, стоявший рядом, видел хмурое лицо Погодина, заметил, как на скулах нервно запрыгали желваки, сомкнулись густые брови. Майор легко тронул локоть лейтенанта, сказал спокойно:

– Давай покурим.

Закурили. К ним подошел Давыдов, улыбнулся.

– Ну, что я говорил?

– О чем вы, Иван Иванович?

– О том, что худым делом не занимаюсь.

– А-а. Но мы еще не закончили.

Нуждин потушил папиросу, шагнул под навес. За ним направились остальные. В дальнем верхнем углу чернел фанерный ящик, когда-то приспособленный под куриное гнездо. Из него торчал старый высохший бурьян.

– Проверь, Николай Иванович, – майор глазами показал в угол. Погодин запустил руку в ящик и вытянул новые мужские туфли.

– Ого! – воскликнул он. – Впервые вижу, чтобы люди хранили вещи в курином гнезде.

Нуждин резко повернулся к Давыдову, стоявшему позади.

– Какой номер носите?

– Сороковой.

– А эти сорок второй, – пояснил Погодин, разглядывая подошву.

– Где взяли? – спросил майор, принимая туфли.

– Нигде не брал. Кто их туда положил, не знаю.

– Понятно. Эх, Иван Иванович!

Солнце выплыло из-за облаков, позолотило их яркими лучами. Погодин повеселел. В дом Давыдова, где ему предстояло написать протокол обыска, он входил последним.

…В управлении Давыдова допрашивал майор Нуждин. Погодин сидел за своим столом, наблюдая то за майором, то за Давыдовым, внимательно слушая. Ему показалось странным, что Виталий Алексеевич с самого начала не стал задавать вопросов, а просто напомнил эпизоды кражи, назвал кличку сообщника и, хлопнув короткими пальцами по кромке стола, совершенно хладнокровно произнес:

– Теперь решайте, Иван Иванович, есть ли смысл запираться. Мы раньше друг друга понимали.

– Так оно… – Давыдов лениво улыбнулся, потер ладонью колено. – Я чо? Я ничо. Я не собирался запираться, Виталий Алексеевич.

– Вещи все целы?

– Которые взял я – целы.

– Где они?

– На чердаке дома.

– Вашего?

– Ага.

– Как? – невидимая пружина подкинула Погодина на стуле. Давыдов, самодовольно улыбаясь, прошепелявил:

– Неважно искали, молодой человек, как тебя… Николай Иванович?

Еле сдерживая улыбку, Нуждин глянул на лейтенанта:

– Вот теперь я узнаю Ивана Ивановича. Не изменился.

– Только в протоколе отметьте, что я сам, по личному желанию назвал место и готов возвратить вещи добровольно. Так и запишите.

– Запишу.

– Суд, может, учтет, сделает смягчение.

– Должен.

– Где все-таки вещи замурованы? – не выдержал Погодин.

– Видели в крыше дыры? Против них потолок застлан толью. Вот там. Надо было порыться в шлаке, поглотать пыль. А вы не скумекали, почему не крыша, а потолок застлан толью.